Есть такие моменты, когда ты понимаешь – всё, занавес, представление окончено, и не в твою пользу. У меня такой момент наступил, когда на одном из этажей башни «Имперских КиберСистем», среди обломков роботов, которых мы только что разнесли в клочья, из лифтов и лестничных пролётов начали высыпать люди. Живые люди. В чёрной броне с надписью ОМОН, с автоматами наперевес и огромными щитами.

Их было много. Слишком много для нашей весёлой компании измождённых штрафников.

– Оружие на пол! Руки за голову! – голос командира полицейского спецназа прогремел в мегафон, что зазвенело в ушах.

Я обвёл взглядом своих ребят. Они стояли чуть поодаль, оценивающе глядя на ОМОНовцев и мысленно просчитывая шансы на победу.

Шансов не было. Совсем.

Конечно, мы могли попытаться прорваться. Могли. Патронов было мало, но у нас ещё были плазменные штыки, экзоскелеты работали – ну, почти все, – адреналин всё ещё бурлил в крови после боя с железными армиями господина Крылова. Но я посмотрел на красные точки лазерных прицелов, танцующие на наших грудях, словно приглашение на танец смерти, посчитал автоматы – их было раз в шесть больше, чем нас, – и понял простую вещь. Если мы начнём драться, нас просто застрелят, как бешеных собак. И будут абсолютно правы с точки зрения закона.

Мёртвым героем быть романтично только в песнях и старых военных фильмах.

– Положите оружие, – сказал я, и собственный голос показался мне чужим. Усталым. Побеждённым. Голосом человека, который только что осознал, что проиграл партию.

– Мажорчик… – Папа повернулся ко мне, и в его глазах я увидел протест, смешанный с непониманием.

– Это приказ, сержант, – повторил я жёстче, вкладывая в голос всю власть, которой не чувствовал.

Повисла пауза, тяжёлая как свинцовое одеяло. Потом Капеллан первым опустил винтовку. Металлический лязг заполнил коридор – звук поражения, оглушительный в своей окончательности. Остальные последовали его примеру, один за другим. Мэри – с явной неохотой. Кроха – с тяжёлым вздохом. Толик – кривясь, будто оружие обжигало ему руки. Папа был последним, его винтовка упала на пол с таким грохотом, что я вздрогнул.

Я положил свою последним, чувствуя, как что-то внутри сжимается в тугой узел.

ОМОНовцы подошли быстро, профессионально, с отработанностью действий, повторённых сотни раз. Руки завели за спину – грубо, но не жестоко. Металл магнитных наручников сомкнулся на запястьях бронированных перчаток с щелчком, который прозвучал как приговор. Экзоскелет тут же завыл предупреждающим сигналом – системы и сервоприводы блокированы.

Нас построили в колонну и повели к технической лестнице. Лифты, как назло заработали только, когда мы почти уже спустились…

Впереди шёл я в сопровождении командира спецназа, затем, Папа, сопровождаемый двумя здоровенными ОМОНовцами, которые явно получили указание не спускать с этого нервного глаз. За ним Мэри, потом Кроха – великана вели четверо бойцов, и даже они явно волновались, поглядывая на его огромную фигуру с опаской. Капеллан и Толик замыкали нашу процессию.

У меня в этой суете практически не было время подумать. О Крылове, сидящем в своём бункере с аккуратной дыркой во лбу. О том, как выглядело его лицо на экране видеофона всего несколько минут назад – красное от гнева, глаза блестели. Он кричал на меня, требовал убираться, угрожал полицией. А потом… А потом одна пуля превратила живого, кричащего, злого человека в мёртвое тело в кресле. О его последних словах: «Я не причастен к покушениям!» Может, он говорил правду? Может, кто-то другой использовал его корпорацию, его роботов, его имя? А теперь благодаря в кавычках меткости старшего сержанта Рычкова мы никогда этого не узнаем.

Кстати, о Папе, который клянётся, что не стрелял в Крылова намеренно. Я верил ему. Верил безоговорочно, со всей силой этой веры. Рычков был – грубияном, задирой, психом в плохие дни и отличным солдатом в хорошие. Но точно не убийцей. Хотя…

Холл первого этажа встретил нас светом, таким ярким после полумрака лестничной клетки, что я зажмурился, болезненно отвернулся. Полицейские прожекторы били прямо в глаза, превращая всё вокруг в белое пятно с размытыми краями. Сквозь прищуренные веки я различил знакомую картину разрушений – мраморный пол, изрытый следами от импульсных разрядов, усеянный осколками хрусталя от разбитой люстры, которую мы обрушили на роботов. Обломки андроидов громоздились грудами – руки, ноги, корпуса, головы с погасшими оптическими сенсорами. Наши два джипа всё ещё стояли посреди этого разгрома, их броня покрыта вмятинами и оплавленными пятнами, стёкла выбиты, один капот дымился. Бориса и второго водителя рядом не было, видимо, копы уже упаковали…

Картина апокалипсиса в миниатюре. И людей. Очень много людей.

Полицейские в форме и в штатском. Оперативники с планшетами и сканерами. Медики в белых комбинезонах. Техники, фотографирующие место происшествия. И у выхода, за стеклянными дверями, прижатая к барьеру живая стена из десятков, куда же без них, журналистов. Камеры, дроны, прожекторы, парящие микрофоны – весь этот рой жужжал и роился за разбитым стеклом, как растревоженный улей, жадный до очередной столичной сенсации.

– Какого чёрта вы пропустили этих вон? – услышал я знакомый голос, резкий и недовольный, прорезающий общий гул.

Передо мной вырос капитан Филин собственной персоной.

– Почему здесь полно журналюг? – Филин ткнул пальцем в сторону улицы, его голос был похож на скрип ржавых петель. – Я же сказал никого не пускать! Какого хрена вы тут без меня делали, Вилисов?!

– Господин капитан, – начал было оправдываться один из оперативников, на которого набросился капитан. – У нас нет столько людей, чтобы их остановить. Тем более, эти дроны-камеры, которые летают как надоедливые мухи.

Вилисов с размаху сбил одну такую камеру, пролетающую в этот момент рядом, своим планшетом…

– Ох, остолопы, – отмахнулся от своего подчиненного Филин, затем, повернулся к командиру спецназа, при этом недовольно покосившись на меня. – Ведите их через главный выход к машинам. Быстро.

Нас повели к дверям. С каждым шагом волнение толпы снаружи становилось громче, настойчивее и агрессивнее. Я видел лица журналистов – жадные, возбуждённые, алчущие свежего мяса для новостей. Дроны закружились плотнее, их камеры нацелились на нас как оружие, красные огоньки записи засветились одновременно. Как будто им дали команду «фас».

– Кто эти люди?

– Это те, кто штурмовал здание?

– Покажите их лица!

– Они убили Крылова?

– Это правда про Василькова?

Голоса сливались в какофонию, в которой отдельные слова различить было невозможно – только общий гул, похожий на рычание толпы на гладиаторской арене. Двери открылись, и нас вытолкнули вперёд. Вспышки камер ослепили, заставив зажмуриться. Рёв вопросов ударил как физическая волна, от которой хотелось пригнуться.

– Господин Васильков! Это правда, что вы…

– Вы действовали по приказу вашей бабушки?

– Крылов был убит случайно или это была заказная…

– Почему вы вломились в здание государственной корпорации?

ОМОНовцы начали было расталкивать толпу, прокладывая путь к полицейским аэромобилям, стоящим на площадке перед входом, когда Филин вдруг остановился. Я видел, как он оценивал их количество, настойчивость, их готовность не расступаться. Видел, как его лицо исказилось – гримаса раздражения смешалась с расчётом.

– Стоп, – бросил он конвоирам, повернувшись к старшему оперативнику. – Мы здесь застрянем. Давайте назад! Через служебный вход, на лифт и на крышу. Улетим оттуда. Быстро, пока эта свора не сообразила!

Нас развернули и повели обратно в здание. Толпа журналистов взвыла от разочарования – ещё бы, им только показали главную сенсацию дня и тут же отобрали, не дав нормально отснять репортажи.