— Интуитивно. Несистемно, — кивает Григорий. — Она не понимала, почему это работает. Просто чувствовала. Но ты…

Он указывает посохом на её блокнот.

— Ты систематизируешь. Создаёшь теорию. Превращаешь интуицию в науку. Это другое. Это намного опаснее.

— Опаснее?

— Твоё движение утром было необработанным, инстинктивным, вырвалось из тебя в момент отчаяния, — его голос становится ниже. — Но магические следы, которые ты оставила… Я видел мастеров второго ранга, чьи следы горели менее ярко. А ты — восьмиранговая третьекурсница. Если старшие курсы или, хуже того, Совет Семи Школ узнают о твоей силе раньше, чем ты будешь готова…

Он наклоняется, его голос становится жёстким, практически угрожающим:

— Они устроят "несчастный случай". Падение с балкона. Отравление в столовой. Несчастную встречу с бандитами в городе. Я видел это раньше. Талант, который бросает вызов установленному порядку, традициям, которые правят три века, редко доживает до выпуска. Семь Школ держат Империю в руках. Они не потерпят восьмую. Особенно восьмую, которая придёт из их же Академии.

Анна сжимает кулаки. Её ногти впиваются в ладони.

— Тогда я буду тренироваться ещё тайнее. Стану сильнее, прежде чем они узнают. Когда я буду готова, когда я стану достаточно мощной…

— Они не смогут тебя тронуть, — заканчивает он. — Возможно. Но путь будет кровавым.

Григорий смотрит на неё долгое время. Его лицо — маска размышлений.

Затем, едва заметно, его губы изгибаются в улыбку. Улыбке старого воина, который нашёл наследника для своей войны.

— Поэтому я здесь. Заброшенный зал под восточным крылом, четвёртый уровень вниз, — говорит он. — Я позабочусь, чтобы туда никто не заходил по ночам. Я знаю охранников. Договорюсь с ними. Там есть старые зеркала, покрытые столетней пылью, но целые. Они помогут тебе видеть свои ошибки. И…

Он опускает руку и вытягивает что-то из кармана мантии. Маленькую, потёртую музыкальную шкатулку, размером с ладонь. Дерево тёмное, почти чёрное, с замысловатой резьбой.

— Это принадлежало твоей матери. Мелодия, которую она играла, помогает войти в резонанс с Потоком. Облегчает синхронизацию дыхания с магией. Твой отец просил отдать тебе шкатулку, когда придёт время. Я держал её почти двадцать лет.

Он протягивает шкатулку.

Анна берёт её дрожащими руками. Она весит больше, чем выглядит. Тяжелая, как судьба. Она медленно открывает крышку.

Музыка. Тихая, пронзительная, знакомая до глубины кости. Это колыбельная. Та самая, которую пела ей мать, когда она была маленькой. «Спи, моя звёзда, спи, мой свет, спи, моя радость, спи мой свет».

Слёзы текут по щекам Анны, и она даже не замечает, когда начала плакать.

— Почему вы помогаете мне? — прерывисто спрашивает она. — Почему вы рискуете?

— Потому что я дал обещание твоему отцу, Алексею Теневому. Два десятилетия назад, во время войны Гильдий, он спас мне жизнь. Спас не просто так, но ценой своего здоровья, своей репутации, своего будущего. Я обещал ему, что если с ним что-то случится, я защищу его дочь, — говорит Григорий. — И потому что этот мир нуждается в изменениях. Семь Школ застыли в догмах, как статуи в музее. Они забыли, что искусство движения — это живая, эволюционирующая вещь. Империя гниёт от коррупции. Гильдии убивают друг друга за контракты, как голодные животные. Может быть, восьмая Школа всё изменит. Или, по крайней мере, попытается. И, возможно, самое важное — я не хочу, чтобы твоя мать была забыта. Её путь, её искусство, её мечта о школе танца — всё это было задавлено традицией. Может быть, ты окончишь то, что она начала.

Он разворачивается, его чёрный плащ вздымается, как крыло.

— Тренируйся. Каждую ночь. Используй зеркала, чтобы видеть свои ошибки. Слушай музыку. Войди в неё, как в свой танец. Но будь осторожна. Очень осторожна. И помни — когда ты покажешь свою полную силу публично, когда ты раскроешь Школу Танца всему миру, пути назад уже не будет. Тебе придётся сражаться со всей системой. И победить.

Его посох касается пола, и в этот момент Анна видит, как вокруг него вспыхивают магические следы. Не серые, не красные, не жёлтые — зелёные, глубокие, насыщенные, как цвет старого леса. Следы, которые светятся, пульсируют, живут собственной жизнью.

— Недаром, что я когда-то был третьего ранга Школы Посоха. Но это история для другого раза, — улыбается он. — Спи с миром, Анастасия Теневая. И танцуй, когда приходит ночь.

Его шаги не издают ни звука. Он исчезает в лабиринте стеллажей, как привидение, растворяясь в темноте библиотеки.

Анна сидит в оцепенении, музыкальная шкатулка зажата в руках. Мелодия продолжает звучать, мягкая, настойчивая, как голос давно умершей матери.

Она смотрит вниз, на открытый блокнот с её планом. На её мечту о Школе Танца. На её путь к силе и справедливости.

«Мама, — прошептала она сквозь слёзы. — Ты тоже использовала танец как оружие? Тогда я продолжу твой путь. Но я пойду дальше. Я не буду прятать свою силу в тени. Я создам Школу, которую ты не смогла создать. Я восстану».

Музыка затихает. Библиотека вновь погружается в молчание. Но в сердце Анны горит огонь — огонь, который никогда больше не будет потушен.

Глава 12. Первая практика

Полночь звонила в чёрном небе, как колокол смерти. Анастасия спускалась по узкой каменной лестнице под восточным крылом Академии, держа масляную лампу. Пламя колебалось, отбрасывая танцующие тени на каменные стены. Музыкальная шкатулка её матери лежала в кармане туники, она ощущала её как живое сердце, бившееся рядом с её собственным. Блокнот, её священная книга планов и мечтаний, была прижата к груди.

Четвёртый уровень вниз. Отсюда, из глубин, невозможно слышать шум Академии. Здесь только камень, древний и немой, хранящий секреты столетий.

Дверь балетного зала была покрыта толстым слоем пыли и паутины — семьи пауков, которые владели ею дольше, чем люди помнили существование этого места. Анастасия толкнула дверь. Петли скрипнули в протесте, словно зал просыпался из долгого сна.

Она вошла.

Воздух тоже был накопленным веками. Холодный, плотный, давящий. Но когда Анна позволила своим глазам приспособиться к слабому свету лампы, она узнала место.

Это была церковь танца.

Потолок, высокий, с полустёртыми фресками, показывал призраки фигур — танцоры, замёрзшие в середине вечного па. Ныне краски потеряли яркость, и фигуры были едва различимы, словно призраки призраков. Но их грация, их линии, их движение — всё это оставалось, записанное в камне.

Одна стена была полностью покрыта зеркалами. Они потрескались, образуя паутину тонких линий, словно что-то треснуло изнутри жизни, но они остались целыми, окутанные пылью, но всё ещё способные отражать. Пол — деревянный паркет, когда-то отполированный до зеркального блеска, теперь покрытый толстым слоем пыли, как могила, засыпанная песком.

Идеальное место. Идеальный храм.

Анна ставит лампу на старый, расшатанный табурет и достаёт музыкальную шкатулку. Её пальцы дрожат, когда она заводит механизм. Крышка распахивается.

Мелодия.

Колыбельная, которую пела ей мать, звучит в пустоте зала, и каждая нота кажется тяжелее воздуха. Мелодия не просто звучит — она создаёт. Анна видит, как магические следы начинают формироваться вокруг звука, серебристые волны, распространяющиеся от музыкальной шкатулки, как ряби по воде.

Это не просто музыка. Это живой мост между миром живых и миром магии.

Анастасия раздевается, оставляя на себе только лёгкую льняную тренировочную тунику. Сапоги остаются на полу. Её ноги касаются холодного паркета. Правильно. Балет требует живого контакта с полом, ощущения земли под собой. Без обуви. Без преград.

Она смотрит на своё отражение в одном из больших зеркал. Худая четырнадцатилетняя девочка смотрит в ответ. Синяки на рёбрах. Ссадины на ладонях. Жесток этот мир, он оставляет свои метки на всём живом. Но в глазах отражения горит огонь. Это не испуганный взгляд заплаканной девочки. Это взгляд воина, который понял, что она способна.