А один из молодых парней и вовсе шагнул вперёд с просьбой.

— Конунг! Возьми меня с собой! Я хочу пойти!

Я поднял руку, и крики стихли.

— Твоя храбрость делает честь тебе и твоему роду. Но твой долг сейчас быть тут и защищать то, что осталось. Нужно потушить огонь и похоронить павших. — я обернулся к Астрид, схватил её за плечи и поцеловал. — Я вернусь, — сказал я ей прямо в губы. — Обещаю. Как только смогу.

Она промолчала, но в её взгляде я читал целую вселенную: безумную любовь, животный страх, ярость от того, что её снова оставляют одну, и горькое, взрослое понимание. Она только что получила меня обратно из когтей смерти. И вот я снова лезу в её пасть.

Я отпустил её и обернулся к Торгриму, схватив его за предплечье…

— Ты уж береги её, пока меня не будет…

— Можешь не сомневаться, конунг. — улыбнулся кузнец. — Ни один волос с её головы не упадёт. Обещаю!

Когда Эйвинд закончил дела с огнем, мы тут же собрали всех коней из того, что не сгорело, не пало и не разбежалось в панике. Получилось триста с небольшим голов. В седлах, в основном, сидели самые матерые и верные викинги, у которых за спиной уже была крепкая воинская репутация.

Я повёл свой отряд через пролом в воротах. Теперь это был просто дырявый край стены, обрамлённый почерневшими брёвнами.

За пределами города лежало то, что когда-то было полем. Теперь это был ландшафт из другого сна. Асгейр и его люди работали в молчании, похожем на ритуал. Тащили тела, волокли их, сваливая в раздельные, растущие кучи: наши, не наши. Собирали оружие, щиты, шлемы — всё, что ещё могло пригодиться. Иногда раздавался короткий и сухой звук, похожий на выдох. Некоторых добивали без злобы, как забивают искалеченное животное…

Мы уже готовы были тронуться дальше, когда на нашем пути встала дюжина северян.

Это были бывшие воины Харальда.

Среди них я не увидел здоровяка с синими татуировками. Того, чей кивок тогда, на вышке, был для меня знаком, что игра стоит свеч. Его просто больше не было…

Вместо него вперед с холодным достоинством человека, исполнившего свою часть уговора, выдвинулся седой воин.

— Я Астор… — сказал он и махнул рукой себе за спину. — А это всё, что осталось от нашего отряда. Все условия нашего соглашения мы выполнили. Теперь твой черёд, конунг.

Я слез с коня. Земля под ногами была мягкой и тёплой.

— Вы свободны, — сказал я, стараясь встретить взгляд каждого. — Вы получили назад своё оружие. И вы доказали своей кровью, что ваша честь — не пустой звук. Что вы теперь с нами.

Астор кивнул, не опуская глаз. Он ждал продолжения.

— Сейчас мы едем по следам Торгнира, — сказал я. — Чтобы положить конец этому дню. Вы можете войти в город. Вам дадут кров, хлеб и серебро. Можете уйти своей дорогой, куда глаза глядят. Или… — я сделал паузу. — Или можете сесть на коней и поехать со мной.

Мужчины переглянулись, и шепот растянулся между ними, как натянутая веревка.

— Я поеду. — спустя минуту сказал Астор. — Долг есть долг. Начали вместе — вот закончим вместе.

За ним вызвались ещё пятеро. Остальные, семеро, молча покачали головами.

— Хорошо. — сказал я, вскочил в седло и подъехал к Асгейру, который как раз приказывал куда-то тащить тяжёлый щит. — Асгейр!

Рыжебородый великан обернулся.

— Эти люди свободны. Каждому, кто войдёт в Буянборг, дай серебра. Столько, сколько сочтёшь справедливым. И обеспечь кровом. Отнесись к ним с честью. Они её заслужили.

Асгейр бросил на Астора и его людей долгий, оценивающий взгляд.

— Будет сделано, Рюрик. Но если они чудить вздумают… Я им кишки выпущу…

— Разумеется… — бросил я ему на прощание и пришпорил коня. Эйвинд тенью последовал за мной.

Старый тракт вился вдоль леса, как потускневшая серебряная нить на тёмном бархате. Мы гнали коней, но не до изнеможения. Они были нашей единственной надеждой на скорость, и я не собирался губить их раньше времени.

Первый день прошёл в гулком, утомительном молчании. Мы останавливались только чтобы попоить лошадей и проглотить по полоске сушёной рыбы. Спали, не разжигая костров, завернувшись в плащи прямо на сырой земле. Никто не жаловался. Все жалобы остались там, на пепелище Буянборга.

На второй день мы стали натыкаться на следы. Оборванный штандарт Альфборга, брошенный в придорожной канаве. Разбитый деревянный щит. Клочья окровавленной ткани. Они бежали. И сбрасывали с себя всё, что мешало бежать быстрее.

К вечеру второго дня Эйвинд, скакавший впереди в дозоре, резко взмахнул рукой. Мы замерли, как одно целое.

Впереди, у подножия огромного поваленного бурей дуба, копошились люди. Человек двенадцать. Они вели с собой высокого и массивного пленника. Его руки были туго стянуты за спиной. Даже с расстояния не было сомнений, что такой комплекцией мог обладать только Лейф.

Его вели на верёвке, как быка на убой. Голова была опущена, но спина оставалась прямой. Рядом с ним, что-то говоря, шёл пожилой воин в добротной кольчуге. Остальные окружали их, держа копья наготове, но без особого энтузиазма.

Мы, не сговариваясь, растворились по сторонам тракта, скрывшись в молодой поросли ольхи. Подпустили их совсем близко, а потом раскрылись.

Шума было немного. Топот копыт, фырканье коней, лязг уздечек. Но для этой дюжины он прозвучал как раскат грома в ясный день.

Они вжались в землю, сбившись в кучку, подняв копья. Их глаза, широкие от ужаса, метались от одного нашего воина к другому. Лишь старый викинг, тот, что вёл Лейфа, выдохнул, как человек, увидевший неизбежное.

Лейф поднял голову и кровожадно оскалился.

— А я всё думал, где ты прохлаждаешься, старый медведь! — крикнул Эйвинд со своего фланга. В его голосе звенела дикая, радостная злоба. — Решил погулять с конвоем? Как какой-нибудь важнецкий ярл? И как? Гостеприимные ребята?

Лейф хрипло рассмеялся.

— Да вот, прогуливаюсь. Ребята — не очень… Но виды тут, знаешь ли, открываются особенные, когда тебя ведут на верёвке. Правда, Снори?

Старый воин побледнел. Его пальцы с такой силой вцепились в древко копья, что, казалось, вот-вот раздавят дерево.

— Кто ты? — спросил он меня.

Конь подо мной сделал один шаг вперёд, затем фыркнул, выпуская струйки пара в холодный воздух.

— Я конунг Рюрик.

По лицам стоящих людей пробежала судорога. Один из них, юнец с пухом на щеках, не выдержал:

— Не может быть… Ярл Торгнир… он же должен был… должен был победить! Взять город!

— А я вам что говорил⁈ — рявкнул Лейф, дёргая верёвку. — Говорил же, слепые щенки! Не в того вы вцепились! Теперь отпускайте, пока я в настроении миловать!

— Да… Отпускайте, — сказал Эйвинд. Его голос стал тихим, почти ласковым. Он медленно, с ленивой грацией вытаскивал меч из ножен. Длинный, сочный звук залил тишину. — Щенки.

Снори кивнул одному из своих. Тот, с трясущимися руками, подошёл к Лейфу и начал рвать узлы.

— Его оружие, — приказал я. — То, что у него было.

Снори молча отстегнул от пояса массивный меч в обычных, потертых ножнах и бросил его к ногам Лейфа. Едва руки освободились, тот поднял клинок и провёл большим пальцем по лезвию, проверяя остроту.

— Это очень мило с твоей стороны. — сказал Лейф, не глядя на Снори.

— Убирайтесь… — бросил я остальным. — Куда хотите. Но если я узнаю, что вы повернули не к Альфборгу, а бросились вдогонку за своим ярлом с вестями…

Объяснения были излишни. Они уже отступали, пятясь, не поворачиваясь к нам спиной. Потом развернулись и почти побежали, растворяясь в синих сумерках.

— В сторону Альфборга? — тихо спросил Эйвинд, провожая их взглядом.

— В сторону Альфборга, — подтвердил я. — Другой дороги у них нет.

На третий день бешеной скачки лес слева от нас начал редеть, и в какой-то момент деревья расступились, открыв широкую и унылую долину.

На холме стоял лагерь. Жалкое подобие стоянки: горстка дымящихся, чахлых костров, несколько полуразваленных палаток, больше похожих на похоронные саваны. Люди сидели на земле, стояли, прислонившись к повозкам с разбитыми колёсами. Их было мало. Гораздо меньше, чем я мог предположить.