Похоже, единственный логичный выход, который он видит, — пролезть через окно.

— Джексон, ты там живой?

Он корячится, скидывает сумку через голову, и она с глухим стуком падает к моим ногам. Очки съехали на самый кончик носа, на лице — мученическое выражение.

— Я пытаюсь выбраться из машины, — бурчит он.

Я делаю глоток кофе.

— Вот как это называется?

— Да! — огрызается он, стукнув локтем по зеркалу. — Было бы проще, если бы Делайла Стюарт умела парковаться.

— Кто такая Делайла Стюарт?

— Журналистка с местного телеканала.

— Ах да. Синоптик, — щёлкаю пальцами.

— Вихрь разрушения, — сквозь зубы шипит он, продолжая извиваться.

Коленом он нажимает на клаксон. Мы оба вздрагиваем.

— Ей плевать на погоду, и она вечно заезжает за линию.

Я кидаю взгляд на асфальт. Розовый «Жук» действительно стоит через полосу — криво, как будто парковалась на автопилоте. Задние окна до сих пор открыты.

— Тут что, других мест не нашлось? — окидываю взглядом общую парковку, которую делим с телестудией через дорогу. — Вон там штук семь свободных. И ни одного розового «Жука».

Джексон замирает и смотрит на меня, будто я только что оскорбил его предков. Сложно воспринимать его серьёзно, когда одна нога всё ещё болтается из окна.

— Это моё место.

— Разве?

— Я здесь каждый день паркуюсь. Уже годами!

Наконец, пыхтя, он выбирается, сгибается пополам, упирается ладонями в колени, переводит дыхание, потом выпрямляется. Светло-русые волосы взъерошены, как будто он проспал все тревожные будильники подряд.

Вот ради таких представлений и стоит приходить пораньше.

— Она обязана уважать разметку! — он указывает за спину. — Для этого её и рисуют!

— Разметку?

— Да! Парковочную! — он снова тычет пальцем. — Кто-то должен её вразумить. Нельзя же всю жизнь порхать и парковаться, где вздумается! Это…

— …линии. Я понял. Успокойся, дружище.

Он что-то бурчит себе под нос.

— Что-что?

Джексон хватает сумку, закидывает на плечо.

— Я говорю, раньше мне нравилось, когда раздражался ты.

— Не льсти себе, — хлопаю его по плечу и направляю к входу на станцию. — Я и сейчас раздражённый.

Особенно сегодня. Мэгги позвонила в девять утра, когда я ещё лицом в подушке, и заорала про неотложный программный кризис. Сколько веду шоу, а кризисов у «Струн сердца» не припомню — разве что тот случай с рекламой хот-догов, которую сняли с эфира, потому что один тип по имени Уинстон слишком уж восторженно рассказывал про свои сосиски.

— В последнее время ты стал поспокойнее, — замечает Джексон.

— В чём?

— В своём ворчании, — пожимает плечами. — На этой неделе ты в студии даже выглядел… счастливым.

Я чешу затылок, будто всерьёз задумываюсь. Хотя точно знаю, когда это было. Когда в эфир позвонила девочка и сказала, что верит в магию. И на пару мгновений мне тоже показалось, что я способен поверить.

— Та, что искала парня для своей мамы? — приподнимает бровь Джексон. — Ты тогда улыбался. Я уж подумал, у тебя инсульт.

— Я умею улыбаться.

— Но не так.

— Неважно, — отмахиваюсь. — Всё быстро прошло. Особенно после того, как Шэрон с Федерэл-Хилл пожаловалась, что муж не заметил её новую стрижку. А когда я спросил, замечает ли она что-то в нём, она ответила, что замечает только день, когда его зарплата падает на общий счёт. Вот тебе и романтика. Пшик — и нет её.

— А ты знаешь, зачем нас собирает Мэгги?

Джексон поправляет воротник. Его вечный зимний шарф всё ещё свисает из окна «Хонды», как забытое знамя недавней битвы.

— Понятия не имею. Но голос у неё был... вдохновлённый.

— Вдохновлённый, навязчивый — разница не велика, — делаю глоток кофе. — По громкости она не уступает Одноусому звонарю¹².

— Это кто?

— Самая громкая птица на планете. Кричит, как человек. Очень похоже на Мэгги в трубке в девять утра.

— Похоже, да, — соглашается он.

Я хватаю печенье и макаю в кофе, закидывая целиком в рот. Господи, как же я люблю «Бергер»¹³. Этот шоколад. Это песочное тесто. В такие моменты даже злиться ни на что не хочется.

Джексон тянется за печеньем — я мгновенно придвигаю коробку к себе.

— Эй! Делись!

Я отворачиваюсь.

— Нет. Мне нужнее.

— Почему это?

— Ты же видел, как я корячился в машине!

— Никто тебя не заставлял.

Я снова хрущу печеньем. Это единственное, что радует сегодня. И я его не отдам.

— Мог бы припарковаться в другом месте, — бормочу, роняя крошки на рубашку.

— Но я всегда паркуюсь там.

— Иногда полезно нарушать привычки, Джекки.

— Вот сейчас бы нарушить привычку и съесть печенье, — он бьёт меня кулаком в бок и выхватывает коробку.

Я сгибаюсь пополам, расплёскиваю кофе себе на грудь, а он уже вгрызается в остатки печенья, как варвар.

Я таращу на него глаза:

— Это обязательно было?

— Сам виноват, — отвечает он с набитыми щеками. — Не делился.

— Потому что ты засра…

— Дети! — раздаётся голос с порога.

Мэгги, наша управляющая и хозяйка всех зарплат, появляется в дверях, одной безупречно ухоженной рукой опираясь на косяк. Её карие глаза скользят от Джексона, доедающего печенье, до меня, прижимающего промокшую кофейную рубашку к груди.

— Если вы закончили свой цирк, прошу в мой кабинет.

И исчезает, даже не сомневаясь, что мы пойдём следом.

Я хватаю бумажные полотенца из старого диспенсера и промакиваю рубашку.

— Может, она сжалится и наконец прикончит наше шоу, — бормочу.

Моя рубашка уже впитала больше кофеина, чем я сам.

Джексон с размаху швыряет пустую коробку из-под печенья в мусорку:

— Может, она хочет отправить тебя в какой-нибудь элитный лагерь для радиоведущих. Знаешь, где тимбилдинг, упражнения на сплочение, весёлые знакомства… Всё, что ты так обожаешь.

Я замираю.

— Она бы не посмела.

— Почему нет? Заслужил. Клянусь, ты эмоционально откатился до уровня старшеклассника.

— Я бы на месте школьников обиделся, — бурчу.

Мэгги уже ждёт нас в своём крошечном, но идеально организованном кабинете. Руки сложены на столе, на лице — выжидающее выражение. Аудиоинженер Эйлин сидит в углу с планшетом; наушники болтаются на шее. Косы у неё окрашены в разные оттенки голубого и собраны в пучок на макушке.

— Хьюи придёт? — спрашивает Джексон, усаживаясь напротив Эйлин и обнимая подушку в форме сердца, будто выиграл главный приз на шоколадной лотерее.

— Должен подойти с минуты на минуту, — отвечает Мэгги, не сводя с меня взгляда.

О, чёрт. Я опять забыл про Хьюи. Я вечно про него забываю. Иногда даже в эфире — и вдруг он появляется за стеклом с сэндвичем в руках. Без понятия, кем он официально числится на станции. Стажёр? Или уже кто-то повыше? Но уточнять у Мэгги сейчас — точно не вариант. Не с тем взглядом, который она мне кидает.

— Садись, — указывает она на стул прямо перед собой.

Расстояние до её рук кажется угрожающе коротким.

— А зачем? — тут же напрягаюсь.

Если она собирается отправить меня на «профессиональное развитие», мне конец. Тимбилдинг — моя персональная форма ада.

Она улыбается так, словно чувствует мой страх.

— Потому что все остальные уже сидят, Эйден. Не выдумывай.

Я опускаюсь на стул. Она даже не моргает.

— Ты меня пугаешь, — шепчу.

— Понятия не имею, почему. Я совершенно нормальна.

Нормальна. Как ураган, завернутый в безупречный брючный костюм. Волосы уложены до совершенства, в глазах — острый ум и железная решимость. Если Мэгги когда-нибудь взорвётся, от неё останется только пыль… и куча уволенных сотрудников.

— Я не хотел, — бормочу. — Я не всерьёз сказал, что ты звучишь как Одноусый звонарь.

У Джексона вырывается хохот, который он безуспешно пытается замаскировать под кашель. У Эйлин в углу подрагивают губы.

— Как кто? — хмурится Мэгги.

— Забудь. Лучше скажи, в чём срочность?