Что сделал цесаревич? Вбил любимой жене кол в сердце? Отрубил голову?
Он был и остается Грозным. Для них всегда Слово и Дело — важнее сантиментов и личных интересов. Стоял бы у него вопрос — жена или долг цесаревича, он бы убил ее, точно. А потом бы всю жизнь мучился. Как же я его ненавижу… И как же я его понимаю! Представить, что Карлайл сделал то же самое с Элькой — это было невыносимо.
Что бы я сделал в такой ситуации? Что бы я предпринял? Ответ для меня был очевиден.
Я бы стал искать противоядие.
* * *
Открыв глаза, я обнаружил себя на деревянной лавке, на крыльце дома деда Кости. Голова была мокрой и липкой от холодного пота, меня бил озноб. Я резко сел на лавке, ухватил со стола стакан в серебряном подстаканнике — с медведями — и выпил весь чай, что там был, залпом. А потом набрал в самоваре еще — и снова выпил.
— Дурдом, — сказал я вслух и ухватил себя за голову руками. — Чтоб я сдох!
— Рано, — сказал дед Костя, который сидел тут же, напротив меня. — Рано тебе подыхать, Мишка. Вот лет через сто, на престоле и в венце, с грустной думой на лице… Тогда — пожалуйста. Я на похороны приду, прослежу, чтоб все было красиво.
Гладко выбритый, с аккуратно расчесанными седыми волосами, в приличном «домашнем» костюме-тройке, он рассматривал меня с интересом, но даже без малой толики сантиментов. Как будто и не скучал вовсе, как будто не был моим воспитателем и наставником десять лет…
— Опять Пушкин? — скривился я.
— Александр Сергеевич — личность! Не прям «наше все» и «солнце русской поэзии», но одна из ярчайших звезд на литературном небосклоне отечественной культуры — точно, — погрозил мне дед длинным интеллигентным пальцем. — Так что да, Пушкин! «Князь печально отвечает: грусть-тоска меня снедает… Одолела молодца! Видеть я б хотел отца!» А? Хотел бы?
— Я б его за маму спросил, — скрипнул зубами я. — Как так-то? У меня даже теперь все в голове перемешано. Зачем он этот отвод глаз поставил? Память блокировал? Из-за Карлайла? Елки-палки, вопросов куча, и мне теперь кажется — лучше бы я так и жил, в неведении…
— Врешь, Мишка, — спокойно сказал дед.
— Вру, — согласился я. — Знать всегда лучше, чем не знать.
— А блок и отвод я тебе ставил. Федору нельзя было, — пояснил он. — Если менталист такое делает — то обязательно в память к пациенту лезет, а…
— … а отцу меня узнавать было никак нельзя, — кивнул я и поморщился от головной боли. — Иначе все, привет, отдайте сыночка упырю.
— Молодцом, — пристукнул ладонью по столу он. — Он и мне тебя отдал потому, что никто и подумать о таком не мог. Враждовали мы. Очень сильно! Потому что этот гаденыш малолетний всё про Лукоморье разузнал и лапами своими сюда полез! А я полтора века под отводом глаз свои владения держал, с тех самых пор, как Александр Сергеич преставился. И из-за баламута этого — все насмарку! Любопытно ему было, понимаешь ли, Федьке! То землю Санникова, то Плутонию искал, то — Беловодье, то — Лукоморье… Шило в заднице! Женился — успокоился. На человека стал похож! А теперь опять…
Я папашу понимал. Конечно — любопытно! Лукоморье! Земля Санникова! Офигеть! Но и деда Костю понимал тоже. Когда в интернате мое убежище на крыше раскрыли — досадно было до ужаса.
— Он ведь и сейчас мне подгадил, — усмехнулся дед. — Круглый стол по хтонической гидромантии с привлечением специалистов из смежных сфер Министерство магии поручило организовать именно мне. Мол, отрабатывай звание, дорогой член-корреспондент трех академий… Список специалистов прилагается. Сам-то его высочество участвовать не может, ему зарок с Карлайлом не дает активничать в этом направлении. Но если кто-то другой кровососа прикончит до тех пор, пока Федор тебя не узнал — так это не его проблемы, так совпало. И что круглый стол в Лукоморье будет проходить — тоже совпало.
— Будет драка? — оживился я.
— Будет война. Опричный полк сюда доставить — не вариант, но вот симпозиум у нас выйдет представительный. Тебе понравится! — улыбка снова тронула губы деда Кости. — Но Лукоморью наверняка конец придет, все заново начинать придется… Карлайл-то тоже не один явится.
— Носферату придут за мной? — меня передернуло, я вспомнил, как лупил башкой упыря о скалу, а он выжил.
— Думаю — не только, — он снова пристукнул ладонью по столу. — Ты хоть понимаешь, зачем все это? Осознаешь суть происходящего?
— Честно говоря — не очень, — признался я.
— Как можно уничтожить наше богохранимое Отечество? — в лоб спросил меня Иголкин. — Когда мы были ближе всего к этому?
— Ну, когда изнутри все не слава Богу, — ответил я. — Когда жрем сами себя. Гражданская война, междоусобица — все такое.
— Все такое? — хмыкнул он. — Война должна быть не гражданской, а династической. В тот момент, когда кто-то крикнет что царь — ненастоящий, должен найтись еще кто-то, кто покажет — вот он, всамделишний Государь, надежа-опора-спаситель, помазанник Божий! Вот его поставим — и заживем!
— Так, — я начал понимать. — Им нужен карманный претендент на престол. Подкупить или шантажировать Грозного — это даже звучит бредово. Подчинить ментально — априори невозможно. А носферату и новообращенный всегда имеют очень мощную иерархическую связь…
— Совершенно верно! Глава ковена всегда доминирует над теми, кого обратил. А еще и право неожиданности… Это почти идеально. Скрыть упыриную сущность от обывателей и большинства магов — задача вполне осуществимая, по крайней мере кровососы с ней худо-бедно справляются все эти годы. Думаю, ты не удивишься, если я скажу, что в некоторых сервитутах и юридиках они даже будучи вне закона чувствуют себя довольно комфортно… А обвинения со стороны конкурентов — ну, это даже не смешно. Пропаганда такая пропаганда… Известно же, что враги — кем бы они ни были — всегда едят младенцев, вырубают плодовые сады и насилуют гусей, даже если еще вчера мы были добрыми соседями. И царь у них — ненастоящий, — кивнул дед Костя. — Конечно, кровь Грозных — очень сильная, просто покусать и ждать, что такой новообращенный не будет сопротивляться было бы опрометчиво. Да и способности мага второго порядка — тоже вводная, которую нужно учитывать. Однако, они охотились на бастардов из правящей семьи не просто так: обкатывали нюансы ритуала.
— Они охотились на бастрадов Грозных и Рюриковичей? Не только на меня? — это стало для меня новостью.
— Ну, изначально Карлайл думал, что тебя прячут среди всех этих бесконечных Риковичей, — признался Иголкин. — И твой отец так и планировал сделать…
— А! Эти мероприятия с кучей рыжих детишек! — даже до того, как блок в моей голове рухнул, я смутно помнил что-то такое, все эти матроски, платьица, косички, проборы у детей, кривляющихся артистов и постановочные танцы, в которых я нифига не смыслил.
— Ага. От этой идеи быстро отказались: упыри подобрались к тебе слишком близко. И ты остался у нас.
— А потом загремел в интернат, — я встал и прошелся по крыльцу. — М-да. Знаешь, что там со мной было?
— Ну, что бы там с тобой ни было — ты справился. Ты не тепличный мальчик. Мало кому доводится пережить то, что ты пережил на Лукоморье, получить такую подготовку, такое образование…
Во мне закипела злость. Чтобы сдержаться, я сунул руки в карманы — а потом снова их высунул, сжал и разжал кулаки.
— Я не справился, — выдавил я. А потом почти крикнул: — Я НЕ СПРАВИЛСЯ!
Константин Константинович Иголкин, который также был известен под фамилией Бессмертный, внимательно посмотрел на меня:
— Что ты имеешь в виду?
— Я умер. Должен был умереть! Хотел умереть! Они додавили меня, понимаешь, деда? — мне было горько в этом признаваться. — Я неплохо держался, но потом… Эти трое достали на крыше общаги, и я почти… Да что там! Я сдался! Если бы не Рус…
— Какой Рус? — он встал и подошел ко мне, пристально глядя в глаза.
— Руслан Королев из Минска, Беларусь. Свой мир они называют Земля. Ему было что-то около сорока лет, у него была жена и дети, и свое мебельное производство. Он болел за «Динамо», умел драться, жить, любить и работать как настоящий мужчина. Не то что я… — у меня в глазах защипало. — Попаданец, знаешь? Душа из другого мира. Он должен был занять мое место — и это было бы правильно. Он был живой, смелый, решительный — настоящий герой!
