— ..Возможно, будь я непогрешим, с Шийни не случилось бы подобное.

Моррид фыркнул:

— Не факт, ой не факт… Я бы сказал, скорее наоборот. Тем людям, которые оказываются в радиусе воздействия героического внимания, редко приходится сладко. Да и хвалёная непогрешимость, хоть защищает героя и ведёт его к судьбе, даруя огромную власть, по факту — дар с большим душком. Я бы не рекомендовал.

Я отвернулся от него и посмотрел в колодец.

— Из всего этого я могу сделать вывод, что я не могу отработать наказание вместо Шийни?

— Разумеется нет. Это же не школа, где кого-то в качестве наказания поставили в угол. И то, никакой хороший преподаватель не позволил бы меняться наказаниями. Здесь же у нас всё несколько серьёзней и сложней, чем просто ошибка-наказание паттерн. Можно ли вообще считать наказанием закономерные последствия добровольно выбранных действий, шанс, за который многие бы передрались?.. Впрочем, не суть. Главное, что тебе стоит знать: речь идёт о судьбе и личном пути. Это не что-то, чем можно делиться.

Я прищурился:

— Тётушка упоминала, что, обладая рядом умений, судьбами можно обменяться. Либо линию можно переплести, и с Шийни уже однажды случалось подобное…

— Интересная, видать, у тебя тётушка, — хмыкнул Моррид. — Но ты должен кое-что понимать: вещи, о которых ты говоришь, подвластны магам плетений, стоящим на таких уровнях, о которых тебе не то что говорить, но думать рано.

— Мне — возможно. Я и не маг плетений, собственно, рожей и талантом не вышел. Однако, кроме меня есть другие. Теоретически, насколько сложно найти мастера, который сумеет провернуть подобное?

Моррид хмыкнул.

— Как у вас определяют силу мага?

— Да ну, смотря в какой традиции. Но обычно сила мага определяется степенью развития его энергетического центра. Его именуют сердцем магии, всевидящим оком или золотым ядром — в зависимости от расположения на карте тела.

— Вот как. И что считается потолком могущества?

— Превращение в дух… То есть, стать духом, не умирая. Так-то помереть любой дурак может.

Моррид хмыкнул.

— Что же, очевидно, твои земляки примерно понимают, на что действительно надо смотреть, когда речь заходит о магии… У магов Нитей не бывает энергетических центров, не в том смысле, который описываешь ты. Но уровень силы определяется точно так же, степенью приближенности к духу, к силе, их породившей. И способностью менять или переплетать чужие судьбы наделены только те, кто уже достиг уровня средней руки местечкового божества, перестав быть человеком. И даже для таких существ игры с судьбами — опасное и рискованное занятие, от которого обязательно придёт откат. И будет он тем больше и разрушительней, тем изменение серьёзней. А уж поменять местами чужие судьбы — это трюк, что по силам только подлинным божествам. И то далеко не во всех обстоятельствах. Даже самые могущественные межмировые божества ограничены необходимостью поддерживать баланс; законы невмешательства тем серьёзней, чем страшнее возможные последствия. Ткань сущего может порваться, знаешь? И это очень… страшное явление. Для всех и всего.

Я кивнул, потому что из всего, что тётушка рассказывала мне на эту тему, можно сделать однозначный вывод: порванная паутина бытия равносильна катастрофе.

— Ты намекаешь, что в наших обстоятельствах поменяться судьбами невозможно.

— Нет. Судьбы могущественных магов в принципе и мастеров Нитей в частности не могут быть так просто отобраны или дарованы. В таких вещах, разве что ученик может частично наследовать судьбу учителя, но ты явно не её ученик. И никто не станет рисковать таким образом равновесием плетений. Тут ты замахиваешься на кусок, который тебе не проглотить.

— Ладно, предположим, — спросить стоило, но я не то чтобы всерьёз рассчитывал; что оставляет мне второй, тоже вполне очевидный ответ. — Тогда, могу ли я последовать за ней?

Этим вопросом я снова заработал паузу, на сей раз — задумчивую.

— Послушай, — сказал Моррид в итоге, — зачем тебе это?

Я фыркнул. Как же я люблю глупые вопросы, а!

— Разве непонятно? Чтобы она не проходила свой путь в одиночестве.

— Мы все проходим сво й путь в одиночестве, мимолётные попутчики не в счёт.

И что он придирается?

— Да, конечно. Но всё равно, мне кажется, великим злом, ненавидимым всеми, проще быть, когда кто-то всегда на твоей стороне…

— Это не ответ на мой вопрос. Зачем тебе это? Этот вопрос важнее, чем может показаться на первый взгляд.

Я вздохнул. Сколько раз я теперь буду повторять перед чужаками те слова, которые так и не сумел сказать, пока это имело значение?

— Я люблю её.

Пищуха не выглядел впечатлённым.

— Любовь… — протянул он с лёгкой иронией. — Чего только не заносят на её счёт, каких только чудес ей не приписывают, особенно те, кто в глаза её не видел… Но что ты называешь любовью в данном случае? И с чего ты взял, что это достаточная причина?

— Прости?

— Мне казалось, мой вопрос более чем ясен.

Не то чтобы это были вещи, которыми мне очень уж хотелось делиться; по правде, я бы предпочёл не говорить ничего в ответ. Но Пищуха явно был настроен решительно и довольно категорично, и я нуждался в его знаниях. Он не последний шанс, конечно, но всё же в этой игре лучше иметь его на своей стороне.

И немного сопереживания с его стороны не повредит.

Жаль, что таким, как он, нет смысла рассказывать слезливые завиральные байки. А то я бы уж расстарался… Впрочем, в данном случае, пожалуй, и правда должна сработать.

— Я сделал ошибку, — сказал я. — Очень серьёзную.

Пищуха хмыкнул.

— То есть, это всё же про тебя, а не про неё. И о гордости и сожалениях… Вот что ты называешь любовью.

…

Ладно, справедливо.

Во многом, но не во всём.

— Ты в чём-то прав, — признал я. — Но только — в чём-то. Она влипла в это из-за моей ошибки…

— Нет, всего лишь из-за её собственных решений и поворотов её судьбы; перестань притворяться героем и делать вид, что всё в этом мире тебя касается и вокруг тебя же вращается. Понимаю, сложно осознать, но ты и своей-то судьбе не хозяин. Что о её судьбе говорить?

— Что бы ты ни говорил, но, если бы не я, она не оказалась бы в этой ситуации…

— ..То оказалась бы в какой-то другой. Откат за вмешательство в дела духов все равно настиг бы её, так или иначе. Ты был — да и остаёшься — всего лишь орудием судьбы. И исполнителем её воли.

— Тебя послушать, так мы все ничего не решаем, и всё вокруг — просто судьба!

— Спорное утверждение, потому что, конечно же, кое-что всё же решаем. Иногда. Может быть, потому что мне хочется в это верить. Но чувство вины, с которым ты тут носишься направо-налево, бессмысленно. И оно же — один из самых слепых, опасных и громких советчиков. Потому да, пойми очевидное: ты не можешь быть в ответе за то, что произошло. Ты не можешь брать на себя чужой выбор с судьбой вместе и из-за этого пытаться отправиться туда, куда тебя никто даже не звал.

— Я не совсем согласен с тобой…

— Мне плевать, согласен ты или нет. Но, если решишь вписаться в игры с судьбой из-за вины, жалости и сожалений, я тебе не помощник. И даже не советчик.

— Ты мой должник!

— Разумеется. Но как ты думаешь, что я должен тебе говорить: то, что ты хочешь услышать, или то, что тебе стоит услышать?

Нет, с ним категорически невозможно иметь дело!

— Это не тебе решать, что мне стоит слышать, а что нет!

— Правда? Думай что хочешь. Но то, о чём ты тут говоришь — последовать за Паучьей Королевой — это не шутки и не игра, а очень серьёзное желание, которое может полностью переписать линию твоей судьбы. Делать нечто подобное стоит только в том случае, если понимаешь, что и зачем делаешь. Твои причины… Я не принимаю их. Любовь (или то, что ты за неё принимаешь), вина, сожаления — это не тот фундамент, на котором стоит импульсивно строить такого рода мосты.

— Тогда каких именно причин ты хочешь?! Я не могу без неё! Доволен?