Мы сидели в молчании, пока на востоке не показались первые слабые полоски рассвета. Спустя несколько минут наши ноздри уловили долгожданный аромат кофе и поджаривающегося бекона — в комнату вошла миссис Роудс и объявила, что завтрак готов.

После завтрака мои новообретённые друзья отправились по домам, заверив меня, что с радостью придут и подежурят со мной снова этой ночью.

Однако в беспокойных манерах Глитча было нечто, что заставило меня усомниться в его словах, и потому я не слишком удивился, когда он позвонил мне через час и сообщил, что его жена заболела и он не сможет прийти.

Я вышел на улицу, чтобы выкурить сигару и насладиться лучами утреннего солнца после пережитой ночи.

Я размышлял о том, как приятно снова оказаться в царстве природы, царстве всего естественного, увидеть деревья, одетые осенней листвой, почувствовать шелест опавших листьев под ногами, наполнить легкие пряным, бодрящим октябрьским воздухом.

Серая белка перебежала мне дорогу, её защёчные мешки оттопыривались от желудей. Стая дроздов, держа путь на юг, на несколько мгновений опустилась на ветви над моей головой, оглашая воздух громким пересвистом; затем, внезапно захлопав крыльями и издав несколько хриплых прощальных звуков, возобновила свой полет.

— От естественного до сверхъестественного — всего один шаг, — подумал я.

Это наблюдение дало начало новой череде мыслей. В конце концов, может ли что-либо быть сверхъестественным — то есть стоящим выше естества природы? Природа, согласно моим убеждениям, есть лишь другое имя Бога, вечного Разума, всемогущего, вездесущего, всеведущего правителя Вселенной. Если Он всемогущ, может ли что-либо происходить вопреки Его законам? Очевидно, что нет.

Слово «сверхъестественное», в конечном счёте, лишь выражение, изобретённое человеком с его ограниченностью и неведением, чтобы обозначить то, чего он не понимает. Телеграфия, телефония, фонограф, кинематограф — всё это в менее просвещённую эпоху сочли бы форменной чертовщиной. Человеку достаточно было лишь постичь законы, лежащие в основе этих явлений, чтобы перестать применять к ним слово «сверхъестественное».

Какое же право имел я тогда называть явления, свидетелем которых я только что стал, сверхъестественными? Я мог бы назвать их сверхнормальными, но считать их сверхъестественными — значило бы поверить в невозможное, а именно в то, что Всемогущий оказался побеждён.

Тут же я твёрдо решил: если этой ночью явления повторятся, я, насколько возможно, обуздаю свои суеверия и страх, взгляну на них глазами философа и постараюсь выяснить их причину, обязанную непременно подчиняться законам природы.

Серое облако пыли и шум мотора возвестили о приближении автомобиля. В следующую минуту допотопная развалюха, с чьими механическими странностями я уже успел познакомиться, свернула на подъездную дорожку и остановился напротив меня. Джо Северс, старший сын арендатора моего дяди, вылез из машины и подбежал ко мне.

— Жена Глитча умерла сегодня утром, — выпалил он, — и он клянется, что мистер Брэддок — вампир и выпил её кровь!

— Какая нелепость! — ответил я. — Ему, конечно, никто не верит?

— Я бы так не сказал, — произнёс Джо. — Некоторые фермеры относятся к этому очень серьёзно. Один из парней Лэнгдонов, ближайшей фермы к северу отсюда, заболел сегодня утром. Доктор не знает, что с ним. Люди говорят, что всё это очень подозрительно.

На крыльце появилась миссис Роудс.

— Вас к телефону, сэр, — сказала она.

Я поспешил к телефону. В трубке раздался женский голос.

— Это миссис Ньюберри, — сказала она. — Мой муж тяжело болен и просил меня сказать вам, что не сможет составить вам компанию сегодня ночью.

Я поблагодарил даму, сказал, что искренне опечален такой вестью, и искренне пожелал скорейшего выздоровления её супругу. После этого написал письмо с соболезнованиями мистеру Глитчу и отправил Джо доставить его.

Вот так положение! Жена Глитча умерла, Ньюберри серьёзно болен, а вся округа, напугана этой нелепой историей о вампире! Я понимал, что бесполезно просить кого-либо из соседей провести ночь со мной. Очевидно, мне суждено было встретить ужасы наступающей ночи в одиночку. Способен ли я на это? Смогут ли выдержать мои нервы, уже расшатанные происшествиями минувшей ночи, это испытание?

Должен признаться — и не без стыда — что в этот момент я ощутил непреодолимое желание сбежать куда глаза глядят, оставив дела покойного дяди на произвол судьбы.

С этой мыслью я отправился в свою комнату и начал складывать вещи в чемодан. Что-то упало на пол. Это было последнее письмо моего дяди, полученное как раз накануне телеграммы с известием о его смерти. Поколебавшись, я поднял его и развернул. Последний абзац привлек мое внимание:

«И, Билли, мальчик мой, не беспокойся больше о деньгах, что я тебе выделял. Это и впрямь, как ты говоришь, было чувствительно для моего кошелька, но я расставался с ними охотно, с радостью, ведь они шли на образование сына моей сестры. Я сожалею только о том, что не мог сделать большего.

С любовью.

Дядя Джим.»

Меня охватил жгучий стыд. Укор совести оказался острым и болезненным. Я собирался совершить трусливый, бесчестный поступок.

— Слава Богу, что это письмо волей случая попало ко мне в руки, — с жаром произнес я.

Теперь я твердо решил, что доведу дело до конца любой ценой. Благородная любовь и великодушное самопожертвование моего дяди не должны остаться безответными.

Я быстро распаковал свой чемодан и спустился вниз. Остаток дня прошёл без происшествий, но ночь… Как же я страшился её прихода! Стоя на крыльце и наблюдая, как медленно угасает последний отблеск заката, я желал, чтобы, подобно Иисусу Навину, мог заставить солнце и луну остановиться.

Сумерки наступили слишком быстро — их приходу способствовала гряда тяжёлых облаков на западном горизонте; тьма сменяла полумрак с нежеланной стремительностью.

Я вошёл в дом и зашагал по коридору, ведущему в гостиную, с чувством, без сомнения, сходным с тем, что испытывает осуждённый, переступая порог камеры смертников.

Экономка как раз ставила в комнате лампу, свежевычищенную и заправленную. Младший брат Джо Северса, Сэм, уложил в камине поленья, подложив под них щепу и бумагу для растопки. Миссис Роудс любезно пожелала мне «Спокойной ночи, сэр» и бесшумно удалилась.

Наконец настал тот страшный миг: я остался наедине с безымянными силами тьмы.

Я невольно содрогнулся. В воздухе ощущалась сырая прохлада, и я поджёг растопку под поленьями в камине. Затем, задернув шторы, чтобы отгородиться от кромешной ночной тьмы, я раскурил трубку и встал в тёплом круге света.

Под благотворным влиянием трубки и тепла моё чувство страха временно рассеялось. Взяв с библиотечного столика книгу, я устроился читать. Она называлась «Реальность феноменов материализации» и была написана моим дядей. Издатели — «Балвер и сыновья», Нью‑Йорк и Лондон.

По всей видимости, это была хроника наблюдений, сделанных моим дядей на сеансах материализации в нашей стране и в Европе. Вопреки моей обычной привычке, я начал с прочтения авторского предисловия. Дядя призывал тех, кто возьмёт в руки его труд, сперва отбросить все предубеждения и предвзятые мнения по данному вопросу — если они не основаны на достоверном знании; а затем, прежде чем делать окончательные выводы, взвесить факты, изложенные им.

Мое внимание, в частности, привлек следующий отрывок:

«Приходится с сожалением признать, что немало людей, называющих себя медиумами, ежедневно обманывают участников сеансов, и их «проявления» — не более чем оптические иллюзии, созданные хитростью и ловкостью рук. Тем не менее автор сумел собрать — на сеансах, описанных в этой книге, где всякая возможность обмана была исключена благодаря строгому контролю и проверке, — неопровержимые доказательства того, что подлинная материализация действительно возможна и имеет место быть.