Вздох, который он вырвал у неё, остановил её позыв бороться. Тепло его, осознание, что двигаться — значит двигаться против него, заморозило её на месте. Другая предательская мысль мелькнула так быстро — пока она не испепелила её в уме. Приступ желания, который хотел этого. Его. Хотел знать, каково будет каждым дюймом этой широкой и могучей формы, кожа к коже, прижаться к её.

— Делай, что должен, Кайлир, — прошипела она.

— Ты дикое, упрямое существо.

— Если ты не слезешь с меня, я закричу и предупрежу каждого стража в пределах слышимости.

Он вздрогнул, но его слова были почти вызовом. — Перевернись.

Низкая хрипота пробежала по её коже. Когда он отступил, отпустив её запястья, в своей усталости она подчинилась его команде. Она прижала руки к груди, лёжа на животе, кровать прогибалась, смягчая впивание кандалов.

— Ты мог бы просто снять их и избавить нас обоих от хлопот, — сказала она, глядя на танго огня.

— Я дурак за то, что привёл тебя сюда, но не настолько большой дурак.

Зайанна рассмеялась бы в насмешку над его невежеством. Она могла бы показать ему, но эта борьба в ней угасла ещё больше в его присутствии, когда любопытство заставляло её забыть, всего на мгновение, как быстро она может убить его.

— Я порву это, — предупредил он, делая паузу, пока не получил её ответ.

Зайанна лишь кивнула, и, несмотря на предупреждение, её тело окаменело при звуке рвущейся ткани. Бриз пробежал по её обнажённой спине, вызывая дрожь. Микстура, которую он дал ей — или, может, жар — заставляла её веки дрожать от сонливости. Мягкие простыни, на которых она лежала, были как облака, но больше всего запах сосны уговаривал её разум найти покой.

Она напрягла слух, чтобы разобрать, что делает Кайлир. Скрип дерева сигнализировал о пододвигаемом табурете. Он поставил что-то на тумбочку, и по слабому всплеску она узнала, что это таз с водой. Он окунул что-то в него, устроившись на табурете.

Затем неподвижность.

— Это будет больно, — сказал он, его голос на удивление нежным.

— Ты не можешь причинить мне боль, Кайлир.

Она не знала, зачем сказала это. Её физическая боль ничего не значила; это было лишь мимолётное ощущение, которое остынет и заживёт. Это могло оставить след на её внешности, но раны, рассказывающие о гораздо более значимых историях, жили глубоко внутри.

Зайанна приготовилась к жару, приближающемуся к её коже. Зубы стиснулись от поверхностного жжения, но на его руки ей пришлось сосредоточить весь разум, чтобы убедиться, что это не руки, причиняющие боль, а руки, исцеляющие.

Она не осознала, что он остановился, ткань под его ладонью неподвижна, кончики пальцев покалывали в местах прикосновения.

— Я в порядке, — прошептала она, гадая, не этого ли он ждал.

Он двинулся с тёплой влажной тканью, и осознание резко разбудило её. Ей нужно было отвлечение. Что угодно.

— У тебя есть брат, — скорее констатировала, чем спросила она.

— У меня их двое, — ответил он. — Один просто выглядит гораздо больше похожим на меня.

Зайанна обдумала его слова. — Почему ты считаешь генерала братом, если он не твоя кровь?

— Кровь не делает семью.

Брови Зайанны сдвинулись. У неё был повод не согласиться, но она жаждала услышать больше его странных причин. — А что делает?

Его руки покинули её, снова окунувшись в воду, и она инстинктивно подняла взгляд. Кайлир снова подождал, и только когда её плечи расслабились, он продолжил свои нежные движения.

— Те, кто стоит рядом, несмотря ни на что. Те, для кого ты сделаешь всё, отдашь всё. Когда ты прошёл через Преисподнюю с кем-то, и они видели худшие части тебя, но выбирают остаться, как они могут быть чем-то меньшим, чем семья?

Зайанна отдалась романтичной, хоть и обречённой, идее. Заботиться, любить — это были открытые слабости, которыми мог наслаждаться любой враг.

— У тебя есть семья, Зай?

Переключение темы на неё самоё подняло её защиту. Она не ответила на протяжении тишины, пока укол её ран не начал сменяться жаждой его прикосновения.

— Нас забирают у родителей в момент рождения. Я не знаю, кто мои, или были ли у них другие дети. Полагаю, нет, так как редко какая пара стремится вернуться друг к другу. Тёмных отдают хозяевам, где мы тренируемся, чтобы однажды сражаться за наш вид.

Кайлир задумчиво промычал. — Какая-нибудь семья не по крови?

Её инстинктом было высмеять эту идею. И всё же её ум пронзили образы, которые она перебирала один за другим. Тайнан, Келлиас, Аселин, Драя, Селайн и Амая. Это были её солдаты, её ближний круг доверия и верности. Она думала, что они могут быть самым близким к тому, что его род назвал бы словом, которого она боялась.

Семья.

— Нет, — ответила она.

Кайлир потянулся — без ткани, только плоть — и, когда это лёгкое, как перо, прикосновение провело между её лопатками, её руки крепко сжали простыни. — Здесь должны быть твои крылья, — сказал он с оттенком изумления. Он не знал, что делал с ней, но если не остановится, то наверняка учует это.

— Да, — сумела выдохнуть она, пытаясь игнорировать удовольствие, расслаблявшее её тело, не в силах сказать ему остановиться.

— Как ты их скрываешь?

— Глэмором.

— Каково это? — Он провёл по другой стороне, и она прикусила нижнюю губу, чтобы подавить стон, ласкавший её горло.

— Это как тяжесть на плечах и зуд, который нарастает, чем дольше его держишь. — Говорить становилось трудно, когда всё, за чем она могла следить, были его пальцы.

— Объясняет, почему раны так действуют на тебя, что приходится бесконечно чесать их.

— Полагаю.

— Объясняет, почему тебе это так нравится. — Он надавил, словно точно знал, где они будут расширяться.

Чёртовы Тёмные Духи, она не могла остановить напряжение мышц, разжатие рта или сведение бровей. — Не льсти себе.

Он усмехнулся. Низко и искренне, но с тёмной насмешкой, от которой она сглотнула. — Они чувствительны, когда твои крылья обнажены?

Зайанне нечего было терять, соглашаясь. — Нет. Глэмор не совсем приятен. Твои руки... — Она взяла секунду, чтобы перевести дыхание сквозь блаженную пытку, которую он начинал понимать, что может причинять, и тогда она осознала свою ошибку в ответах на его вопросы. — Это снимает давление. Это—

— Приятно?

Зайанна сжала рот, подтверждая это, но она чувствовала его улыбку.

— Твоя кровь...

— Неправильная?

— Прекрасна.

Зайанна моргнула, глядя на огонь. — Ты первый, кто назвал её так.

— Она такая.

— Ты должен находить меня чудовищной.

— Нахожу. — В его голосе появилась тёмная перемена.

Зайанна услышала, как ткань вернулась в таз, но он не вытащил её снова и не выжал. Кровать позади неё прогнулась, большая рука обхватила её руку, и Зайанна знала, что должна оттолкнуть его, но вместо этого перевернулась по его безмолвному требованию, всё её тело прижалось к его. Он окружил её такой защитой.

— Я нахожу тебя совершенно порочной, потрясающей... — с каждым словом низкие вибрации приближались к её шее — «и чудовищной». — Его рука скользнула по её обнажённой талии.

Зайанна винила микстуру, свою болезнь, свои раны — она винила во всём, что могла, за реакции, которые давала ему, чувствуя их такими неправильными, но такими правильными. Она прижалась к нему крепче, когда эта сильная, мозолистая рука легко провела по её животу.

— Почему я ненавижу тебя, но не могу устоять перед тобой? — простонал он в её волосы.

Её руки неловко вцепились в одеяла в своих наручниках. Его кончики пальцев мучительно вычерчивали её кожу, заставляя её время от времени прижиматься к нему.

— Я уже слышала это прежде.

Кайлир перестал двигаться. Она могла бы выкрикнуть протест, но он потянулся, чтобы откинуть распущенные волосы с её лица, его нос коснулся её уха, и её губы разжались с дрожью.

— Я мог бы сделать очень плохие вещи, которые означали бы, что ты больше никогда не сравнишь меня ни с кем другим, кто был до меня. И я сделаю, если это потребуется.