Мы с Дино ждали подачи состава в какой-то знакомой с детских книг и старых голливудских лент, прямо кинематографической атмосфере провинциальной станции Дикого Запада, живущей своей, особой жизнью.

Сама станция была не столько зданием, сколько идеей, воплощённой в грубом дереве и камне. Строение скорее напоминало крепость, нежели станционное здание. Толстые стены, крошечные, похожие на бойницы, окна со ставнями и массивные дубовые двери, уже почерневшие от степного ветра и солнца.

Вместо бетонного фундамента — кладка из плоских камней, вросших в землю. Совсем невысокий, всего в три ступеньки, деревянный перрон тянулся вдоль единственного пути, который терялся в сумеречной дымке прерии, уходя на север — узкая колея к звёздам… Возле здания над ним нависал небольшой навес из ржавых листов металла.

Главным украшением станции была вывеска — кованые буквы с гордым названием «Последний Причал», а под ними, на дощечке, чьим-то старательным почерком было выведено:

«Основана в 0002 г.»

Архитектура «Последнего причала» отрицала саму себя. Всё было подчинено одной цели — обслуживать эту капризную, миниатюрную железную дорогу. Водонапорная башня выглядела мрачно, как и чугунная колонка, из закрытого крана которой по-прежнему капало. Вода, падала в пополняющуюся лужу со звонким «плюхом», что нагоняла тоску. Вдали темнело депо с ремзоной — низкое длинное здание с зияющим чёрным проёмом, из которого доносилось негромкое позвякивание и шипение. Состав в ожидании локомотива был прикрыт зданием.

Воздух стал прозрачным и холодным, уже начинали проступать первые, самые яркие звёзды. Фонарь у входа в станцию, заправленный отработанным маслом, уже отбрасывал на землю прыгающий кружок жёлтого света, в котором кружилась злая местная мошка.

На платформе царило не суетливое, а скорее ритуальное ожидание. Пассажиров было немного, но люди подтягивались.

— Папа, ведь на Диком Западе обязательно должны быть грабители поездов! — пропищал тонкий мальчишеский голос.

Люди стали оглядываться, маманя всплеснула руками, а папаня, смутившись, начал что-то неразборчиво бормотать сыну. Но тот транслировал:

— Если ты говоришь, что грабителей поездов не бывает, то зачем взял с собой свой самый большой револьвер?

Этого хватает. Короткоствол можно заметить на ремне у каждого мужчины на перроне. Не стесняются люди. Похоже, мы с adottato здесь единственные, кто не повесил пушку на ремень. Я убрал свой ППС подальше в рюкзак, а Дино пристегнул к своему карабинчиками чехол с винчестером.

— Слушай, па… А тебе было бы интересно посмотреть на настоящее ограбление поезда? С мексиканцами в масках и скачками. Мне очень интересно!

— Дино, ты охренел? — возмутился я. — Мало тебе приключений? Ты на кобуры не смотри, здесь все хотят только одного — добраться до места назначения без происшествий.

— Да я просто так спросил! Ну, а вдруг?

— Тогда мы будем ждать команды кинорежиссёра.

В самом здании вокзала, в прохладной полутьме, за деревянной стойкой весь день восседает начальник станции, уважаемый мистер Эзра. Уверенный в себе сухопарый мужчина с седыми баками и в жилетке поверх клетчатой рубахи.

Перед ним стоит бесценный нынче анахронизм — массивный телеграфный аппарат. Он не бездействует, линия связи налажена, и мистер Эзра содержит его в идеальной чистоте. Это его символ власти, связи с земным миром, которого теперь не существует.

Когда мы с Дино зашли в вокзал, Эзра водил пальцем по пыльной карте, висевшей на стене, где Батл-Крик был крошечной точкой посередине огромного белого пятна с надписью по краю «Неисследованные Территории».

У стены вокзала, прислонившись спиной к прогретому за день камню, сидел старик в застиранной ковбойской рубашке и шляпе с широкими полями. Лицо его было похоже на высохшую грушу, испещрённую морщинами-трещинами. Он тянул самокрутку, и дымок медленно поднимался по стене. Это Джеддия, почётный страж станции. Не начальник, но душа «Последнего причала». Джед помнил каждую пропитанную креозотом шпалу, уложенную здесь, и каждый рейс, отправленный на север.

Старый индеец из племени черноногих, которое уже полгода кочует в предгорьях, устроился на краю платформы, свесив ноги в мокасинах. Его лицо, похожее на высохший дубовый лист, было неподвижно. Он смотрел не на рельсы, а на темнеющие прерии, как будто читал в наступающей темноте какую-то свою, древнюю книгу. У ног его лежал потрёпанный холщовый мешок.

Рядом с ним, прислонившись к стене вокзала, стоял молодой парень в очках и с плоской сумкой через плечо, похожий на студента. Он нервно переминался с ноги на ногу, то и дело поглядывая на чёрный провал депо. В глазах читалась смесь нетерпения и тревоги. Торопится на учёбу.

— Проклятье! Давно должны были подать, — тихо пробормотал он.

Индеец, не поворачивая головы, ответил хриплым, но спокойным голосом:

— Паровоз не любит спешить. Дай ему время помолиться своим богам. Он уже разговаривает, слышишь?

— Ничего я не слышу, Тапила. Только звон москитов в ушах…

Ещё одним пассажиром, ожидающим отправки рядом с нами, была ухоженная женщина в строгом, дорогом платье из плотной ткани не по сезону. Лицо её было бледным и напряжённым, а пальцы в перчатках теребили ручку мягкого кожаного саквояжа. Дама ждала не просто поезда, а волшебника, который должен был увезти её из этой «пыльной дыры Юга» обратно, в цивилизованный мир Северных Штатов.

Она с отвращением смотрела на пыль, на местных жителей и на эту примитивную архитектуру, которая казалась ей воплощением дикости.

Сидела мадам на единственной скамье, красиво сложив руки на коленях и глядя на загорающиеся одна за другой звёзды. Лицо было спокойно, но в этой неподвижности сквозила усталость уже пройденного долгого пути. Мадам ездила в Додж? Похоже, так. Но что-то случилось в городе на море, и теперь хочет забраться ещё дальше Вашингтона, на самую конечную станцию, о которой никто, кроме местных, не слышал…

— Невероятно, — прошептала она, обращаясь больше к себе, — как можно жить в таком месте? Никаких такси, никаких приличных клубов и магазинов… Один сплошной каменный век.

Дверь вокзала скрипнула, и на пороге появился начальник станции, Эзра. Через плечо в Эзры на длинной петле висела отличная японская рация, а в руках он держал старомодный керосиновый фонарь и большую металлическую кружку.

— Удачной поездки, миссис Клейборн, — учтиво кивнул он женщине. — Сейчас Стенли его выкатит… Чай? Погода-то свежеет.

Женщина молча кивнула, и Эзра поставил кружку рядом с ней на скамью.

Метрах в пяти от неё на корточках играли двое детей, пуская по перрону деревянную игрушечную тележку. Мать, полная женщина в цветастом платье, перекладывала продукты в дорогу из одной большой сумы в другую. Её муж, крепыш простецкого деревенского вида, доедал кусок пирога и терпеливо ждал, даже не глядя в сторону депо. Это семья фермеров, направляющаяся в Вашингтон на ярмарку. Для них поезд был чудом, праздником.

— Ма, а он правда будет дымить как дракон? — спросила девочка.

— Будет, дочка, будет. И просигналит он так, что заложит уши.

Внезапно Джеддия выпрямился и отбросил самокрутку.

— Выкатился.

Кланг! Сцепка произошла с глухим лязгом, заставившим молодого парня вздрогнуть.

— Идёт сюда.

Паровозный гудок, тот самый, что «закладывает уши», пронзил воздух, и эхо покатилось по окружающим холмам. Послышалось глухое урчание, и вскоре из сумрака в лучах огней медленно, словно нехотя, выполз силуэт паровоза. Машинист Стенли высунулся из окна, его лицо, ещё не испачканное угольной пылью, освещалось отблесками топки. 223-й, пыхтя и выпуская клубы белого, а не чёрного пара — признак хорошей подготовки топки, — медленно протащил состав к перрону. Стоп.

— Ну что, Эзра, пора? — громко крикнул машинист.

— Давно пора, старина! Народ заждался!