Асгейр посмотрел на меня своими светлыми спокойными глазами и улыбнулся.
— Будет сделано, конунг.
— Эйвинд. — обратился я к другу. — На тебе огонь. Нужно добить его. Если бревно тлеет — залей его. Если целая стена дымится — разбери её. Возьми кого угодно: стариков, молодняк, скальдов. Но чтобы через несколько часов ни одного красного уголька здесь не было. Я не хочу просыпаться в поту от нового зарева.
— Скальдов, говоришь? — осклабился Эйвинд. — Думаешь, ваша братия может тушить огонь сложными куплетами?
— А вдруг? — сказал я, уже отворачиваясь.
— Торгрим, ты пойдешь со мной. Мне понадобится твоя помощь…
Мы двинулись к большому дому, минуя людей, которые молча расступались перед нами. Их взгляды цеплялись за меня неприятным репейником. Искали в моих глазах уверенность и хоть какие-то поручения. Я их не расстраивал и делал то, чего от меня ожидали — демонстрировал силу духа и отдавал приказы… Но внутри была только одна навязчивая и бесконечная мысль: Найти её. Увидеть её. Услышать её голос…
Когда мы с Торгримом подошли к моему ярловскому дому, запах ударил в ноздри ещё на пороге. Смердело кровью, слезами и горькими травяными настоями.
Внутри горели факелы. Их свет прыгал по стенам, оживляя страшные тени. Люди лежали везде, где было хоть немного места. На столах, на скамьях, просто на полу, либо на соломе.
Одни стонали, другие кричали сквозь стиснутые зубы, третьи лежали безмолвно, уставившись в потолок.
Мой взгляд пронесся над всем этим хаосом и зацепился за «рыжий пожар на маковом поле»…
Астрид стояла на коленях рядом с молодым воином. Мальчишкой, судя по мягкому, безбородому лицу. Его рука от локтя до запястья была превращена в кровавое месиво. Она, не отрывая взгляда, промывала рану водой из деревянной чаши. Потом, быстрыми, точными движениями, начала стягивать края разорванной плоти полосками чистого полотна. На лбу выступили капельки пота. Кончик языка, розовый и влажный, виднелся в уголке рта в глубоком сосредоточении.
Она была грязная. Запачканная кровью и пеплом. Волосы выбились из косы, рыжие пряди прилипли ко лбу и щекам. Но при этом она оставалась самой прекрасной женщиной, которую я видел за всю свою жизнь. За обе жизни…
Она почувствовала мой взгляд. Её пальцы замерли на мгновение. А потом она медленно подняла голову.
Это было похоже на тишину после грома. Собранность, усталость, эта маска хладнокровной валькирии — всё в ней рассыпалось в тихом блике хрусталя… И в мир полились могучие чувства…
Её лицо вспыхнуло, как первый солнечный луч после долгой ночи. Оно засияло таким беззаконным светом, что у меня в груди оборвалась струна, на которой держался весь этот день и вся эта война. Она вскочила… Слабый стон раненого, пузырёк, летящий со стола, темное пятно, растекающееся по полу — всё это стало фоном и тенями на стене. Она летела через комнату, спотыкаясь, и весь её путь был немой молитвой, которую я читал в каждом её вздохе.
Я поймал эту огненную бурю. Она врезалась в меня, и её руки обвили мою шею с силой утопающей, что нащупала камень среди пучины. Она вжалась в мою грудь, в кровь, в копоть и железо, будто пыталась втереться в саму мою кожу. Мелкая дрожь бежала по её спине, как рябь по воде от упавшей слезы. Я обнял её, прижал и зажмурился, уткнувшись лицом в изгиб её шеи. Запах любимой женщины вскружил голову…
В нем прятался дым от пожарищ, горькие травы и запах горячего воска. Но под всем этим скрывался тонкий, как старинная мелодия, аромат её кожи. Запах чистого полотна, сушеных яблок, спокойного дыхания в объятиях. Шлейф цветочной пыльцы у крыльца, холодок родниковой воды в глиняном кувшине… Возможно, так пахла сама принадлежность. Как пахнет старая книга, которую перечитываешь тысячу раз, зная каждую закладку и каждое пятнышко на страницах. Это был не яркий, кричащий аромат… Это был фон, основа, тихая песня, под которую спится без кошмаров. Так пахла моя любовь…
Я молчал и касался губами ее гладкой кожи… Да и к чему все эти слова? Они казались мне жалкими монетами для такой торговли. Мы просто стояли, как две слитые воедино скалы в бушующем море. Стоны, ругань, крики — всё это отдалилось, стало похоже на шум дождя за толстыми стёклами хорошего окна. Существовало только магнитное пространство между нашими телами.
Но как и все хорошее, это не могло длиться вечно. Астрид отодвинулась. Её глаза, синие, как вода в ледниковых трещинах, вобрали в себя весь неровный свет факелов и теперь светились изнутри.
— Слава богам, ты цел! — сказала она. — Клянусь тенистыми садами Фрейи… Ты цел.
— Цел. — я улыбнулся и провёл большим пальцем по её щеке, смазав дорожку из пыли и крови. — Никуда я от тебя не денусь…
Она сделала глубокий вдох, и я видел, как маска снова наползает на её лицо. Не спеша. Кусочек за кусочком. Вернулись тени под глазами, напряглись уголки губ, собранных в тугой узел. Хозяйка лазарета. Та, что держит смерть за полу плаща…
— У нас сотня раненых, Рюрик… — голос её стал шероховатым и сухим, как щепка. — И треть из них дышит на ладан. Стены продолжают приносить нам новые дары. Обрывки людей. Трав не хватает. Рук не хватает. Знаний…
Она запнулась.
— Знаний не хватает так, что сердце разрывается, Рюрик. Я леплю из грязи и памяти. Делаю то, что помню из твоих рассказов у очага. Но некоторые… — она перевела дух, — некоторые уже смотрят в чертоги Вальхаллы. И их глаза уже там.
Я взял её руку, зажал между своими ладонями и попытался согреть.
— Пойдём со мной.
— Я не могу. Они…
— На пять минут, — сказал я тихо. — Тебе нужен глоток воздуха, в котором нет запаха крови. А мне… мне нужна ты. Только ты. Всего на пять минут.
— Соглашайся, Астрид! — бухнул Торгрим в дверях. — Рюрик прав! Тебе нужно немного отдохнуть.
Мы вышли на площадь. Воздух здесь был холоднее. Но свежести не наблюдалось — пахло пеплом, мокрым деревом и далёким, неуловимым обещанием дождя. Я всё ещё держал её руку в своей. Она была маленькой и горячей.
Я отпустил её, поднёс ко рту сомкнутые пальцы и свистнул. Резко, пронзительно, как учили меня когда-то дворовые мальчишки. Звук заставил людей вздрогнуть и обернуться.
— Короткий тинг! — мой голос прокатился по площади без особой силы, но с той чёткостью, что не терпит возражений. — Все, кто свободен и может слышать, — бегом ко мне!
Люди стали подходить ко мне поодиночке. Через минуту они образовали вокруг нас неровный круг. И этого было достаточно.
Я положил руку на плечо Астрид. Другую — на могучую, неподвижную глыбу плеча Торгрима, который встал рядом, молчаливый и незыблемый, как один из менгиров в священной роще.
— Слушайте! — я заговорил так, как когда-то говорил в переполненной аудитории, ловя взгляд самого невнимательного студента. — Пока меня не будет в стенах города, за главных останутся моя жена, Астрид, в чьих жилах течёт кровь Бьёрна Весельчака. И мастер Торгрим, чьи руки ковали мечи и топоры, что нас сегодня защитили. Их слово — моё слово. Их приказ — мой приказ. Все всё понятно?
Многие в ответ кивнули. Кто-то буркнул что-то нечленораздельное. Но главное — меня услышали.
— А ты это куда собрался? — голос Астрид прозвучал у меня за спиной, как удар кинжалом. Она вырвалась из-под моей руки, встала передо мной. Её глаза вспыхнули синим огнём. — Ты только что вернулся! Ты весь в крови, и ты едва на ногах стоишь! А теперь снова в бой?
Я улыбнулся холодной и публичной улыбкой конунга, который объявляет о своём решении и повернулся обратно к людям.
— Я с дружиной отправляюсь по следам Торгнира! — мой голос звякнул булатом. — Чтобы добить змею, пока она не уползла в свою нору и не отрастила новые клыки! Чтобы никто больше не посмел поднять руку на Буянборг! Отомстим за наших! За каждого раненого! За каждого павшего!
Молчание повисло на волоске. Потом кто-то в первом ряду хрипло выкрикнул:
— Слава конунгу Рюрику!
Потом эта фраза слилась в едином хоре.
