— Вставай! Товарищ сержант, это он,— говорю я,

— Только осторожнее, у него вполне может быть нож,— шепнул Санька.

Тогда сержант отскочил, выхватил наган и крикнул: — Руки вверх!

Не понимая со сна, что происходит, Жаппас поднял­ся с полки.

— Не вздумай сопротивляться,— угрожающе повел дулом нагана сержант и скомандовал Саньке: — Обы­щи его!

Санька быстро провел по карманам Жаппаса и удив­ленно сказал;

— Чисто!

Жаппас замигал, лицо его покраснело. Он, наверное, хотел сказать, что это мы, мол, дурака валяем. Но сер­жант сурово прикрикнул:

— А ну, не разговаривать! Выходи!

— Этот чемодан? — спросил сержант, показывая на неуклюжий фанерный ящик, разукрашенный узорами из шляпок гвоздей. На нем висел большой четырехуголь­ный замок.

— Этот самый,— торопливо закивал Санька, поднял его и понес к выходу.

Жаппас густо покраснел и только тут понял, что а ним сыграли злую шутку.

— Черта полосатые!— крикнул он мне плачущим го­лосом.— Ну, подождите!

— Мо-олчать! — зыкнул сержант.— И не вздумай... Ты знаешь, что полагается за сопротивление? А ну вперед!

Поняв, что сейчас всякое сопротивление бесполезно, Жаппас посмотрел на нас и выругался по-казахски. Нё успели мы выйти из вагона на перрон, как поезд гро­мыхнул буферами и тронулся.

Тогда мы с Санькой захохотали. Я рассказал сер­жанту, в чем дело, и попросил отпустить Жаппаса. Но сержант только нахмурился.

— Закон прежде всего,— сказал он.— Как это сбе­жал? И имущество казенное на нем. Отведу в участок. Там разберутся.

Как мы ни просили его, сержант был неумолим, и мы все трое пришли в небольшое каменное здание участкового отделения. Там сержант составил акт и по­просил нас подписаться. Мы наотрез отказались.

— Ваше дело,— сказал сержант.— Можете идти, а этого парня — в каталажку.

Дежурный отвел Жаппаса в другой конец коридора, и мы услышали, как звонко щелкнул замок.

— Может, вы и нас посадите? — вскипел Санька.

— Хотите? Пожалуйста,— и сержант крикнул де­журному: — Потапов, прими еще одного.

Не успел я и слова сказать, как Санька, выпятив грудь, прошел мимо меня — и опять со звоном щелкнул замок. Сержант и дежурный переглянулись, потом ус­тавились на меня.

— А вы? — вежливо спросил дежурный.

— Большое спасибо. Как-нибудь в другой раз,— не менее вежливо ответил я.

Я вышел из отделения с тяжелым чувством: собст­венно, из-за меня сидят сейчас ребята в тюрьме. Мне стало стыдно.

Прямо из милиции я позвонил из телефона-автомата Ольге и рассказал, как было дело.

— Поговори с Антоном Ивановичем. Пусть поможет ребят выручить,— попросил я.

Жаппаса и Саньку выпустили к вечеру. Они сразу пришли ко мне.

— Ну, черт,—сказал Жаппас,— ну, дьявол!

— Ладно, ладно,— ответил я,— самому было бы по­том нехорошо.

Было обидно, что я не сумел увлечь аульного парня работой сталевара, не нашел дорожку к его сердцу. Мне всегда казалось, что если человек мне нравится, значит, и я ему нравлюсь взаимно... А тут...

Мы посидели, выпили, послушали новые пластинки. Потом Санька ушел в кино, и мы остались одни. Жап- пас молчал и смотрел в окно на голубые огни электро­сварки.

— Живет наш старик,— сказал я.— Весь в огнях. Вот так каждый день работаешь, варишь сталь и иног­да забываешь, что именно из этой стали делают раке­ты, и спутники, и теплоходы, и трактора... Я, конечно, не против профессии чабана, но, Жаппас, у тебя же талант сталевара. Я, помню, бился над всеми этими премуд­ростями год, а ты через месяц делаешь все, как. бог. Нужен ты заводу.

Но Жаппас только вздыхал. Так, не сказав ни еди­ного словечка, он лег спать у меня на диване, там, где вчера спал Хисаныч.

После этого случая мы старались не спускать с Жаппаса глаз. И вот тут-то Санька случайно узнал при­чину всех бед. Один раз под вечер заходит он в обще­житие и вдруг слышит отчаянный крик Жаппаса. По­том насмешливый голос:

— Я у тебя брал? Доказать сумеешь?

— Отдай, слушай, ну отдай,— просит Жаппас.

— Раз просит, дай ему раз по роже,— засмеялся третий.

Санька подошел к двери и слушает, что будет дальше.

— Отдай,— опять просит Жаппас.

— Отстань ты, падло! — рявкнул первый голос.

Санька рывком отворил дверь и увидел спину голо­го по пояс чернявого парня. Он быстро повернулся к Саньке. Мелькнул на его груди синеватый кривобокий орел.

— В чем дело, Жаппас? — спокойно спросил Санька, — Вот взял кошелек и не отдает.

Чернявый громко захохотал.

Надо сказать, что Санька не из тех, кто раздумыва­ет. Коротко развернувшись, он врезал чернявому в ухо.

Чернявый вздохнул и повалился на кровать. Подскочил второй, но Санька и его ударил ногой в живот, и он вылетел в коридор, распахнув спиной дверь. Чернявый вскочил и кинулся на Саньку сзади, но тут вступился Жаппас. Он схватил чернявого за пояс, и они оба упа­ли и покатились, сшибая мебель. Прибежавшие на шум из соседних комнат ребята еле оторвали Жаппаса от чернявого.

— Если ты сейчас же не отдашь кошелек, я из твоей рожи сделаю блин,— сказал Санька парню спокойно.

Чернявый вынул из кармана потертый на углах ко­шелек и бросил его Жаппасу.

— На, подавись!

— Нормально, нормально,— Санька стиснул ему ру­ку,— скажи: «Возьми, пожалуйста».

— Возьми, пожалуйста,— быстро повторил черня­вый, с ненавистью глядя на Саньку.

С этого дня Жаппас и Санька стали неразлучны. Потом мы узнали, с того дня, когда чернявого поселили в комнату Жаппаса, для него наступила невыносимая жизнь. Парень отбирал у него деньги, гонял за водкой. Угрожал, что пристукнет, если Жаппас кому-нибудь по­жалуется. Жаппас вспомнил спокойных друзей в ауле, мать, отца, которые никогда не допускали несправедли­вости, и решил бежать.

Мы пришли к коменданту общежития и потребовали, чтобы Жаппаса переселили в отдельную комнату. Ко­мендант, толстая и крикливая женщина, замахала на нас руками:

— Подумаешь, девица красная! Нет у нас никаких отдельных комнат!

— Может, он жениться собирается,— сказал Санька.

— Пусть сначала распишется и справку принесет.

Мы вышли на улицу и, посоветовавшись, решили, что надо поговорить с Антоном Ивановичем. Я сел на свой велосипед и, чувствуя, как бьет в лицо прохлад­ный ветерок, помчался к заводу. Наконец-то мне повез­ло — директор был у себя один.

— Тося! — пробасил я, делая солидное лицо.— Доб­рый день. Товарищ директор у себя?

. — У себя, у себя,— засмеялась Тося.— Ждет те­бя, не дождется. Иди скорее, а то он в совнархоз со­брался.

Я толкнул знакомую до последней трещинки дверь и зашел в кабинет.

Директорский кабинет я знал с детства. С тех лет осталось у меня какое-то непонятное уважение и ро­бость к нему. Мать стирает с подоконников пыль, а я усядусь в кожаное директорское кресло и придумываю про себя всякие истории. Или, держа руки за спиной, чинно вышагиваю из угла в угол и мешаю матери под­метать большой узорчатый ковер.

Потом я вспомнил, как пришел в этот кабинет уже взрослым парнем договариваться с директором о рабо­те на заводе. Я держался тогда так, как будто вижу Антона Ивановича впервые. Антон Иванович тоже раз­говаривал со мной официально и даже немножко хо­лодно.

— Хорошо, что ты решил стать сталеваром. Уметь варить сталь — дело нешуточное,— не торопясь, гово­рил он.— И тяжелое. Тут раз оступишься, потом всю жизнь калекой будешь.

Сейчас Антон Иванович сидел за столом и внима­тельно читал сводку. Я сделал несколько шагов по ка­бинету, но он даже не поднял головы. Я громко поздо­ровался. Антон Иванович кивнул головой и продолжал читать. Он даже не взглянул на меня. Может быть, раньше мне и было бы все равно, но сейчас стало обидно.

— Антон Иванович, я к вам на минуту,— сказал я.

— Посиди. Я сейчас закончу.

Я смотрел на седую гриву волос, на мешки под гла­зами Антона Ивановича, и вдруг острая жалость уда­рила мне в сердце. Как он все-таки сдал!

— Вот пишет, окаянный! Прямо-таки писатель,— воскликнул Антон Иванович, дочитав сводку. Он под­нял голову и, увидев меня, удивленно хохотнул.— Да, это ты... Не узнал голос. Мне подумалось, что это Ай- даргалиев.