Чешу затылок, вытягиваю ноги:

— Если я скажу, что речь о Люси, ты устроишь допрос с пристрастием?

— Это моё право как отца, — его голос теплеет. — Вот он, момент, Эйден. Момент, когда ты пробуешь.

Поднимаю маленький самолётик и запускаю его в воздух.

— Ладно. Да. Это про неё.

Отец одобрительно гудит:

— Ну, расскажи, что произошло.

И впервые за очень долгое время я рассказываю всё.

***

Субботу провожу, медленно расползаясь на диване в старых спортивных штанах, с коробкой китайской лапши на груди. Подушки валяются на полу; я смотрю «Храм судьбы⁷⁴» от начала до конца, а когда титры бегут, запускаю фильм снова. Люси — на краю всех моих мыслей: тонкий аромат её лосьона в подушках, на которых я раскинулся звездой; резинка для волос, оставленная в студии, теперь болтается у меня на запястье.

Думаю, чем она занимается.

Надеюсь, думает обо мне.

Надеюсь, я ещё не успел всё испортить окончательно.

В воскресенье просыпаюсь в неприлично ранний час, натягиваю кроссовки и тащу своё ватное тело к дому Джексона Кларка. Падаю на его ступени и, пока жду, наблюдаю, как два голубя дерутся за корочку пиццы прямо посреди булыжной улицы. Пытаюсь сложить сонные мысли в нечто осмысленное… и в итоге, когда он открывает дверь, выдыхаю:

— Что, чёрт возьми, на тебе надето?

Джексон даже не смотрит на меня — поправляет носки, подтягивает ремни… этого… рюкзака с трубочкой.

— Это фляга-гидратор, — говорит он и отпивает глоток. — Чтобы пить на бегу.

Щурюсь от утреннего света:

— Знаешь, вообще-то есть бутылки.

— А ещё есть портативные, «свободные руки».

— Выглядит…

— Не заканчивай, Эйден. Я знаю, что ты собираешься сказать.

Он без улыбки заканчивает предбеговые ритуалы. На ремне фляги вижу радужную наклейку — наверняка работа одной из его сестёр. И вдруг понимаю, как давно не спрашивал о них. Как давно вообще не интересовался его жизнью.

Люси — не единственная, к кому я был несправедлив, застряв в собственном пузыре. Сегодня я пришёл, чтобы это исправить. Мой тур извинений имени Эйдена Валена.

— И зачем ты заслоняешь мой порог? — Джексон проверяет замок и сбегает по ступеням. Я всё ещё не поднялся. — Думал, ты из берлоги не вылезаешь до полудня.

— Ты же по утрам бегаешь.

— Ага. И? Это ещё не объясняет, что ты тут делаешь.

— Думал, присоединюсь.

Он прищуривается с подозрением:

— Ты ведь не бегаешь.

— Плаваю пять раз в неделю, тягать железо не забываю. Когда нервничаю, наматываю круги по парковке у «101.6 ЛАЙТ FM». Так что справлюсь.

Он молчит ещё минуту, сжав губы. Я даю ему рассмотреть — вдруг увидит во мне хоть что-то хорошее.

— Ладно, — кивает наконец.

И тут же уходит вперёд:

— Пошли.

***

Как выясняется, бодрая ходьба и пятимильный бег по парку — вещи совершенно разные.

Джексон не щадит меня: бежит ровно, как машина, а я задыхаюсь позади. На втором круге вокруг пагоды в центре парка цепляюсь ногой за коробку из-под курицы Royal Farms и кувыркаюсь с дорожки в траву.

Подниматься не спешу. Лежу, уставившись в качающиеся ветви. В поле зрения появляется Джексон — соломинка от фляги в уголке рта, мокрые волосы откинуты назад. Ни капли усталости, гад.

— Что ты делаешь? — хмурится он.

— Споткнулся о коробку, — указываю на злосчастную тару. — Ну кто так бросает еду на тротуар?

— Я не о коробке. Что ты здесь вообще делаешь?

— Не знаю. Шёл за тобой.

Боже. Я не чувствую ног. Или рук. Пот стекает по спине, и, кажется, я останусь тут жить. Может, к Рождеству меня украсят гирляндами, как пагоду.

— Ты ведь ненавидишь утро. Ненавидишь бег. И людей особо не жалуешь. Так что, что ты тут делаешь? — не отстаёт он.

— Может, пора делать то, что я не люблю, — сиплю я. — Пора перестать быть мудаком всё время.

— Не всё время, — возражает он.

— Большую часть.

— Иногда, — уточняет он и, вздохнув, протягивает руку.

Скрипя суставами, поднимаюсь. Он стряхивает с плеча лист.

— И что тебя на философию потянуло?

— Люси, — отвечаю честно. Сил юлить нет, да и скучаю слишком сильно. — Она меня расколола, Джекки. Я хочу стать лучше.

— И утренний бег — это твой способ?

— Да. И ещё… я был не лучшим другом тебе. Это — моё извинение. И… — сглатываю. — Я надеялся, ты поможешь придумать план.

Джексон прикладывает пальцы к моему пульсу. Отмахиваюсь.

— Хотел убедиться, что ты жив, — ухмыляется он. — Ты же только что сам попросил моей помощи.

— Пытаюсь быть лучше, — бурчу.

Лучшая версия меня, конечно, не хотела бы зарядить другу в челюсть… но ох, как хочется. Он, кажется, это понимает, потому что улыбается шире.

— Помочь тебе вернуть Люси?

— Очевидно.

— Отлично. Купи мне краффин, и всё обсудим.

— Ты и твой чёртов краффин, — ворчу я.

Он уходит вперёд, а я тяжело вздыхаю и ковыляю за ним.

НЕОТПРАВЛЕННЫЕ СМС ОТ ЭЙДЕНА ВАЛЕНА К ЛЮСИ СТОУН

Эйден: «Я всё жду, что ты войдёшь в дверь… хотя не дал тебе ни единой причины».

Эйден: «Ты пробовала пиццу с ананасом из „Пиццы от Мэттью“ на Бродвее?»

Эйден: «Не могу перестать думать о тебе».

Эйден: «Чёрт, Люси… Кажется, я мог бы позволить себе полюбить тебя тоже».

Люси

— Слушала вчера «Струны сердца»?

Эта неделя проходит под этим вопросом, и мой ответ неизменно один и тот же.

— Нет, — отвечаю я, не отрываясь от списка запчастей, над которым работаю. — Не слушала.

Хотя на прощание я пообещала Эйдену, что включу его передачу, так и не сделала этого. Не хочу слышать его спокойный, обаятельный голос, пока сама шляюсь по дому в пижамных штанах, надетых наизнанку, и грызу хлопья прямо из коробки, словно какой-то дворовый енот.

В начале недели Колин заехал в мастерскую за Рози. Под мышкой у него снова оказался букет роз.

— Чтобы в этот раз не возникло недопониманий, — сказал он с надеждой в голосе.

Судя по его лицу, моя реакция всё выдала: он тут же нахмурился и тихо выдохнул что-то вроде «а-а… понятно».

— Это из-за парня с радио, да? — осторожно уточнил он.

— Да, — тихо призналась я.

Из-за того самого парня с радио, который уже неделю не написал ни слова и не позвонил. Абсолютная тишина в эфире. И я изо всех сил стараюсь не позволить этому нанести мне ещё большую рану, чем уже зияет у меня в груди.

Он по-прежнему ведёт своё шоу. Каждый вечер. Майя, Грейсон, Матео и Пэтти наверняка слушают, но хотя бы делают вид, что нет.

А вот Харви и не пытается изображать такт. Он наваливается на перегородку между моим рабочим местом и постом Анджело, перекатывая во рту зубочистку. Сегодня его очередь выбирать музыку, и в мастерской гремит саундтрек к «Бриджертонам⁷⁵». Струнная версия Dancing on My Own⁷⁶ на удивление умиротворяет, хотя в моём настроении звучит чересчур уместно.

— Почему нет? — спрашивает он.

— Что — «почему нет»?

— Почему не слушаешь «Струны сердца»?

Я поднимаю взгляд.

— Потому что не хочу.

Никто, кроме моей семьи и Эйдена, не знает, почему я больше не появляюсь в эфире в роли соведущей. Для остальных всё выглядит так, будто я просто ушла в закат навстречу собственной истории любви. Иногда я почти убеждаю себя, что мы с Эйденом были лишь слишком ярким сном. Но стоит задуматься, чем он сейчас занят, — и я вспоминаю, что успела влюбиться в этого упрямого идиота.