55. Бегство

Солнечный свет, пробивавшийся сквозь панорамные окна пентхауса, казался насмешкой. Он освещал стерильный, идеальный мир Марка Вольского — мир, в котором для неё больше не было места. Ариана стояла посреди гостиной, и её тело всё ещё помнило ледяной холод кафельного пола в том туалете, а в ушах звенел ядовитый голос Миланы:"От такой как ты он и не хотел ребенка. Но я — другое дело".

Эти слова добили её. Они убили не только надежду, но и саму способность чувствовать боль. Внутри воцарилась пустота — густая, беззвучная и абсолютная. Она смотрела на их общую кровать, на его пиджак, небрежно брошенный на диван, на две чашки для кофе на кухне — и не испытывала ничего. Ни ярости, ни обиды, ни тоски. Лишь острое, неоспоримое знание: всё кончено.

ороться? Оправдываться? Доказывать свою правоту? Все силы, все душевные ресурсы были окончательно исчерпаны. Гормональная буря, месяцы хронического стресса, чудовищное предательство человека, в которого она безумно верила, и этот последний, жестокий, рассчетливый удар от Миланы — всё это истощило её до самого дна, до каменного дна, где не осталось ничего, кроме инстинкта самосохранения. Марк никогда не поверит ей. Его мир был примитивно чёрно-белым: он — и враги.

И теперь, по воле обстоятельств и искусной интриги, она оказалась предательницей. Сообщать ему сейчас о своей беременности, в тот самый день, когда он, вероятно, празднует новость о будущем ребёнке с "подходящей", правильной женщиной из своего круга, было бы не только бесполезно и глупо, но и унизительно до слёз. Она не даст ему возможности публично отвергнуть их с ним ребёнка во второй раз. Не позволит, чтобы её малыш, её единственное оставшееся сокровище, стал разменной монетой, пешкой в их грязной, бессмысленной войне.

Ариана прошла в гардеробную, где когда-то он освободил для неё место. Её платья, её вещи… они казались теперь чужими, принадлежащими той наивной девушке, которой она больше не была. Она не тронула их. Пусть всё останется здесь, в этом музее её сломанных мечтаний.

Она действовала быстро, с холодной, почти маниакальной собранностью. У нее уже был номер в отеле, нужно было взять самое необходимое. Никаких долгих сборов: она взяла свою старую свортивную сумку. Положила внутрь несколько комплектов белья, тёплый свитер, пару костюмов и водолазок, купленных на свои деньги. Ариана кинула в сумку несколько домашних фещей и футболок и переоделась в спортивный костюм. В сумку так же отправилась пара утепленных кроссовок.

Всё. Никаких дорогих подарков от него, никаких безделушек, напоминающих о жизни, которая оказалась прекрасной иллюзией.

На прощанье она окинула взглядом пентхаус. Никакой записки, никаких объяснений. Он не заслужил её слов. Её молчание будет красноречивее любых обвинений. Она повернулась и вышла за дверь. Лифт плавно понёс её вниз, и с каждым этажом камень на душе становился чуть легче. Не потому, что боль утихала, а потому, что она оставляла её позади, вместе с этим проклятым местом.

______

Марк в это время стоял в своём кабинете, глядя в ночной город. Новость о беременности Миланы, которую она сообщила ему с торжествующим видом, не принесла ожидаемой радости. Вместо неё внутри бушевал хаос. Мысли о Ариане, о её "предательстве", о её бледном, искажённом болью лице — всё это смешалось в один тугой, болезненный клубок. Он пытался злиться на неё, выстраивать в голове логическую цепочку её вины, но её последние слова — "Я не ты, Вольский. Я не играю людьми. Я их спасаю" — преследовали его, как навязчивая мелодия.

Он резко, почти срываясь, развернулся и вышел из кабинета, не в силах больше оставаться наедине с самим собой. Ему нужно было… он не знал, что ему нужно. Увидеть её? Взорваться и кричать на неё? Требовать окончательных, исчерпывающих объяснений? Марк мчался на личном лифте, и его пальцы с силой впивались в ладони. Он с ходу вбил код на двери пентхауса, ожидая встретить если не её, то хотя бы следы её присутствия — запах её духов, звук её шагов.

Тишина встретила его такой же громкой, как и утром. Но на этот раз она была иной. Более звенящей. Более… пустой.

— Ариана? — позвал он, проходя в гостиную.

Ответом ему было молчание. Его взгляд упал на идеально заправленную кровать. На его пиджак, всё так же лежащий на диване. И на странное ощущение порядка, который был слишком стерильным, слишком безжизненным.

Он зашёл в гардеробную. И тут его сердце на мгновение замерло. Его половина шкафа была нетронута. А её… её половина была пуста. Не полностью, нет. Платья, костюмы, всё, что он для неё купил, всё висело на своих местах. Но исчезли её старые джинсы, её простые футболки, её худи и свитера. Та самая скромная часть её гардероба, с которой она пришла в его жизнь.

Он подошёл ближе. На полке, где она хранила личные мелочи, не было её старой косметички, забавного брелока, подаренного подругой. Было пусто.

Марк обыскал ванную. Нет её зубной щётки. Нет её крема. Нет тех маленьких, глупых, но таких привычных вещей, которые составляли её присутствие.

Осознание накрыло его, как ледяная волна.Она ушла.

Не на работу, не в гости к подругам, не в спа, чтобы остыть. Она исчезла. Бесшумно, как призрак, забрав с собой лишь самое необходимое, самую суть своей прежней, довольской жизни, и начисто, с демонстративным безразличием, оставив всё, что было связано с ним, с Марком Вольским, и его деньгами.

Марк медленно опустился на тахту в гардеробной. Гнев, который был его щитом и мечом все эти часы, вдруг испарился, оставив после себя странную, звенящую пустоту. Он ожидал слёз, истерик, попыток оправдаться. Он был готов к войне. Но он не был готов к этому. К этому безмолвному, абсолютному уходу.

Он сидел в гробовой тишине своего роскошного пентхауса, и впервые за долгие, долгие годы почувствовал не контроль над ситуацией, а полную, тотальную, оглушительную потерю. Она не играла по его правилам. Она не приняла его вызов. Она просто вышла из игры, оставив его одного у пустого стола.

И в этой давящей тишине, нарушаемой лишь размеренным, безразличным тиканьем дорогих швейцарских часов, до него начало медленно, неумолимо доходить жуткое, холодное, как удар ножом в живот, осознание: возможно, только что он потерял нечто гораздо большее, чем просто женщину или эффективную ассистентку. Возможно, он потерял свою единственную возможность на искупление, на что-то настоящее. И что её молчание, её пустая половина шкафа и исчезнувшая зубная щётка были страшнее, красноречивее и беспощаднее любых слов, любых обвинений и любых слёз.

56. ЭПИЛОГ

Семь дней. Целая вечность, растянувшаяся в мучительном, однообразном Сто восемьдесят девять часов, каждый из которых Марк Вольский проживал, как в лихорадочном бреду, мечась между яростью, холодным расчетом и чем-то, что он отказывался признать отчаянием.

Он превратил свой кабинет в командный центр безумной, бесперспективной операции. Стеллажи, обычно заставленные бизнес-литературой и отраслевыми наградами, теперь были завалены распечатками, отчетами частных детективов и картами города, испещренными красными крестами проверенных и пустых адресов. Воздух был густым от запаха холодного кофе и напряженного молчания подчиненных, которые боялись лишний раз пошевелиться.

Его сеть — та самая, что опутала весь город и выходила далеко за его пределы, — работала на полную мощность. Детективы сновали по бывшим адресам ее подруг, опрашивали соседей по старой квартире, проверяли камеры наблюдения на всех вокзалах и автовокзалах. Хакеры пытались найти цифровой след — любую активность банковских карт, регистрацию в отелях, покупку билетов. Результат был один и тот же, день за днем:ничего.

Ариана Орлова исчезла. Не просто ушла. Испарилась. Словно ее никогда и не существовало в его жизни. Эта мысль сводила его с ума сильнее любого открытого противостояния. Он был готов к борьбе, к войне, к тому, чтобы сломать ее, как ломал всех своих врагов. Но он не был готов к этому — к абсолютной, безмолвной пустоте. Она не играла по его правилам. Она просто вышла из игры, оставив его одного на поле боя, сжимая в руке меч, который некуда было обрушить.