– Батюшка учил меня, что нужно стоять крепко за други своя, – откликнулся княжич.

– За други своя стоять крепко, а за родню – еще крепче. Скажи мне, Твердята, о чем ты мечтаешь?

– Я хотел бы собрать дружину и отправиться с ней далеко-далеко. За море, к Царю-городу. А может, дошел бы до самого Индейского царства и увидел бы его чудеса.

– А ты не хочешь править Руяной? Твоя дружина так громко кричала на вече.

– Еще есть надежда, что батюшка придет в себя.

– Но князя выберут уже в ближайшие дни, и лучше, если это будет кто-то из нас. Погляди сам, Твердята – мы с тобой очутились в кольце врагов. Если дать им волю, они втопчут нас в грязь. Самое худшее, что мы можем придумать – это начать препираться друг с другом. Нам нужно стоять заедино.

Твердислав слушал дядю и кивал в знак согласия.

– Похвально, что ты хочешь повидать белый свет, – продолжал Властимил. – Но сегодня ты нужен родне. Я отплываю в Старгород, за Стрелу. Говорят, там есть сильный колдун, который знает, как сладить со змеем. Я привезу его, во что бы мне это не обошлось. Он поможет добыть змеиный рог. Но мне нужна и твоя помощь. Помоги мне разделаться с Домажиром и Мечиславом. Если кто-то из них получит княжеский стол, то всем нам придется несладко. Но если князем взамен брата стану я, то и тебе, и твоей матери с сестрами нечего будет опасаться. У вас всегда будет и дом, и тепло. Родная кровь крепит узы лучше любой клятвы. Ну как, примешь такой уговор?

– Я с тобой, стрыю, – откликнулся Твердислав. – Уговор, так уговор.

– Дождись меня с кудесником. А пока будь начеку и следи в оба за купчишкой и воеводой. Не отдавай им пояс, как бы они ни просили! Я на тебя надеюсь.

Властимил от души обнял племянника. Гребцы вернулись на свои места и взялись за весла. Твердислав уступил место Бранибору, кормчему своего дяди, который привык распоряжаться на корме, как у себя дома. Нездила помог Твердиславу спуститься на причал. Сходни подняли и затащили на борт, ладья отчалила, весла ударили по воде. Желтый парус затрепетал на ветру и принялся удаляться. Массивный боярин возвышался над бортом, как медведь, уверенный в том, что никто не осмелится оспорить его власть над лесом. Княжич проводил его взглядом.

– Пора по домам, Твердислав Ярополчич, – сказал Нездила. – Говорят, нынче ночью змей явится, чтобы отомстить за рану, которую нанес ему твой батюшка. Ой, чую, будет беда!

Майский вечер наполнил Руяну ароматом сирени. Распустившаяся листва шелестела всюду – в садике за княжеским теремом, у амбаров, конюшен, дровяных складов, и даже бревенчатый тын, окруживший двор, казалось, зацвел. В окошечко горницы, в которой лежал Ярополк, все такой же бесчувственный, лезли ветви яблони, покрытые белым цветом. Твердислав засиделся у постели отца и ушел к себе только тогда, когда стало совсем темно. Гери остался у ног Ярополка – он сторожил князя, как будто от этого зависело его здоровье.

Молодой парень разделся и залез под шерстяное одеяло, покалывающее тело даже сквозь пододеяльник. В голову лезли тревожные мысли. «Что со мной будет, если не станет отца? Справлюсь ли я с заботами о сестрах и матери? Поможет ли стрый? И правильно ли я сделал, что обещал выступить на его стороне?».

В глубине души молодой княжич чувствовал, что не готов к роли предводителя всего народа Руяны. Ему хотелось попутешествовать по неизведанным краям, увидеть большой мир, познакомиться со сказочными чудесами, о которых повествовали сказители в своих песнях. Ему хотелось обзавестись собственной дружиной – такой же молодой и жадной до приключений, как он сам. Но в то же время он знал, что у него есть долг крови – вступаться за своих родичей, особенно старших. Наверняка все одобрят его выбор – поддержать Властимила. Но как же тоскливо наступать на горло собственной песне!

Бегущие мысли не давали сомкнуть глаз. За час до полуночи ни с того ни с сего налетел холодный ветер, как будто какой-то могучий колдун выпустил из-под белого камня Алатыря лихую силу. Захлопали ставни, забегали слуги, поднятые из постелей, с дозорной башни на берегу послышались тревожные голоса сторожей. В довершение всей этой свистопляски завыл Гери. Его тоскливый вой разнесся по княжеским хоромам и прогнал остатки сна. Твердислав откинул щиплющее одеяло и выглянул в окно.

Небо заволокло тучами, сверкнула колючая молния, прогрохотал раскат грома. На море разразилась буря, волны принялись яростно хлестать о меловые скалы, как будто задались целью снести их вместе со всем островом.

Твердислав с наслаждением подставил лицо ревущему ветру. «Буря – это хорошо, – подумалось ему. – Только бы не покой. Богатырями рождаются не для покоя. А с чего это я взял, будто я – богатырь? Что такого богатырского я до сих пор сделал? И похвастаться нечем».

Он вернулся в постель, но протяжный вой Гери снова прорвался сквозь рев ветра. «Неудивительно, – подумал княжич, – Перун по небу скачет, сыплет стрелами в змея. Напугал волка. Он и людей-то пугает, а уж чего ждать от зверя?»

Он ворочался с боку на бок, а мысли все бежали и бежали, не давая уснуть. «Чего только ни обещали мне Домажир с Мечиславом. Веселых девок, кататься как сыр в масле. Ни в чем отказа не знать. Это же хорошо, да? А о чем я мечтал? Разве об этом? И что лучше – мечта, или достаток?»

Ему представилась стройная девушка в соблазнительном одеянии, но волк снова завыл, и прогнал видение. Княжич перевернул подушку холодной стороной вверх. «Дальние страны. Чудеса. Сыр в масле. Покой…»

Гери выл два часа, после куда-то пропал. Мысли улетели в неведомые миры, и парень провалился в сон.

12 день месяца травня

– Твердята, вставай! – тревожно воскликнула Гремислава и сдернула с него одеяло.

Княжич продрал глаза. За окошком едва брезжил рассвет.

– Чего ты всполошилась ни свет, ни заря? – недовольно пробормотал он. – Али случилось что?

Но сестра не отвечала и лишь настойчиво тянула его вон из ложницы. Заметив, что на ней лица нет, Твердислав похолодел. Он подумал, что пришла страшная весть об отце, но не решился спросить об этом напрямую. Гремислава повела его по крытым переходам, ведущим из одной клети в другую. Когда она прошла поворот к светелке отца и быстро двинулась в сторону терема, у него отлегло от сердца. Однако картина, которая предстала его глазам в кладовой, произвела на него ошеломляющее впечатление.

Высокий шкаф-поставец, подпиравший стену, был опрокинут и лежал на полу. Дорогая посуда, хранившаяся на случай праздника, высыпалась. То тут, то там под ноги попадались блестящие медные миски и чашки. Хрустели осколки дорогого фарфора. Сундуки были сдвинуты с места, один из них, перевернутый, валялся посреди комнаты, выставляя напоказ опустошенное нутро. Вытряхнутая из него одежда была разбросана и залита кровью. Но главное – повсюду виднелись ободранные клочья волчьей шерсти.

Лишенное головы тело волка лежало в углу, искромсанное до такой степени, что на него было больно смотреть. Неестественно вывернутые лапы торчали в разные стороны. На обрубленной шее зияла чудовищная рана, из которой натекла целая лужа крови. Гремислава случайно в нее наступила, и за ее сапожками потянулась цепочка грязно-багровых следов.

Твердислав огляделся и увидел отсеченную голову Гери. Чья-то рука пригвоздила ее к бревенчатой стенке длинным ножом, больше похожим на маленький меч. Глаза волка до сих пор были открыты, но потускнели и стали безликими. Из разинутой пасти торчал сломанный клык, и свисал длинный язык, так же порванный на ошметки, как и все остальное тело.

– Кто это сделал? – глухо выдавил из себя княжич.

– Почем мне знать? – горестно откликнулась сестра. – Кладовая стоит на отшибе, ночью никто тут не ходит.

– А где стража? Где наши люди?

– У себя дома остались. Да еще этой ночью, говорят, приплывал змей и так буйствовал, что едва не наделал бед. Мечко выслал дозорных на берега, Хотовит и Страхиня со всеми ушли.