— Это я хотел бы узнать у вас, — я посмотрел на него и он едва заметно напрягся. — Мои бойцы умирали, потому что кто-то решил, что ему дозволено всё, в том числе и играть с силами, которые он не понимает, а также не знает, к чему приведут все его действия. Они сражались, заглаживая косяки тех, кто забыл, какая у нас была цель изначально и кто решил уподобиться нашим врагам — идти по головам несмотря ни на что.

Я точно не знаю, кто отдал приказ, но, учитывая то, что связь частично пропала сразу, наверняка кто-то на месте принимал это решение. Но будь это даже император — меня это не остановило бы высказать ему всё в лицо.

— Вяземский, — Кропотов встал. — Вы можете сколько угодно говорить красиво и расписывать, как благородно поступили, остановив тварей разлома. Вот только вы забываете, что мы находимся на войне. И чтобы победить — нам нужно делать ходы, а не ждать, пока это сделает враг.

— Война… — я усмехнулся. — Какое удобное слово, чтобы оправдать убийство невинных, неправда ли? Войной можно прикрыть многое…

— Невинных⁇! — разъярился Кропотов. — Вы забыли, сколько наших людей умерло от Китайской империи⁇! Забыли, что их правителя это нисколько не волновало⁇! А вы называете их невинными⁇! Кого вообще волнуют смерти этих Китайцев⁇!

— Меня, — холодно ответил я и он, кажется, слегка побледнел, а многие графы напряглись. — Вы натравили полчища тварей на ни в чём не повинных людей, и сейчас оправдываете это войной. Причём натравили не задумываясь о последствиях. Скажите мне, графы и графиня, — я прошёлся взглядом по лицам, — это та война, которую вы ведёте? Против детей, женщин и стариков? Против тех, кто не может сражаться? А ведь в городе оставались в основном лишь они.

— Смешно, — усмехнулся Кропотов. — Пытаетесь давить на жалость? И всё же вы, граф, всё ещё незрелы, раз не понимаете, что все те, кто сегодня был спасён вами, завтра возьмётся за оружие и будут убивать уже наших людей. И именно вы, — он указал на меня пальцем, — будете виноваты в смертях наших людей. Потому что проявили малодушие, когда нужно было проявить решимость!

— Возьмутся, — спокойно кивнул я. — Ведь теперь им дали для этого повод. Но они и до этого взялись бы, приди нужда в их дом.

— А чем вам не повод война? — Кропотов тоже посмотрел на других графов. — Или, по-вашему, граф Вяземский, все эти китайцы пошли бы в атаку только потому, что мы ударили по ним их же орудием? Вы спасли миллионы тех, кто может завтра напасть на нас! И даже не отрицаете своей вины! Задумывались ли вы, когда совершали свои действия, что защищаете врага⁇!

— Спас, — не стал отрицать я. — И сделал бы это снова. Потому что для меня ценность людской жизни — это не пустой звук. Защищал врага? Я защищал женщин, детей и стариков от тварей разломов, потому что есть границы разумного, которые нельзя переходить, но тем не менее они были переступлены.

Посмотрев на императора, продолжил:

— Война — это не про благородство. Война — это удары в спину, обман и смерти. Но кто мы в этой войне, кто-нибудь из вас задавался этим вопросом? Насколько далеко мы готовы будем зайти, чтобы остановить войну? Где предел дозволенного, чтобы остаться теми, кем мы были до войны? Никто из вас не задумывался, что такими темпами у вас сразу перед моментом, когда уже приблизится победа, появится совсем иная цель?

Я знаю, о чём говорю. Жадность не имеет границ. Один раз позволишь себе перестать быть человеком — и уже не сможешь остановиться, желая большего и считая, что имеешь на это право.

— Мы не оккупанты, — произнесла Бестужева. — Не стоит мешать нас с грязью, по типу Китайского императора.

— А до начала войны вы были мясниками? — в ответ спросил я. — Вы задумывались тогда, что решитесь на то, чтобы враз лишить жизни миллионы невинных?

— Они не невинны! — повысила голос и графиня. — Сколько можно повторять⁈ Они наши враги! И ваши тоже, граф! Не забывайтесь! Мы на войне!

— Враги, — кивнул я, соглашаясь. — На войне. Но скажите мне, графиня, когда мы перейдём очередные рамки дозволенного?

— О чём вы? — нахмурилась женщина.

— Сегодня мы позволили себе убийство безоружных, — ответил я, — а завтра будем насиловать, грабить, а также делать всё, что захотим? А почему нет? Ведь всё можно оправдать войной. В какой момент наступит слом, когда общество перестанет быть обществом, а станет стадом? И, что самое печальное, у истоков этого будем стоять мы, графы. Думаете, что это невозможно? Думаете, что я утрирую? Наши люди смотрят на нас, для большинства, мы — это идолы. Они слепо идут за нами, преклоняются перед нами и чуть ли не в рот заглядывают. Вы думаете, что они не начнут повторять за нами? А у кого, по вашему, учатся дети? За кем они повторяют, и у кого перенимают манеры?

Говоря свои слова, я вижу, как многие смотрят. Они не видят в этом проблемы. Не понимают, что в человеческой природе жадность и злость заложены изначально, и что если дать им возможность проявиться — общество утонет в хаосе. Люди, по своей природе — хищники. И как любые хищники, мы хотим быть на вершине пищевой цепи, оттого и предательства, ради повышения, надменность, когда чувствуем слабость другого, и злость, когда не можем добиться желаемого.

История циклична. В любой войне есть те, кто считает, что может себе позволить больше, просто потому что перед ним враг. А если он враг, то у него можно отнять всё, что понравится, а также обесчестить, потому что победителей не судят. Убийства, насильство, пытки и крики жертвы ради того, чтобы потешить своё эго…

На Земле более менее цивилизованное общество, и многим кажется, что все эти зверства просто невозможны, но тогда почему, когда кто-то дерётся, или когда идёт дуэль, толпа, в основе своей, весело скандирует и смеётся, ставя ставки, кто же победит? Почему, когда идут бои, у людей закипает кровь от ярости? Потому что мы хотим быть на вершине и не хотим отдавать своё.

Изначально человечество — это те же животные, но с более развитой системой мышления. И чтобы общество однажды вновь не стало грызться, превращаясь в этих самых животных, а также не развалилось, были прочерчены границы, написаны законы, а также введены нормы морали теми, кто понимал, что любой момент слабости — и мы уже потеряны даже сами для себя.

Конечно же не все из нас ублюдки и мрази. В нынешнее время как раз таки многим это претит, но это совсем не означает, что таких нет.

Многое зависит оттого, где и среди кого мы воспитываемся, а также в какой ситуации в итоге окажемся. Но даже так не все ломаются. Кто-то отказывается идти по головам, но для многих нет «мы», для них есть только «я». И «я» — должно быть на вершине.

Я пытался донести мысль до графов, но всё разбивалось о их видение мира с высоты. Для них нет и не существует общности кроме них самих и равных им. А среди равных им — они уверены, что нет и тех, кто поведёт себя низко и подло.

— Думаю, что мы достаточно это обсудили, — взял слово император. — Сергей, то, что случилось — уже случилось, но как это относится к тому, что из-за тебя нам пришлось оттягивать силы и подставлять под удар другие участки империи? Отошедшие высшие неслабо ослабили оборону. Твоя выходка чуть не вышла нам боком. Ты это понимаешь?

— Выходка? — я покачал головой. — Собрались отчитывать меня как мальчишку? Забавно. Если все мы здесь за этим — то скажу сразу, что у меня ещё полно дел. Хотите вынести приговор моим действиям — вперёд, но не тяните.

Император молча смотрел на меня, а потом медленно кивнул.

— Граф Вяземский, никто не собирается вас судить, но вы должны понимать, что ваши действия нанесли вред империи. В связи со всем произошедшим, в качестве наказания ваш Род будет прикреплён к семнадцатому сектору под подчинением графа Державина. Вы уже показали себя в бою, а значит достаточно окрепли, чтобы защищать империю. Сами вы обязаны являться на линию передовой не реже чем, раз в два дня. Также все денежные выплаты семьям за смерти людей после конца операции и начала разворота флотилии ложатся на вас. Помимо этого…