— Что вы говорите, — Ларс придвинул к себе чистый лист бумаги. — Но это же ужасно дорого, а ваша гостиница совсем небольшая. Неужели окупается?
— Н-ну…
— Мой совет, — заметил Ларс, открывая перочинный ножик, — полностью перейдите на пиво и домашние настойки. И дешевле, и… безопаснее…
— Безопаснее?
— Дорога ведь не близкая, — пояснил ленсман. — Из столицы-то. Товар может разбиться. Или испортиться.
— Э-э… Да-да, конечно.
— Тогда, — Ларс медленно водил лезвием по кончику карандаша, — всего доброго.
— Да-да. До свидания, — последнее слово толстячок произнес уже с порога.
Ларс прислушался к торопливому стуку шагов, отшвырнул карандаш. Выдвинул ящик стола.
Там лежали папка с документами и кольцо.
Ларс взялся за бумаги. Полицейское досье на Уле Веснушку добралось до Гёслинга лишь теперь, когда надобность отпала. Карлсен пойман полицейским, от которого никуда не сбежать… Ларс все же открыл папку, медленно перебрал листки, освещавшие жизненный путь преступника. Родился в бедном районе Федериции, впервые попал в полицию в десять лет за кражу из скобяной лавчонки в компании двоих таких же сопляков. Однако не осужден по малолетству, несколько лет не привлекался и, кажется, взялся за ум. Но вот снова объявился, однако не в качестве преступника, а в качестве свидетеля на процессе некоего Райнштильда, задержанного в известном игорном доме Федериции по подозрению в шулерстве. Как понял Ларс, этот Райнштильд, под видом крупного негоцианта из Сконнии, втерся в доверие к аристократам, вошел в кружок, играющий на крупные суммы, и обидел столичное дворянство почти на восемьдесят тысяч. Талантлив был подонок! Однако попался…
Полицейский писарь из Свартстейна оказался человеком добросовестным — прислал не только общие сведения, но и старую копию, содержащую выдержки из судебного протокола. Ларс пробежал глазами длинный список свидетелей по делу: не меньше тридцати фамилий аристократов и купцов, в который неведомо как затесался студент Инженерной школы Карлсен. Отложил в сторону. Взял снова и перечитал еще раз, уже внимательнее. Вот оно!
Полицмейстер внимательно изучил дальнейшие похождения Веснушки и отметил одну особенность: Уле ни разу так и не посадили. Обвинения в шулерстве или бандитизме, как правило, не собирали достаточно доказательств. Он был неуловим, пока здесь, в провинции везение не закончилось.
— Констебль! — крикнул Ларс. — У нас есть старые газеты? Подшивки «Полицейского вестника» за прошлые годы?
— Если только в суде, у секретаря, — откликнулся Аксель из коридора.
Ясно. Ларс отодвинул бумаги в сторону, прикоснулся к ноющему виску.
Достал из ящика кольцо. Крупный мужской перстень. Металл потемнел, но затейливый узор на печатке был виден отчетливо.
Кольцо привез Кнуд Йерде. Ближе к полудню, когда улеглась суматоха, музыкант перешагнул порог кабинета и, плотно закрыв дверь, уселся напротив Ларса. Одежда его едко пахла дымом. Лицо было серым от усталости.
— Как голова? — спросил он после недолгого молчания.
— Болит, — признался Ларс. — А вы как?
Музыкант махнул ладонью. Приметил на манжете пятно сажи и, сморщившись, точно от зубной боли, принялся его оттирать, но только сильнее размазал.
— Что Леннвальд?
— Когда я уезжал, был еще жив. Изломан страшно, врач просто в ужасе, но… может, выдержит.
— Вы сумели поговорить с бароном?
— Да. Он… он помог мне с драугром. Очень подавлен. Лишнего не скажет, не бойтесь.
Пока не скажет, угрюмо подумал Ларс. По городу уже, наверно, бродят разные сплетни. То объяснение, которое они наскоро придумали ночью, нужно подтвердить официально, и чем скорее, тем лучше. Но как быть, если он не разгадал загадку до конца?
Ясно одно — упоминать нечисть нельзя ни в коем случае.
— А что с останками… — Ларс замялся, но музыкант понял вопрос.
— Все сделано, как должно. Тело, освобожденное от нежити, очень быстро разрушается. Останки мы сожгли. Я собрал кости и пепел. Думаю лучше, если он будет лежать на кладбище. Барон обещал позаботиться об этом. И вот еще, — Кнуд Йерде вытащил из кармана кольцо-печатку. — Было на пальце.
Ларс осторожно взял перстень.
Казалось, он тоже пахнет гарью и копотью. Тонкая работа — кузнец не болтал зрящину. Тело драугра стало горстью пепла, а единственная вещь, по которой его можно опознать, канет в небытие. Вот же злая судьба…
— Еще одна вещь, — задумчиво проговорил ленсман.
— Да? — музыкант снова принялся оттирать с рук сажу. Присмотрелся к пальцам.
— Та штука, на которой играл улпарь? Как называется этот дикарский инструмент…
— Варган.
— Его надо уничтожить…
— Вы думаете? — тусклым голосом спросил Кнуд Йерде.
— Этот варган издавал звуки, способные поднять мертвое тело. Нельзя допустить, чтобы он однажды зазвучал вновь.
Кнуд Йерде помолчал. Поправил перепачканные манжеты, тяжело поднялся на ноги.
— Куда вы сейчас?
— Домой. Отсыпаться. И вам советую…
— Мне нужно написать рапорт, — сообщил Ларс с безнадежностью в голосе.
Кнуд Йерде остановился у порога.
— Сочувствую.
И вот теперь Ларс держал перстень перед глазами, разглядывая потемневший узор. Как и говорил кузнец: стебли тянутся навстречу друг другу, чтобы сплестись в середине печатки, под цветком репейника, по обе стороны которого две буквы… Кажется, B и F.
Нет, D и F.
А почему, собственно, D и F?
Обычно на печатке гравируют начальные буквы имени и фамилии владельца перстня, значит, должно быть К. А. Ларс откинулся на спинку стула. Нет, в самом деле, не странно ли носить кольцо с чужими инициалами? А если это не инициалы — тогда что?
Ларс вновь покрутил печатку, поднес к свече. И внезапно пришло странное чувство: он где-то уже видел этот рисунок: и стебли, и цветок, и даже буквы.
Но где? Может, просто запомнился рассказ Йонаса? Или голова начинает дурить, намекая, что пора выпить чего-нибудь для расслабления и отправляться на боковую? Чаю, например, с травами.
Выпить…
Ларс выронил кольцо, и оно звякнуло по столу, едва не полетев на пол.
Выпить…
… Мистер Кеннет достает из шкафа бутылку виски. Ларс пялится на этикетку, обильно украшенную завитушками. Цветок — куда крупнее того, что на кольце, но точь-в-точь такой же и буквы D и F слева и справа. Виски называлось… как же это… «Призрак дома Форест», а сама фирма? Дом Форест? Неужели Кетиль Амундсен не только покрывал контрабанду, но и сам руководил делами?
Но этикетки печатают на специальном станке. Для чего же понадобилось кольцо?
Что еще помечают своим знаком производители спиртного?
Ларс поднялся. Очень медленно, словно боясь расплескать пришедшую в голову мысль. Сжав в кулаке перстень, двинулся к двери, на полдороге вернулся и взял связку ключей.
В приемной было пусто: Аксель вышел на крыльцо. Ларс, осторожно ступая по скрипучим половицам, двинулся во внутренний коридорчик.
Обшарпанная дверь архива, висячий замок, который так редко открывают, темное помещение с тусклым окошком под самым потолком. Ларс шел вдоль полок, где в подобии порядка лежали пыльные папки, перевязанные бечевкой, и прочая дребедень, когда-то игравшая роль доказательств: ржавые ножи, мешки, молоток, которым давным-давно кому-то проломили череп…
Коробка с корявой надписью: К. Амундсен — утопление, нашлась довольно быстро. Ларс откинул в сторону сложенную одежду, прочие вещи и добрался, наконец, до дна. Вот они…
Бутылки. Темное стекло, прямоугольные грани. Одна откупорена, в трех других слышится плеск влаги. Этикетки пожелтели, но рисунок — сплетенные стебли и расправленные лепестки репейника — даже в полутьме можно разобрать. И вот он — оттиск на пробке, один в один повторяющий рисунок перстня.
Ребята после открыли парочку. Но я остальные отобрал…
Аксель, Аксель, правильный ты парень…
