— Та-а-а-ак… Был? — сама идея попаданца не показалась ему чем-то невероятным, он принял ее как должное, это я сразу понял.

— Был, — подтвердил я. — Все это одновременно произошло: мое падение с крыши, инициация первого порядка по телекинезу, попаданец, срабатываение твоей ментальной защиты… И…

— И ты получил его память, но не личность? — кивнул своим мыслям он.

— Обрывки памяти, — я глубоко вздохнул. — Я уже путаюсь, где я, а где — Король. Раньше мне снились сны, были яркие видения — теперь почти нет. Все перемешалось… Он тоже в детстве влес бегал, и делал лук из вербы и шпагата, и…

Внезапно дед положил мне свою сухую, крепкую, костистую ладонь на голову, прикрыл глаза, а потом рассмеялся: каркающим, злым смехом:

— ХА! ХА! ХА! Мишка, а чего не говоришь что ты — менталист? То-то я думаю Феденька в последнее время аки херувим — окрылен надеждами. У него ведь только косвенные сведения, ему уверенным по твоему поводу ни в чем быть нельзя. Менталист, ха!

— Ага, — сказал я. — Есть такое. Но я не совсем менталист, я только…

— Ну-ка, ну-ка… — он положил мне на голову и вторую руку тоже. — Давай, впусти меня. Откройся.

Я закрыл глаза, и оказался в Библиотеке. Чувствуя, как на душе становится спокойнее, я провел пальцами по корешкам любимых книга, поставил ровно кресла, выровнял ряды фолиантов и гримуаров, и подошел к двери. Той самой — золотой, узорчатой… Мне казалось — открывать нужно именно ее. Если уж и привечать тут Кощея Бессмертного — то запускать его стоит с парадной!

Потянув за резные рукояти, я широко распахнул ее и сказал:

— Заходи, гостем будешь.

Дед Костя — совсем другой, не такой, как в реальном мире, с выражением лица, указывающем на крайнюю степень удивления и уважения, вошел в мои Чертоги. На нем была старинная русская одежда — ферязь серебряного цвета, богато украшенная. А еще — черные сапоги с загнутыми носками, черный обруч из неведомого металла на седых волосах, посох с белым набалдашником в руках…

— Дела, — сказал он. — Солидно выглядит. Никогда такого не видал. А удобно ведь, слушай! Библиотека — это то, что надо. Очень целесообразно тут все устроено. Толково! И к другим — лазаешь?

— Лазаю, — признался я. — От зависимостей лечу. Порядок в библиотечных фондах навожу.

Повинуясь моей воле, книги срывались с мест и кружили вокруг нас. Я выловил из этого урагана кое-что из памяти Руслана Королева — альбом с динамовскими фото — и показал деду.

— Гляди, какой был мужик!

— Есть. Он — есть, — непонятно откликнулся Кощей присматриваясь. А потом вдруг осознал: — Это ты телекинез в ментале используешь? Силен… Силен! Такому никто не научит, это — ты сам. Я тебе сразу скажу: они подозревали, ты наследил с этими своими библиотечными консультациями, но возмущения в эфире были такими ничтожными, что даже аналитики из Министерства Магии не смогли сделать правильные выводы. Версии существовали самые разные. И про ментал — тоже, их Федору списком озвучили, но уверенности никто не имел. Я теперь понимаю — почему. Ювелирная работа внутри сознания — вот что это такое. Это не головой о стенку кого-то заставить колотиться…

Я вспомнил японца из кафешки. Он и без моей помощи колотился, от избытка чувств. Если человек — идиот, ему и менталист не нужен для такого перфоманса.

— Федор наш Иоаннович будет в шоке. Ну, сразу он не узнает, потому что ему нельзя. Но пото-о-о-ом… — оскал деда был очень злорадным, ему доставляла удовольствие сама мысль о том, что его закадычный враг так крепко сел в лужу. — Я более того тебе скажу: даю восьмидесятипроцентную гарантию, что ты инициируешься второй раз как менталист в течение года, и девяностопроцентную — что в принципе инициацаия второго порядка случится. Как и положено — до двадцати одного. Естественно, если ты продолжишь учиться и развиваться, и преододолевать трудности, и жить полной жизнью. а не влезешь, например, в вирт-капсулу, или не начнешь спиваться…

— Э-э-э-э… А так можно? Две инициации второго порядка⁈ — книги вокруг меня замерли и сложились над моей головой в матерное «нифига себе!»

— Такое случалось и случается, хоть и крайне редко. У меня, например. И у первого Грозного, — расхохотался Кощей. — Пойдем, внучок мой названный, к нашим девчатам, они там ужин на стол накрывают, а это — дело серьезное!

* * *

Было поразительно, как спелись эти двое: моя Элька и баба Вася! Они не ругались и не спорили, обменивались какими-то таинственными терминами и на столе появлялись все новые и новые кушанья. Центральное место занимал гигантский пирог, вокруг него стояли блюда и блюдца с салатами и закусками, из печи показался чугунок с картошкой и сковорода с жареными лисичками (грибами!). Кантемирова мигом нашинковала зелень, баба Вася — поставила на стол жбаны с простоквашей, квасом, холодным пивом.

— Ну вы, девчата, на батальон наготовили… — проговорил Иголкин, оглядывая все это великолепие.

— Гости собираются, — как на идиота глянула на деда Костю его боевая подруга и моя названная бабушка.

— Уже? Круглый стол же только завтра! — удивился дед.

— Уже! Сейчас начнется… — взмахнула рукой бабушка.

И как будто повинуясь ее словам дверь распахнулась, в нее вкатился мелкий серый гоблин с огромной черной фотокамерой, которая болталась во все стороны и била его во впалую грудь:

— Дамы и господа! — он шмыгнул носом и сделал широкий жест. — Вас изволил просветлить… Просверлить! Посвятит… А-а-а-а… Короче-е-е-е… Пан-атаман Бабай Сархан Гностический! Не-не-не! Хронический! С супругою — княгиней Паннонской, Светлой Владычицей Ород-Рава з-з-з-з-замечательной Эссириэ Ронья! А меня Кузьма зовут.

И шагнул в сторону, давая проход удивительным гостям.

Константин Константинович Иголкин

Глава 22

Симпозиум

Пропустить прилет дракона физически невозможно. Это как пропустить ураган, землетрясение и метеоритный дождь одновременно. Даже если никогда не чувствовал землетрясение до этого — когда оно начнется, сразу поймешь, что за дичь происходит, если не с первого раза то со второго — точно.

Вот и тут — все высыпали на улицу, и тут же стали прятать лица. Поток воздуха от огромных крыльев был примерно такой же силы, как он приземляющегося конвертоплана. Громадное зеленое ужасное чудище с добрыми глазами, гребнем и крыльями цвета червонного золота и радостным оскалом усеянной кинжальными клыками пасти опустилось на лужайку возле дома. Правое крыло распрямилось на манер трапа, и на землю сошла сначала небесной красоты молодая женщина — беловолосая и изящная, и следом за ней — могучий широкоплечий старик в роскошном кунтуше, опоясанный широким золоченым кушаком. На правой стороне мощной груди этого натурального пана сиял странный герб из крестов, полумесяца и звезды.

— Ядвига Сигизмундовна! — пропищала мне в ухо Эля. — Это она!

Кантемирова фанатела по Вишневецкой с раннего детства, кажется, еще до того, как та стала Пепеляевой-Горинович, следила за ее профилям во всех соцсетях и вообще — с ума сходила. Не самый худший идол и пример для подражания, как по мне.

— ДОБРОГО ВЕЧЕРА! РАЗРЕШИТЕ ОБРАТИТЬСЯ? — глумливо произнес дракон, и окна в доме зазвенели

— Обращайтесь! — махнул рукой дед Костя.

— А ГДЕ? — дракон клацнул зубами. — ГДЕ ОБРАЩАТЬСЯ? ПРЯМО ТУТ? Я ЖЕ ГОЛЫЙ БУДУ, А ТУТ — ДАМЫ… КАК-ТО ЭТО НЕ ПО-ХРИСТИАНСКИ…

Я чуть воздухом не подавился: дракон, который переживает, чтобы все было по-христиански, серьезно? Нет, Пепеляев, конечно, интеллигент и вообще — человек хороший, но…

— А! В этом смысле? Ну, за дубками можно, обращайтесь там — как вам удобно, — Иголкин не сводил взгляда со старика с шевелюрой, тот тоже сверлил моего деда своими очами из-под кустистых бровей.