– Зря ты это сказала. Если раньше я и не думала о картинах, то теперь точно займусь поисками. Спасибо.

– Даю на раздумья три дня, – прервал меня голос. – В конце этого срока я хочу знать все, что знаешь ты о судьбе картин Галлера. Абсолютно все!

После этого в глазах снова вспыхнули искры, и я потеряла сознание.

Я чувствовала, что нахожусь в комнате одна. И возникло это ощущение не оттого, что стояла тишина. Тишина сама по себе ничего не значила, особенно если ты только что пришел в себя после очередного удара по голове. Просто то была пустая тишина, в которой не ощущалось постороннего присутствия.

Я беспокойно заерзала на сиденье, заелозила по полу ногами, но результатов это не принесло: мешали заведенные за спинку стула руки. От неудобного положения они затекли и жутко болели. Сев поудобнее, насколько это было в моем положении возможно, я попыталась пошевелить кистями рук. Они были плотно притянуты одна к другой, но, на счастье, в качестве пут использовали не веревку, а кусок тряпки.

Помучившись некоторое время, в конце концов удалось ослабить узлы и высвободить руки. Непослушными пальцами сдернула с лица отвратительную тряпку и огляделась. Свет был выключен, но привыкшие к темноте глаза легко различили, что нахожусь я в совершенно пустом помещении. Из мебели в нем присутствовал только стул в центре комнаты, на котором восседала я. Стремянка у стены не в счет. Посторонних лиц тоже нет, и этот факт меня здорово порадовал: задерживаться на стуле в мои планы не входило. Поспешно освободившись, я на негнущихся ногах заковыляла к двери.

Стоило шагнуть за порог комнаты, как я оказалась в длинном коридоре, и этот коридор был мне хорошо знаком. Это был коридор гостиницы. Моей гостиницы! Даже этаж был мой, на ближайшей двери отчетливо читалась цифра 215.

– Гады, – выругалась я и побрела к себе.

Свой номер нашла в том же виде, в каком и оставила. Верхний свет выключен, на столе лежал мобильник, на диване валялась сумка. Если гости ко мне и заходили, то ограничились беглым осмотром. Трогать ничего не стали. Я бессильно рухнула в кресло и закрыла глаза. Голова гудела. В памяти беспорядочно всплывали обрывки фраз, сумбурно наползая одна на другую и мешая сосредоточиться. А подумать было над чем.

Неожиданно зазвонил городской телефон. Не успела я поднести трубку к уху, как зазвучал раздраженный голос Паровоза:

– Анна! Что за дела? Я посылаю за тобой гебят, а они возвгащаются и докладывают, что тебя в гостинице нет. Как это? Мы же договогились! Может, объяснишь, что пгоисходит?

Ох, не хотелось мне объясняться с Паровозом! Сказать правду значило навлечь на себя подозрения. И врать опасно. А вдруг это нападение его рук дело? Может, он давно знал о моем приезде в город и это его люди следовали за мной по пятам. В этом случае вранье только осложнило бы мое положение. Взвесив все за и против, я нехотя процедила:

– Правду говорят твои ребятишки. Не смогли они меня найти.

– Что так? – насмешливо проронил Юра. – Сгочно отъехать пгишлось? Дела?

Юрина ирония мне не понравилась, и я не стала это скрывать:

– Дела, но не мои. Напали на меня.

– Чего?!

– Напали, говорю, – повторила я и для большей достоверности тягостно вздохнула.

– Сегьезно?

– Куда уж серьезнее! До сих пор голова гудит. Боюсь, как бы не сотрясение!

Чувствовала я себя не так уж и плохо, но Юре об этом знать совсем не обязательно.

– Так это не шутка?

Паровоз так и сыпал вопросами, проявляя живейшую заинтересованность в случившемся. И это здорово настораживало. Не тот человек был Юра, чтобы его волновали чужие проблемы.

– Постучали в дверь, я подумала, твои парни приехали, и открыла...

Я выразительно замолкла на полуслове, делая вид, что не могу справиться с переполнявшими меня эмоциями. Юра не обратил на мои страдания ни малейшего внимания:

– Оггабили?

– Ничего не взяли, – горестно прошептала я, с трудом сдерживая клокотавшее во мне раздражение. Вот ведь привязался!

– Чего хотели?

– Сама не понимаю. Все допытывались, зачем я в город приехала.

– А ты?

– Ну а что я? – кротко переспросила я, окончательно рассвирепев. Ругательства готовы были сорваться с языка, но я быстро его прикусила и мягко проворковала: – Сказала как есть. Проездом! Заглянула на пару деньков местной стариной полюбоваться. Ты, Юра, сам знаешь, как я все старинное люблю.

– Знаю... – неопределенно хмыкнул Паровоз и тяжело замолчал.

Я слушала в трубке его натужное сопение и не знала, что думать. Затянувшееся молчание прервал сам Паровоз, с неожиданным, почти детским удивлением вдруг спросивший:

– Слушай, а чего ж тогда мои гебята тебя не нашли?

– А того, что эти сволочи оглушили меня и отволокли в подсобку на моем же этаже! – потеряв терпение, взвилась я.

– Гляди, какие гады, – без малейшего сожаления пробормотал Паровоз. – Как думаешь, кто такие?

– Понятия не имею!

Юра еще немного поразмышлял и высказал конструктивную идею:

– Может, их твой шеф пгислал?

– Если б их он прислал, спрашивали бы совсем про другое.

– Думаю, ты пгава. Дело здесь совсем в дгугом, – серьезно проговорил Юра.

Утро началось с того, что Лена притащила в номер огромный букет роз.

– Просили передать, – мрачно сообщила она, протягивая вместе с цветами конверт.

Послание было от Юры. Он высказывал сожаления по поводу приключившейся со мной беды и приглашал вечером к себе на ужин. Букет прилагался к письму в качестве утешительного приза.

Пока я разбирала Юрин почерк, Лена принесла из подсобки пластиковое ведро и сунула в него букет. Композиция получилась забавной, и я не сдержала улыбку. Лена заметила и раздраженно выпалила:

– Так некуда ж поставить! Вон какой здоровый!

– Не бери в голову, – отмахнулась я. – Ведро так ведро! Какая разница?

Лена оставила цветы в покое и стала яростно орудовать шваброй. Она мне казалась тихой и уравновешенной, но в то утро девушка была сама не своя. Только я хотела спросить, что случилось, как раздался стук в дверь. Я ответить не успела, а на пороге уже возник Максим. Завидев его, Лена отвернулась и принялась тереть пол с удвоенным усердием. Максим скользнул взглядом по ее согнутой спине, перевел его на меня и расплылся в улыбке:

– Вы сегодня просто ослепительны!

– Если это комплимент, то не слишком удачный. Получается, в остальные дни я выгляжу отвратительно, – скривилась я в кислой улыбке, а сама сердито подумала: «Лгун! Выгляжу я, как чучело. Чтобы скрыть этот чертов синяк на виске, пришлось не только наложить на лицо тонну косметики, но еще и навертеть на голове чалму из платка. У меня вид стареющей кокотки!»

Холодный прием Максима не смутил, и он на всех парах несся дальше:

– Роскошный букет! Мне казалось, вы никого в городе не знаете, и вдруг такой сюрприз. Я ревную!

– Зря.

– У меня есть шанс?

– У вас нет такого права – меня ревновать.

– Ох, строга! – притворно восхитился Максим. – Сходим куда-нибудь вечером? Развлечемся?

– Я занята.

– А я надеялся! Ну что ж! Сегодняшний день я проведу в воспоминаниях о вашей красоте, – возвестил он и со смехом скрылся за дверью.

– Шут гороховый!

– Значит, он вам не нравится? – с надеждой спросила Лена.

– Кто?! Максим?! С ума сошла!

Девушка просветлела лицом и неожиданно выпалила:

– А может быть такое... чтобы молодой человек влюбился в старуху?

– Всякое бывает! – осторожно ответила я. – Может, она только тебе кажется старухой? Ты совсем еще девочка, и все женщины старше двадцати кажутся тебе старыми.

– Ей не двадцать, а больше! Значительно больше! – запальчиво воскликнула Лена. – И она самая настоящая старуха!

– Верочка! А я тебя на днях вспоминала! – рокотала высокая, грузная старуха, нежно обнимая Веронику Валерьевну.