– Доброе утро, – поздоровалась молодая сотрудница, пробегая мимо со стопкой бумаг.

– Доброе, – ответил Митч. – Я пришел на встречу с Амосом Патриком в девять часов.

На сотрудницу его слова впечатления не произвели. Она натянуто улыбнулась и сказала:

– Ладно, я передам, но вам придется подождать. Утро у нас выдалось не самое доброе.

И она ушла – ни присесть не предложила, ни кофе выпить.

Интересно, как может быть добрым утро в юридической фирме, где каждое дело связано со смертью? Несмотря на высокие окна, в которые лилось много света, атмосфера тут царила напряженная, почти тоскливая, словно у фирмы, чьи адвокаты встают рано и изо всех сил пытаются уложиться в срок с делами по всей стране, каждое утро было недобрым. В углу стояли три пластиковых стула и кофейный столик, устеленный старыми журналами. Чем не комната ожидания? Митч сел, достал телефон и занялся почтой. В девять тридцать он вытянул ноги, посмотрел на поток транспорта на Саммер-авеню, позвонил в свою фирму, где ждали звонка, и подавил раздражение. В его жизни по часам опоздание на полчаса случалось редко и лишь по достойному поводу. Впрочем, напомнил себе Митч, сейчас он работает на общественных началах и жертвует свое время на благое дело.

В девять пятьдесят в угол заглянул парень в джинсах и сказал:

– Мистер Макдир, прошу за мной.

– Спасибо.

Митч пошел следом, покинул выставочный зал и миновал прилавок, за которым раньше торговали запчастями, если верить выгоревшему на солнце знаку. Через широкие распашные двери они вышли в коридор. Перед закрытой дверью парень остановился и сообщил:

– Амос ждет.

– Спасибо. – Митч вошел и сразу угодил в медвежьи объятия Амоса Патрика, диковатого типа с копной седых всклокоченных волос и растрепанной бородой. Они пожали друг другу руки и провели обмен дежурными репликами: Вилли Бэкстром, другие знакомые, погода.

– Эспрессо? – спросил Амос.

– Конечно.

– Обычный или двойной?

– А ты какой пьешь?

– Тройной.

– Давай двойной.

Амос улыбнулся и пошел к стойке, где держал замысловатую итальянскую кофе-машину с разными видами зерен и чашек. Похоже, в кофе он знал толк. Взял две чашки побольше – настоящие, не одноразовые, – нажал несколько кнопок и дождался, когда машинка начнет молоть.

Они сели в углу просторного кабинета возле раздвижных ворот, которые не открывались много лет. Митч заметил, что глаза у Амоса красные и опухшие.

– Послушай, Митч, – мрачно начал он. – Боюсь, ты прокатился зря. Мне очень жаль, но уже ничего не поделаешь.

– Ладно. Вилли меня предупреждал.

– Нет, дело вовсе не в этом. Все гораздо хуже! Рано утром Теда Керни нашли в душевой висящим на электрошнуре. Похоже, он оставил их с носом.

Митч не знал, что сказать. Амос откашлялся и с усилием выговорил, чуть ли не шепотом:

– Признали самоубийством!

– Мне жаль.

Долгое время они молчали, лишь кофе капал в чашку. Амос утер глаза салфеткой, с трудом поднялся, забрал чашки и поставил на столик. Затем подошел к заваленному бумагами столу, достал лист бумаги и отдал Митчу.

– Вот что пришло час назад.

Шокирующее фото голого, тощего белого мужчины, нелепо висящего на электрическом проводе, перекинутом через трубу. Митч взглянул, отвел глаза и отдал лист Амосу.

– Извини, – всхлипнул тот.

– Да уж!

– В тюрьме самоубийства случаются постоянно, но только не в камере смертников!

Они помолчали, потягивая эспрессо. Митч не мог придумать, что сказать, однако смысл был понятен: это самоубийство выглядит подозрительно.

Амос уставился в стену и тихо проговорил:

– Любил я этого парня! Он был псих ненормальный, и мы постоянно ругались, но я ему очень сочувствовал. Я давно усвоил, что нельзя привязываться к клиентам, однако с Тедом у меня по-другому не вышло. Он был обречен с самого начала, буквально с рождения – вполне обычное дело.

– Почему он тебя уволил?

– Да он меня то и дело увольнял! Это он так, не всерьез. Теда воспитала улица, и право он освоил сам – считал себя умнее иных юристов. Я все равно оставался с ним. Ты и сам через такое прошел. К этим отчаянным парням здорово привязываешься.

– Я потерял двух.

– А я – двадцать, теперь вот двадцать первого, но Тед всегда останется для меня особенным! Я представлял его интересы восемь лет, и за это время к нему не пришел ни один посетитель. Ни друзья, ни семья – никто, кроме меня и капеллана. Он был страшно одинок! Жил в клетке, в одиночном заключении, не видел никого, кроме адвоката. С годами его психическое здоровье ухудшилось, в последние несколько моих визитов Тед и слова не сказал. Зато писал мне письма на пяти страницах, заполненных таким бессвязным бредом, что лучшего доказательства шизофрении и не надо!

– Ты пробовал добиться, чтобы его признали невменяемым?

– Ну да, только ни к чему это не привело. Штат втыкал нам палки в колеса на каждом шагу, суды не проявили ни малейшего сочувствия. Мы перепробовали все! Пару месяцев назад у нас появился призрачный шанс, – и тут он решил уволить всю свою команду юристов. Очень опрометчиво!

– Есть сомнения в его виновности?

Амос отпил глоток и покачал головой.

– Скажем так, факты говорят не в его пользу. Наркоторговец, пойманный в результате спецоперации, трое застрелены на месте преступления – в голову. Присяжные совещались меньше часа.

– Так он их убил?

– А как же, двоим попал прямо в лоб с сорока футов, третьему пуля угодила в подбородок. Тед, знаешь ли, был отличным стрелком. Вырос там, где оружие валялось повсюду – в каждой машине, в каждом шкафу, в каждом ящике. Мальчишкой попадал в цель буквально с завязанными глазами. Агенты бюро по наркотикам устроили засаду не на того парня.

Митч помолчал и переспросил:

– Засаду?

– Долгая это история, Митч, так что расскажу вкратце. В девяностых годах несколько агентов УБН съехали с катушек и решили, что лучший способ бороться с наркотиками – убивать наркоторговцев. Организовали банду, окучивали информаторов, стукачей и других бандитов, занимавшихся торговлей, устраивали операции под прикрытием. Когда поставщики привозили товар, агенты их убивали. Ни к чему возиться с арестами, обычный самосуд, на который власти и пресса купились с потрохами. Довольно эффективный способ покончить с контрабандой наркотиков.

Митч буквально онемел. Он решил просто пить кофе и слушать дальше.

– Их до сих пор не разоблачили, поэтому никому не известно, сколько торговцев наркотиками они пустили в расход. Откровенно говоря, всем плевать. Когда Тед пристрелил троих из банды, энтузиазм они подрастеряли. Это произошло милях в двадцати к северу от Мемфиса на проселочной дороге. Возникли подозрения, некоторые адвокаты сложили кусочки головоломки, но глубоко копать никому не хотелось. Там действовали злобные, жестокие стражи порядка, решившие, что им можно все. Те, кто был в курсе, предпочли их прикрыть.

– А ты знал?

– Скажем так, подозревал. Нам не хватает людских ресурсов, чтобы расследовать подобные безобразия. Моя тележка полна других дел. Впрочем, Тед всегда знал, что это подстава, и начал выдвигать довольно дерзкие обвинения, когда нас уволил. Опять же, бедняга был настолько психически нестабилен, что вряд ли его слова стоило принимать всерьез.

– Каковы шансы, что это не самоубийство?

Амос хмыкнул и утер нос тыльной стороной рукава.

– Я поставил бы хорошие деньги, а их у меня немного, что Тед умер не от своей руки. Похоже, властям хотелось, чтобы он молчал, пока его не казнят в июле. И мы никогда ничего не выясним, потому что расследовать его смерть будут лишь для проформы. Правды нам не узнать, Митч. Одним больше, одним меньше – всем плевать!

Он всхлипнул и вытер глаза.

– Мне очень жаль.

Митча удивило, что адвокат, потерявший столько клиентов-смертников, может так остро реагировать. Разве со временем не становишься черствым и безжалостным? Выяснять на своем опыте он не собирался. Его пребывание в мире безвозмездной юридической помощи подошло к концу.