Гулёна – да, вариант. Но если не только она…

– А чьи именно покойники просыпались? – меня тревожило, что проснулись только мои.

– Общие, Рдян. У нас нет деления на то, чьи. Они все наши. Но проснулись только свежие. Кто года три-четыре как спал.

«В верхних фонтанах обители животных вода грязная, – сообщил Ярь. – И с каким-то осадком. Ухожу на облёт остального».

Я села за стол и повторила вслух.

– Всё как у нас, – озабоченно подтвердила подруга, раскладывая вилки. – Папа сейчас отсыпается после города. Вечером передам. Два случая – уже точно не просто так. Кому-то мы, смотрители, оттоптали кое-что важное и нежное.

Мясо с грибами и овощами в горшочках пахло изумительно и таяло во рту. Я расправилась со своим обедом моментально. Мстишка глянула на меня и покачала головой:

– Приходи-ка ты к нам на ужин почаще, а?

– Зимой – да, – пообещала я, разливая чай. – Наверное.

– Всё стесняешься, – неодобрительно заметила подруга, выискивая в тушёных овощах грибы. – Не хочешь быть нам обузой. А мы же вообще-то ещё и родственники. Зовут – значит, приходи. Мама обижается, если ты вроде как «не можешь». Ну и что, что она с твоей матерью не ладила? Тебя она любит и всегда ждёт. Сколько раз это повторять?

– Не знаю, – я придвинула к ней чашку. – Сколько хочешь. Я себе некоторые вещи уже двадцать лет говорю – бесполезно. Не судьба.

– Вернее, вредность. И повышенная упёртость, – Мстишка отложила вилку, понюхала чай и одобрительно улыбнулась: – Вот что ты умеешь – то умеешь. Никто лучше тебя чаи не делает. Ягодно-травяной? Свежий сбор?

– А то, – я встала, убрала со стола грязную посуду и зашарила по шкафчикам. – Лето было спокойным, и мы с Ярем пропололи все окрестные острова. В синем сундуке готовые сборы и полный чердак неразобранной травы, ягоды и грибов. Готовое забирай, к зиме ещё вам сборы сделаю. Грибы, если что, в зелёном сундуке.

– Чаями нас снабжать ты не стесняешься, а…

– Мстиша! – я грохнула о стол корзинку с ореховым печеньем. – Ну хватит!

– Нет, не хватит, – подруга снова занялась своим обедом. – Я буду тебя донимать, пока жива. Смирись.

– Мечтай-мечтай, – хмыкнула я и глянула на ходики.

Проглотила чай, прихватила пару круглых печенюх и подскочила:

– Всё, я ушла.

– На ужин что приготовить? – Мстишка отодвинула горшочек и с подозрением изучила печенье. Поняла, что не я стряпала, и расслабилась.

– Да всё равно. Всё съем.

– Скучная ты, – подруга взяла чашку с чаем.

– Удивила, да, – я улыбнулась. – Спасибо, что пришла. До вечера!

– Угу.

Обуться, одеться – и к праховым. И все пятеро – в обители неспокойников. А потом – вода. Потом, я сказала! И хорошо бы Мстишка приготовила ужин сейчас. Если мы с ней пересечёмся за уборкой, то болтать будем больше, чем работать. Душевно поболтать – оно, конечно, полезно, хоть не одичаешь (совсем), но дела сами себя не сделают (к сожалению).

До ближайшего прахового я добралась за десять минут – мимо святилища, по шуршащим от листвы старым тропам, петляющим среди древних деревьев.

– Ярь, новых праховых нет? – негромко спросила я.

«Нет. И на кладбище всё спокойно», – доложил помощник.

Я выбралась из-под сплетения низких ветвей к ракушке, над которой поднимался искристый красный дымок.

– Давай ко мне, – я подошла к двери, прочитала на табличке имя и провела навершием посоха по двери. – Быстрее справимся.

Ярь тут же вынырнул из алой вспышки. А дымок, вьющийся над ракушкой, исчез, едва я открыла дверь. И повалил из дверного проёма, облаком скапливаясь под навесом. Резко запахло старым склепом. Я вытянула свободную руку и пошевелила пальцами, собирая землю. Наговором свивая её в кувшинчик.

– Мир твоему праху, Умнар Вых, – проговорила я тихо.

Облако скрылось в кувшине, он полыхнул красным, и на земляном боку появилось мерцающее имя.

– Относи, – я протянула кувшин Ярю. – В беседку к северным воротам.

Ярь исчез вместе с кувшином, а я достала справочник с грифелем и записала – имя, прозвище, даты захоронения и праха. Позже оповещу родственников, и пусть решают, что делать с прахом – или здесь хоронить, или домой забирать. Под «здесь» всё давно готово – и лопаты в сарайке при обители мёртвых, и расчищенные места там же. Мне от них нужно лишь уведомление – прах забрали и (или) прикопали там-то.

Спрятав справочник и грифель в карман куртки, я дважды обошла ракушку – сначала сметая в сторону листву, а потом тщательно прорисовывая заострённой пяткой посоха знаки. Когда круг из них замкнулся, я прошептала прощальный наговор и с силой вонзила посох в последний символ. Земля дрогнула. Ракушка осыпалась прахом. Плющ с обиженным писком змеёй метнулся в сторону деревьев. А подземный склеп с погасшим отходным столом и тайниками опустился на второе подземное кольцо – смещая собой те, что были под ним, ещё ниже.

Всё. Площадка для следующего неспокойника готова, номер для нового склепа свободен. А тайники… Покойники редко берут с собой завещанное родным. Только личное. И порой опасное – для мира, для людей, для наших чудес. Такое навсегда остаётся сокрытым в землях Красного – становится его имуществом. Но, случается, кладбище решает вернуть вещи в мир – и возвращает. Или даёт знать – приходи подземельями и забирай, – или просто подбрасывает к дому. И что мы только с дедом ни находили на крыльце в своё время… От любимых домашних тапочек до мешочков с золотом.

– Ярь, пометь потом на всех картах новые смещения склепов, пустые площадки и свободные номера, – напомнила я.

«Сделаю», – свистнул он.

Это его личное чудо – править и оттиски со старых карт, и нашу постоянную карту так, что не видно ни одной правки.

Плющ распищался, явно предупреждая своих друзей: давайте, мол, бегом с навесов, пока не поздно! Ярь вернулся и завис в воздухе. Я закинула на плечо потяжелевший посох, нашла взглядом следующий дымок и поспешила к очередному праховому. Всего четверо осталось, и все рядом – мне вообще-то везёт. Хотя лучше бы одно большое дело делать, чем десяток мелких. Мозг за ними не успевает.

Ладно, потом ныть буду. Если соберусь. Может, даже Мстишке пожалуюсь за чашкой чая. Она отчего-то любит чужие «сопли» и обожает утешать.

Дело делалось быстро и привычно – ещё с двумя праховыми я закончила за полчаса. А перед четвёртым замедлилась – заслушалась. Мстишка убирала листву на главной тропе и пела. Я сразу узнала старинную балладу о юной деве, которая после Разлома оказалась одна на крохотном островке. Высокий грудной голос Мстишки поднимался к серому небу, сливался с шелестящей листвой и ветром разносился по обители. Я оперлась о посох и слушала, слушала, слушала… Сотни раз слышала, как подруга поёт, но каждый раз всё во мне замирало, зачарованное, и почему-то пощипывало глаза.

«Хороша!» – пронзительнее обычного свистнул Ярь, часто-часто моргая. Он тоже застыл в воздухе, распахнув крылья и впитывая песню.

– Не то слово! – я отмерла и решительно взялась за посох. – И оттого пока лишь младший смотритель – никак не может выбрать между кладбищем и сценой.

«Черна сказала, Мстинара тебя бросать не хочет. Что тебе без неё трудно», – заметил помощник.

– Ну да, – неохотно признала я, расчищая листву вокруг ракушки. – Но о некоторых вещах и мне бесполезно говорить, и ей. Пока здесь не будет толпы помощников, Мстишка нас не бросит. А ещё она боится новых дел и перемен. Не только в нас дело.

…но и в нас тоже. Никто на Красном работать не хочет. Сначала его избегали из-за лютого нрава деда, а потом… Не знаю. Наверное, из-за слухов. Или ещё чего-нибудь. Но, может, сейчас кладбище наконец-то нашло в городах Сонных островов помощников и зовёт? И хоть бы дозвалось…

Мстишка снова запела, и почти сразу же по кладбищу разнёсся нежный колокольный звон. Я дорисовала последний знак и достала из нагрудного кармана куртки маленький колокольчик. Перевернула и посмотрела, на какой знак на ободе указывает язычок-стрелка.