В общем двое держали несчастного за плечи и руки, не давая подняться или дёрнуться, при этом ухмыляясь. Третий со шрамом на лице стоял позади жертвы. Очень близко. Слишком близко. На его груди, видной сквозь расстёгнутую грязную рубашку, красовалась наколка – змея, обвивающая череп. Его руки лежали на поясе собственных штанов, явно готовясь их расстегнуть.

Намерения всей этой любвеобильной компании казались более чем очевидны. Этот сюр напомнил мне ту самую сцену, которую я видел в одном ретро фильме Тарантино, только в реальности она выглядела ещё мерзостнее.

Да, еще в углу, у нар, сидел пятый – щуплый парень лет двадцати, в затёртой футболке. Он смотрел в стену, обхватив колени руками, сжавшись в комок, пытаясь стать невидимым. Не участвовать, не отсвечивать и не быть частью этого.

Когда дверь открывалась и я только вошел, вся группа на секунду замерла. Трое громил повернули головы в мою сторону одновременно – оценивающие взгляды хищников, которых потревожили за трапезой. Жертва на полу тоже дёрнулась, попыталась что-то прорычать сквозь кляп – звук вышел глухой, полный ярости и бессильной злобы. Парень в углу поднял взгляд на мгновение, но тут же снова уткнулся лицом в колени.

Дверь захлопнулась за моей спиной. Электронный замок щёлкнул.

Эти трое переглянулись. Оценили меня и усмехнулись. Видимо, решили, что помеха незначительная. Поэтому вернулись к своему занятию, словно меня здесь вообще не было.

– Эй, малыш, – протянул тот, что со шрамом на щеке, не отрывая взгляда от своей жертвы. Голос его был хриплый, прокуренный, с характерной манерой говорить – каждое слово тянулось, будто ленивое. – Топай вон туда, на верхняк, и не шуми. Мы тут делами занимаемся. Твоя очередь позже подойдёт.

Он кивнул головой на верхние нары, даже не удостоив меня взглядом. Остальные двое хмыкнули – негромко, почти интимно, как будто делились внутренней шуткой.

Очередь? Моя очередь?

Мозг работал с запозданием, обрабатывая картину. Пресс-хата. Филин – сука из семейства совиных засунул меня в самую настоящую пресс-хату – место, где заключённых ломают, запугивают и выбивают показания. Методы могут быть разными, но суть одна – сломить волю, заставить подписать что угодно, признаться в чём угодно, лишь бы это прекратилось.

Сначала я подумал – розыгрыш. Театральная постановка, рассчитанная на эффект. Сейчас эти громилы меня напугают, я всё увижу, представлю, что будет со мной, если не буду сотрудничать, и приползу к Филину с готовностью подписать любые бумаги. Стандартный психологический приём – показать, не применяя пока к самому объекту.

Но человек на полу рычал слишком уж по-настоящему. В его глазах пылала ярость, смешанная с унижением – та самая смесь, которую невозможно наиграть. Он дёргался, пытался вырваться, но двое мордоворотов держали его очень крепко. И третий, тот что сзади, начал медленно спускать с себя штаны. Неторопливо, методично, с той отвратительной уверенностью человека, который делал это раньше и знал, что ему ничего не будет.

Это точно не было розыгрышем.

И внутри меня что-то переключилось. Щёлкнуло, как тумблер электрической цепи, перенаправляя ток в другое русло.

Знаете, каждый человек носит в себе некую границу. Черту, за которой заканчивается цивилизованное поведение и начинается нечто иное – древнее и животное. У большинства людей эта черта проходит далеко, часто они никогда не доходят до неё за всю жизнь. Моя черта была не там, где у обычных людей. И сейчас я через неё легко переступил.

– Господа, – произнёс я, и собственный голос удивил меня своим спокойствием. Почти весёлым тоном, с лёгкой улыбкой, которую я научился натягивать на лицо в высшем обществе, несмотря на то, что внутри кипела ярость. – Мне кажется, или вы собираетесь совершить нечто, о чём в нормальном обществе не принято говорить?

Трое медленно повернулись в мою сторону. Синхронно, как один организм.

– Ты чё, оглох? – хмыкнул один из них. – Тебе же старшие сказали, что делать. Не понял с первого раза?

– Отлично понял, – я сделал шаг вперёд, держа руки свободно вдоль тела. – Но видите ли, у меня проблема с принятием старшинства. Особенно когда эти так называемые старшие занимаются… делами весьма сомнительного свойства.

– Чё? – громила наморщил лоб, явно пытаясь переварить услышанное. Мыслительный процесс явно давался ему с трудом.

– Малыш с понтами. Говорит, что ему не нравится уведенное и считает нас нехорошими людьми, – пояснил ему шрамовый, и в его голосе появились стальные нотки.

– Все правильно, – кивнул я, сохраняя холодную улыбку. – Для вашей идентификации я бы использовал более точный термин – мужеложцы. Но давайте не будем размениваться на определения. Вот этого человека, – я кивнул на несчастного, согнутого в три погибели мужика, вы сейчас отпустите. И на этом мое с вами общение закончится.

Повисла пауза. Долгая, тягучая пауза, в которой амбалы переваривали мои слова. Потом их главный рассмеялся. Громко, от живота, с той примитивной радостью человека, услышавшего хорошую шутку.

– Слышь, пацаны! – обратился он к своим товарищам, давясь от смеха. – А этот малыш не только смазливый, но и дерзкий! Будем называть его «Колючка»… Сейчас закончим с ним, – он кивнул на свою жертву, – а потом твоя очередь подойдёт.

Он говорил с абсолютной уверенностью. Спокойно, даже лениво, как человек, объясняющий очевидные вещи. Для него это была работа. Отработанная схема, проверенная на десятках таких же заключённых.

– Интересное прозвище, – я сделал ещё шаг вперёд. Между нами оставалось метра три. – Но видите ли, есть проблема.

– Какая?

– Я не люблю кличек, – просто сказал я.

Сейчас страха не было. Совсем. Вместо него – холодная ярость, острая как лезвие, чистая как лёд. Что-то, что проснулось еще на Новгороде, когда я впервые убивал и перебарывал себя, чтобы выжить. Что-то, что в дополнение усилилось от препаратов, изменивших моё тело. Что-то, что ждало выхода.

Старший перестал улыбаться. В его глазах появилась настороженность – животный инстинкт, подсказывающий, что что-то идёт не так.

– Похоже, он не боится? – хмыкнул он, подтягивая штаны и явно решив, что сначала надо разобраться со мной. – Щас научим.

Он двинулся первым.

Я видел его удар так, будто время замедлилось. Правая рука замахивается – широкий размашистый удар с дальней дистанции, телеграфируемый за километр. Вес переносится на левую ногу. Кулак идёт по дуге, целясь в мою челюсть. Удар явно тяжёлый, убойный – если попадёт. Но попасть ему было не суждено.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.