— Вы, товарищ Омаров, зря кипятитесь. Наш долг... — Ну и выполняйте его, если это долг,— прогово­рил я и вышел из кабинета.

На улице было жарко. Деревья застыли, как часо­вые. Закрылись чашечки цветов. В воздухе стояло такое спокойствие, что мне подумалось: все, что только что происходило в парткабинете, плохой сон. Я резко по­вернулся и пошел к особняку директора. Мне надо было посоветоваться с Ольгой.

Асфальт проминался под моими каблуками. Я так задумался, что и не заметил, как перешел на солнеч­ную сторону улицы. Здесь почти никого не было. Все старались спрятаться в тень. Я не мог поверить, что члены комиссии серьезно думают, будто бы Антон Иванович приказал приписать мне лишние тонны стали. Просто весь цех мне тогда помогал.

В этом, наверное, и заключается вся ошибка. Не на­до было мою бригаду ставить в исключительные усло­вия. Сейчас я это уже понимал очень ясно.

Небольшой белый домик, в котором жил Антон Ива­нович, все в городе звали «особняк». Неизвестно, кто и когда дал ему такое название, хотя сам домик, окру­женный крошечным палисадником, меньше всего похо­дил на особняк. Сколько я помнил себя, стоит этот дом и, странное дело, совсем не меняется. Как будто в этом переулке остановилось время. И только тополя, за ко­торыми сейчас прячется домик вместе с крышей, гово­рят, что время все-таки идет. Эти тополя лет десять на­зад посадили мы с Ольгой.

С непонятной радостью я толкнул легкую калитку. Прошел по выложенной белыми камнями дорожке (то­же наша работа!) через садик и вошел в настежь рас­пахнутую дверь.

На секунду задержался у большого зеркала, чтобы взглянуть на себя, и в это время услышал приглушен­ный разговор в комнате Антона Ивановича. Сначала кто-то бубнил неразборчиво и торопливо. Потом раз­дался сердитый голос Антона Ивановича:

— Уходите! Никакой иной должности я вам не дам!

Послышались шаги, и кто-то приоткрыл дверь. По­том остановился, и я услышал:

— Вы же умный человек, а так глупите. Потерять дочь легко, а вот потом найти...

Я узнал голос Хисаныча и вздрогнул. Первым моим движением было уйти, но я остался.

— Она никогда не уйдет от меня,— проговорил Ан­тон Иванович.

— И простит вам, что вы ее всю жизнь обманывали!

«О чем это он?» — подумал я и резко толкнул дверь. Первым, кого я увидел, был Антон Иванович. Он ле­жал, откинувшись на подушке, и на его бледном, даже на белой материи, лице, казалось, живут только одни глаза. Может быть, мне почудилось, но я увидел в них слезы. Антон Иванович улыбнулся мне и закрыл ли­цо рукой.

Повернув голову, я увидел Хисаныча, отступившего от кровати. Я усмехнулся и отошел от двери. Он что-то хотел сказать, но только кашлянул и, сгорбившись, шмыгнул мимо меня. Я почувствовал запах водочного перегара.

Антон Иванович махнул мне рукой, чтобы я подо­шел ближе. .

— Что-то худо мне, брат,— прошептал он, и я ис­пугался, увидев, какие серые у него губы.

— Сегодня второй раз, совсем расклеился,— он по­пытался улыбнуться.

Я взял с тумбочки пузырек, достал из коробочки ку­сочек сахару и накапал валидола. Антон Иванович чуть заметно кивнул мне. Я сел и, стараясь говорить спокой­но, сказал:

— А вы бы, Антон Иванович, махнули бы на юг.

— Хотел я... да видишь, что тут происходит.

Минут через десять Антон Иванович почувствовал се­бя лучше. Он лег на подушке повыше и стал расспра­шивать меня про комиссию.

— Ну, что ж, комиссия есть комиссия,— сказал я.— В основном ищут приписки, очковтирательство.

Антон Иванович слабо улыбнулся.

— Не там они ищут,— он помолчал, потом доба­вил:— Ты же не отрицал, что тебе помогали?

— Нет.

— И Стаханову помогали, и Мамаю. Это же принято было.

Мне очень хотелсоь сказать, что именно было, и я бы сказал, но Антон Иванович опять устало прикрыл глаза, и я промолчал.

— Интересно, кому же надо тут мутить воду? — за­думчиво спросил он.

Вдруг мне что-то пришло в голову, и я спросил:

— Не тот ли, который только сейчас ушел? — на­мекнул я.

— Нет,— голос Антона Ивановича неожиданно ок­реп.— Он мелкая сошка. Его просто могут подобрать и использовать другие. .

«Тогда Айдаргалиев,— подумал я, но вслух не ска­зал.— А вообще-то почему бы и не Айдаргалиев? Чтобы скорее освободилось директорское кресло, решил под­толкнуть старика».

По ступенькам дробно застучали каблуки. Антон Иванович улыбнулся и сказал:

— Ольгунька бежит с завода...

В комнате сразу все изменилось, как будто зажгли огромную электрическую лампу. За одну минуту Ольга успела подложить Антону Ивановичу еще одну подуш­ку, убрать с его тумбочки газеты и сказать, что читать ему не надо, а попозже она сама почитает, принести бу­кет цветов и поставить их в большую хрустальную вазу и убежать в кухню.

Когда она ушла, мы еще немного поговорили с Ан­тоном Ивановичем, а потом он закрыл глаза, и я тихо­нечко вышел.

Но на кухне от меня проку было мало. Я только ме­шал.

Наконец Ольге надоела моя «помощь», и она, засме­явшись, сказала:

— Плохой из тебя муж получится.

— Еще подучусь,— сказал я.— Мне не переучивать­ся, как некоторым... .

Ольга замахнулась на меня поварешкой, но в это время в дверь постучали.

Вошли трое: главный инженер, высокий тучный че­ловек, которого на заводе никто не замечал, Айдарга- лиев и какой-то незнакомый человек из области. Они во что бы то ни стало хотели пройти к Антону Ивано­вичу. Им надо было решить вопрос с поставками. Ольга вежливо, но твердо отбила все их атаки.

— Никаких поставок, никаких заводов,— сурово сказала она.— У него и так два раза сегодня был при­ступ. Сами решайте все.

Главный инженер и представитель из области ушли, но Айдаргалиев остался. Он со смущенной улыбкой по­просил:

— Можно, я посижу с вами, а то что-то скучно од­ному в пустой квартире.

Мы не включали электричество, и в комнате стояла голубая полутьма. Айдаргалиев шепотом начал расска­зывать, как он сегодня отбивался от нападок совнархо­зовской комиссии.

— Ну и выжиги там,— усмехнулся он.— Особенно маленький в очках. Смотрит на тебя как на преступни­ка. Но не на того напали! Я им...

Что-что, а говорить Айдаргалиев умел. Особенно ес­ли речь шла о его собственных заслугах. Дескать, и трудно, и сложно, но не придавайте этому большого значения, для меня и это чепуха!

— Бывают случаи,— рассказывал он,— когда напа­дают из-за угла. Да еще на одного несколько человек. Накинут мешок и завяжут тесным узлом. Попробуй ос­вободись! Точно в таком положении оказался сегодня я сам... Я один, их трое. И у всех вот такие портфели с бумажками...

— И как вы отговорились? — спросила Ольга.

Мне вдруг показалось, что она очень устала сегод­ня. Мне захотелось подойти к ней, обнять ее за плечи и тихонько встряхнуть. Я так замечтался, что не услы­шал сначала, что ей ответил Айдаргалиев. До меня дошли только последние слова:

— Да не сомневайтесь вы, Ольга Антоновна!

Еще раньше, с год назад, я понял, что главное для моего начальника — собственное «я». И когда он начи­нал выпячивать его, я не удивлялся, но сегодня Айдар­галиев старался особенно. Он наверняка рассчитывал, что Ольга передаст весь разговор отцу, и Антон Ивано­вич узнает, как Айдаргалиев отстаивал честь завода.

— Но все-таки, Айдаргалиев, а как вы им доказали, что на заводе все благополучно? — настойчиво повтори­ла Ольга голосом сухим и бесцветным. Она умела так говорить, как будто царапала иглой по стеклу.

Айдаргалиев отошел к окну. Закурил. Осветился огоньком папироски. И наконец решился.

— Да в общем-то очень просто,— вздохнул он.— Я сказал, что рекорд был, но его не стало. Товарищ рекордсмен зазнался. Не сумел удержаться на завое­ванной высоте...

— Значит, все шишки на бедного Макара? — Ольга повернула лицо в мою сторону.

— А что было делать? — Айдаргалиев развел рука­ми.— Сам виноват. Мы ему создали условия. Помогали, а он плюнул на все и топчется на месте. Но комиссия, комиссия, создатель, там один такой очкарик сидел, что, ей-богу, Ольга Антоновна, мне захотелось заехать ему по очкам.