— У моей мамы юбилей. Мы… мы планировали скромный семейный ужин, — она не стала упоминать, что "скромный" на их семейном языке означал "курицу, фаршированную яблоками, и торт домашнего приготовления", и что для ее родителей это событие было огромным, одним из главных праздников в году.

Он помолчал, его взгляд скользнул по ее лицу, будто ища малейшие признаки обмана, слабости или манипуляции.

— Это несвоевременно, Ариана. У нас на следующей неделе крупная сделка с “Вест-Грин-Строй”. Вы в курсе объема работы.

Это была правда. Работы было горы, ворохи документов, бесконечные согласования, и ее роль в этом процессе была ключевой. Но юбилей мамы, которую она не видела уже несколько месяцев, с тех самых пор, как погрузилась в этот водоворот из страсти, ненависти, офисных интриг и опасной близости с человеком, сидящим напротив.

— Я знаю, – сказала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Я все подготовлю сегодня. Все документы будут на вашем столе к концу дня. Я буду на связи по телефону, если возникнут срочные вопросы. В любое время, — Ариана говорила быстро, заранее подготовив аргументы, как адвокат для суда.

Марк смотрел на нее еще несколько томительных секунд, его лицо было непроницаемой маской из гранита и льда. Она видела, как в его глазах, этих бездонных, темных озерах, борются два начала: привычная, укоренившаяся потребность в тотальном контроле, в том, чтобы она всегда была в зоне досягаемости, и что-то еще. То самое "что-то", что просыпалось в нем по ночам, когда он шептал ей на ухо не приказы и не распоряжения, а ее имя, срывающимся от страсти голосом.

Наконец он тяжело вздохнул и с неохотой кивнул, один резкий кивок.

— Хорошо. Два дня. Но я буду звонить. И я ожидаю, что ты будешь на связи. Без исключений. Никаких "я не слышала звонка" или "разрядился телефон". Понятно?

Облегчение, сладкое, головокружительное и такое долгожданное, волной накатило на нее, едва не подкосив ноги. Она чуть не рассмеялась, чуть не заплакала.

— Спасибо. Конечно. Понятно.

Он уже снова смотрел в монитор, отрезав ее своим привычным, безжалостным жеством – разговор окончен, вернитесь к работе. Но когда она уже повернулась к двери, ее рука уже лежала на холодной металлической ручке, он произнес, не поднимая глаз, голос его был приглушенным:

— Передай матери… мои поздравления.

Фраза прозвучала неловко, вымученно, будто он выдавливал ее из себя. Для него даже такая простая, банальная вежливость была сложным, почти чуждым социальным ритуалом. Но для Арианы эти два слова значили неизмеримо больше, чем просто формальность. Это была крошечная, но невероятно значимая уступка. Молчаливое признание того, что у нее есть жизнь за пределами этих стеклянных стен. Жизнь, в которой есть мама, папа, дом, где пахнет пирогами, и уютный диван, на котором можно свернуться калачиком с книгой. Жизнь, в которой у мам бывают юбилеи.

27. Откровения

Вечером ее скромная однокомнатная квартира, обычно тихая, пустынная и пропахшая одиночеством, наполнилась непривычным, оглушительным и таким родным гомоном. После нескольких месяцев жизни на осадном положении, в режиме выживания и бесконечного нервного напряжения, это было как глоток свежего, прохладного воздуха после долгого удушья в запертом помещении.

— Ну, наконец-то! Мы уже думали, ты переселилась в свой небоскреб и забыла дорогу к простым смертным! — Оля, ее подруга со времен университета, та самая, с которой они когда-то готовились к сессиям до рассвета, размашистым, энергичным жестом разлила по бокалам принесенное вино. Ее рыжие, непослушные волосы были растрепаны, а на лице сияла улыбка до ушей, освещая всю комнату.

— Я просто… много работала, — слабо, почти беспомощно оправдывалась Ариана, укладывая в старую, проверенную временем дорожную сумку скромные, но тщательно выбранные подарки для родителей – маме шелковый платок с изящным узором, папе — новую, пахнущую типографской краской книгу по садоводству.

— Работала, говоришь? — в разговор вступила Лена, всегда практичная, прямолинейная и видящая все насквозь. Она присела на корточки рядом с открытой сумкой и подняла на Ариану испытвающий, почти материнский взгляд. — А почему тогда у тебя этот… ну, этот самый вид?

— Какой вид? — Ариана нахмурилась, стараясь придать своему лицу безмятежное выражение, но чувствуя, как по щекам разливается предательский жар.

—Ну, знаешь… – Катя жестом очертила вокруг своего лица. — Посвежевшая. Повзрослевшая. С синяками под глазами от недосыпа, это да, но какая-то… сияющая изнутри. Напряженная, как струна, но в то же время… живая. Или это мне кажется?

Ариана почувствовала, как ее сердце сделало непроизвольный, болезненный скачок. Она отвернулась, делая вид, что тщательно перебирает вещи в шкафу, хотя все необходимое было уже давно уложено.

— Не выдумывай. Просто выспалась, наверное. И на работу не надо завтра.

— Выспалась? Серьезно? — Оля фыркнула, подходя ближе и обнимая ее за плечи. — Ариана, милая, мы сто лет знакомы! Ты вся какая-то собранная, подтянутая. И в то же время… на взводе. Как струна, которую вот-вот сорвет. Что происходит? Говори немедленно!

Давящее, звенящее молчание повисло в комнате, нарушаемое лишь тиканьем старых настенных часов – подарка родителей на новоселье. Ариана стояла, сжимая в руках сложенную блузку, и чувствовала на себе лучистые, полные ожидания взгляды подруг. Месяцы тайн и сокрытия самой главной, самой опасной и захватывающей части ее жизни давили на нее тяжелым грузом.

Ариане до смерти, до истерики, до слез хотелось выговориться. Поделиться этим безумием. Выплеснуть накопившуюся смесь восторга, страха, стыда и счастья. Услышать их мнение, их смех, возможно даже осуждение – лишь бы это было по-настоящему, по-человечески, без этих вечных масок и правил.

— Ну… — она медленно, будто против своей воли, обернулась, глядя на их ожидающие, распахнутые лица. В горле стоял ком. — Есть кое-что. Один человек.

— Я ЗНАЛА! — Оля почти взвизгнула от восторга, подпрыгнув на месте. — Это мужчина! У тебя кто-то есть!

Ариана горько, с какой-то обреченной иронией усмехнулась.

— Можно и так сказать.

Она не стала называть имени. Не посмела. Сказала лишь, что это кто-то с работы. Что он значительно старше. Очень влиятельный. Невероятно сложный. Требовательный. И что между ними… все очень и очень запутанно, сложно и не укладывается ни в какие рамки.

— Запутанно — это как? — не отставала Катя. — Он что, женат? Есть семья? Дети? Потому что, дорогая, это тот путь, с которого лучше свернуть сразу.

— Нет! Нет, слава богу, нет, — Ариана потянулась за своим бокалом, сделав большой, почти отчаянный глоток сладкого чая.

Но подруги не отставали и продолжали закидывать ее вопросами. Ариана только отмахивалась, смеясь.

"Вы из одного отдела? От сильно старше?"

28. Возвращение

Два дня пролетели как один миг, насыщенный простыми, но такими забытыми радостями. Два дня, пахнущие мамиными пирогами с капустой, отцовским чаем, заваренным в стареньком заварочном чайнике, и свежим ветром с реки, что виднелась из окна ее комнаты. Два дня, наполненные бессмысленными и прекрасными разговорами, объятиями, которые, казалось, снимали с души всю накопившуюся усталость, и тишиной, в которой не было места тревожным мыслям о работе, о Милане, о сложных, запутанных отношениях с Марком.

Ариана гуляла с отцом по саду, слушая его неспешные рассказы о новых сортах яблонь, и ловила себя на том, что ее ладони, привыкшие к прохладе клавиатуры и жесткой фактуре документов, с наслаждением впитывают тепло солнечных лучей и шероховатость коры деревьев. Она помогала маме на кухне, и простой процесс резки овощей для салата казался ей медитацией, очищающей мозг от цифр, графиков и бесконечных отчетов.