Увидев, как дети радуются своим новым вещам, в том числе и Кристофер, у которого от удивления округлились глаза, когда он узнал, что такое электронная читалка и сколько книг теперь доступно ему в онлайн-разделе библиотеки, я смягчился и позволил им оставить все себе. Но я заставил Кона вернуть планшет и ноутбук, подаренные мне. Я согласился оставить у себя сотовый телефон только для того, чтобы иметь его при себе на крайний случай, но вместо этого заставил его купить мне дешевый одноразовый и потратил на это те небольшие деньги, которые у меня были. Кон был не в восторге, когда я начал перечислять стоимость всех остальных товаров, но он не стал спорить со мной по этому поводу.

После завершения переговоров мы с Коном обменялись не более чем парой слов. Я должен бы радоваться этому, но, как и в случае с тем дерьмом, что он считал нас безнадежным долгом, который ему нужно погасить, его молчание раздражало так, что мне не хотелось в этом признаваться.

Мы пробыли в Неваде три дня, и я мог пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз я общался с этим человеком. Он всегда вставал раньше нас и уже выходил из дома к тому времени, как я начинал готовить завтрак для детей. В первое утро он оставил записку, что собирается на пробежку, и больше мы его не видели до самого обеда. Я до сих пор помню момент, когда он вошел на кухню через заднюю дверь. Я как раз убирал остатки обеда детей, когда он вошел в комнату без футболки, блестящий от пота. Я чуть не уронил посуду, которую нес.

Да, я уже не раз видел этого мужчину без футболки, но это была первая возможность увидеть его так близко, пока разум не затуманен обезболивающими.

Сказать, что Кон был великолепен, было преуменьшением десятилетия. Километры загорелой кожи, бугрящиеся мышцы во всех нужных местах и несколько ярких татуировок на плечах, спине и боку заставили меня чуть ли не пускать слюни, как никогда в жизни. Его волосы были собраны в конский хвост на затылке, показывая, что по бокам головы волосы выбриты - деталь, которую я никогда раньше не замечал.

Я был похож на оленя в свете фар, когда Кон прошел мимо меня к холодильнику, он всего лишь вежливо поприветствовал меня, взял бутылку воды и вышел из комнаты. Прошли те моменты, когда он подходил чуть ближе, чем нужно. Больше не было нежных слов, произнесенных шепотом, чтобы успокоить меня или заверить в чем-то; не было легких прикосновений, от которых сердце стучало в груди, как отбойный молоток. Сердце все еще колотилось, когда я видел его, но по совершенно неправильным причинам. Мне следовало бы опасаться, что он доберется до меня и потребует, чтобы я заплатил за все своим телом, или что он набросится на меня в приступе необъяснимого гнева.

Но нет.

Сердце не беспокоилось ни о чем таком. Оно хотело вырваться из груди, потому что я так чертовски отчаянно хотел чего-то другого.

Чего-то, в чем я не мог признаться.

В этом я бы ни за что не признался.

Реальность заключалась в том, что я просто физически реагировал на симпатичного парня, и ничего больше. Это простая физиология. И тот факт, что у него, похоже, не было такой же проблемы, меня нисколько не беспокоил. Черт возьми, я был рад, что не привлекаю его.

Да, рад.

- Блядь, - пробормотал я себе под нос, плюхнувшись на прохладную траву и уставившись на пушистые облака, плывущие не спеша по чистому голубому небу надо мной.

Несмотря на прохладную погоду, мы с детьми не смогли удержаться и вернулись к большому пруду, который обнаружили в наш первый день знакомства с окрестностями. Рори бросилась бежать, забыв о своей любимой пачке, когда добралась до берега, и бежала, пока не оказалась по пояс в воде. Кристофер, который все еще был на взводе из-за всего этого плана остаться в Неваде с Коном, машинально погнался за Рори, чтобы не упустить ее из виду, но его младшей сестре не потребовалось много времени, чтобы уговорить его присоединиться к ней, и он тоже погрузился в водную радость.

С тех пор мы каждый день ходили к пруду, и хотя я не мог плавать из-за гипса, мне нравилось сидеть на сочной траве и наблюдать, как дети плескаются.

Дети.

Все еще бывали моменты, когда я боялся, что принял неправильное решение, и задавался вопросом, не стоило ли мне рискнуть и отвезти детей на Аляску, но, в конечном счете, вспоминал, что Аляска всегда была несбыточной мечтой, даже с тех пор, как Брэйди заговорил об этом, когда я был ребенком. Тогда это все, что у нас было, и хотя сейчас мне было столько же лет, сколько было Брэйди, когда Кон разрушил нашу мечту, я без колебаний подарил ту же мечту своим племянникам, когда их собственный мир развалился. Это поддерживало всех нас, пока мы наблюдали, как рушатся наши жизни. Это дало нам то, чего мы ждали с нетерпением, за что могли держаться, и, в конечном счете, это не было связано конкретно с Аляской. Мы хотели найти свое собственное место, которое могли бы назвать домом. Место, где мы не ждали следующего насилия, физического или словесного. Место, где мы могли бы по-настоящему дышать и просто быть семьей.

Я не был наивен в отношении того, насколько трудным будет такое будущее, особенно учитывая, что у меня не было законных оснований оставлять себе обоих детей, но того, что я озвучил свои страхи, было достаточно, чтобы заставить меня молчать, когда он изложил свой план, как дать мне и детям жизнь, о которой мы мечтали. Меньше всего мне хотелось всю оставшуюся жизнь оглядываться через плечо или чтобы дети постоянно боялись, что появится Рикки и заберет их обратно в единственный дом, который они когда-либо знали. И напоминание Кона о том, что за каждым углом притаились психи, вроде Барри, только и ждущие своего шанса добраться до Рори или Кристофера, вызвало у меня желание блевануть прямо здесь и сейчас.

Инцидент с Рикки и Барри стал достаточным доказательством того, что, как бы сильно я ни хотел увезти детей в такое место, где Рикки не смог бы к ним прикоснуться, реальность была такова, что я не мог сделать это сам, во всяком случае, при нынешних обстоятельствах. Я намеревался внести последнюю компенсацию Кона за вину в качестве части своего запаса наличных, чтобы мы могли добраться до Аляски, но и без этого мои средства были слишком скудными. И, по правде говоря, даже если бы я отбросил свою гордость и просто попросил у него денег - которые, без сомнения, он бы дал, - мы трое были уязвимы не только в финансовом отношении. Как бы ни было неприятно это признавать, я просто недостаточно знал о мире за пределами своих стен, чтобы по-настоящему понять его. Я мог бы научиться, но мне нужно было время. Я ненавидел необходимость полагаться на человека, разрушившего мою жизнь, но должен был действовать с умом. От этого зависело будущее Рори и Кристофера.

Так что я мог спокойно переносить неловкие встречи и тягостное молчание между мной и Коном. Так и должно быть. И я был уверен, что тело, в конце концов, успокоится, когда я буду рядом с этим мужчиной… Наверное, у меня все еще был какой-то странный выброс адреналина после нападения Рикки, и в мозгу крутилась история с «рыцарем на белом коне».

Заставив себя сесть, я наблюдал, как Рори собирает камни вдоль береговой линии, а Кристофер сидит на огромном плоском камне над водой. Его глаза были прикованы к читалке, так что я не сомневался, что он погружен в книгу.

Оба ребенка на удивление хорошо прижились, хотя Кристофер все еще нервничал, когда Кон был рядом. Несмотря на то, что у каждого из нас были свои спальни, Кристофер всегда спал в моей. Рори, с другой стороны, закатила истерику, когда я попытался настоять, чтобы она спала в моей комнате, чтобы я мог присмотреть за ней. Не то чтобы я не доверял Кону, когда она был рядом… Мне просто не нравилось, когда она пропадает из виду на длительное время.

Но Рори есть Рори, и когда я настоял на своем, она довольно сильно притопнула ногой. И когда Кон поднялся наверх, чтобы разобраться, в чем дело, Рори драматично бросилась к нему в объятия, как маленькая дива, которой она и была, и умоляла его сделать так, чтобы у нее была своя комната. Я ожидал, что Кон встанет на сторону ребенка, но, к моему удивлению, он спокойно объяснил Рори, что у меня есть свои причины хотеть, чтобы мы все жили в одной комнате, и напомнил ей, что все, что я когда-либо делал, - это защищал ее и ее брата. Успокоенная, моя племянница пролила искренние слезы и извинилась передо мной, когда Кон передал ее мне. Она прижалась ко мне своим крошечным тельцем и тихо плакала, умоляя меня не сердиться на нее.