Эти слова были обращены уже к Твердиславу.

– Погляди-ка на этого хвастуна, – продолжил Мечислав. – Целый год пропадал невесть где, вернулся потрепанный, что петух после драки, и теперь сует свой нос, куда не следует. У самого ни гроша за душой, а все туда же – на княжий стол ему захотелось.

– Я тебя еще сто раз куплю и продам, – пообещал Домажир. – Купить, если хочешь знать, можно все на свете – и княжий стол, и твою душу.

– О своей душе позаботься, по ней давно пекло плачет. А для начала верни долги всем, у кого занимал. Ты не знал, Твердислав Ярополчич? Этот пройдоха вот-вот пойдет по миру. Берегись, Домша, попадешь и ты в закупы, как тот же Нездила, будешь у меня на ладье рыбьи потроха чистить, да выклянчивать объедки с господского стола. А ну, брысь отсюда! И чтоб духу твоего здесь больше не было!

Воевода приподнял пухлого человечка и швырнул его к выходу из садика. Твердислав обратил внимание на то, как легко ему это далось: будто рука Мечислава была выкована из железа, и это несмотря на то, что прокушенная Гери ладонь у него была замотана цветистой тряпочкой, от которой пахло целебной мазью. Домажир покатился по мощеной дорожке, перед воротами обернулся, и злобно выкрикнул:

– Вы еще оба под мою дудку попляшете!

Убедившись, что купец скрылся, воевода обернулся к Твердиславу и напряженно произнес:

– А теперь поговорим без помех. Мы с тобой малость повздорили там, на капище, но чужим об этом знать не обязательно. Есть у нас дельце и посерьезней. Вече выберет нового князя – это не избежать. Наверняка ты, Твердислав Ярополчич, захочешь занять стол твоего отца. Но князя нельзя просто выкликнуть. Князя должен принять народ, иначе кто станет тебе подчиняться? Ты молодой и неопытный, ты можешь этого не понимать.

Твердислав не торопился с ответом, он лишь внимательно слушал. Оба собеседника медленно двинулись по дорожке и дошли до глухого забора, отгораживающего усадьбу от соседей.

– Загляни правде в глаза – ты в очереди не первый, – продолжил воевода. – Твой стрый – знатный боярин, и на княжеской лествице он стоит выше тебя. Но станет ли он заботиться о тебе так, как тот, кто тебе всем обязан? Мы можем с тобой договориться. Ты скажешь старейшине Будогосту, что почитаешь меня как отца. Тогда дружина Ярополка и все, кто привык к нему, отдадут мне свои голоса. Я буду княжить и править, водить в бой дружину, собирать думу и назначать ближних бояр. Тебе я построю роскошный дворец, какого не было еще ни у кого. Обеспечу по гроб жизни твою мать и сестер, младшего брата возьму и воспитаю, как воина. Тебе не придется о них заботиться, и ты сможешь проводить время в пирах и весельях. Единственное условие: не суйся в княжеские дела, не советуй, каким людям какие должности дать, и не заявляй своих прав на стол. Условия выгодные. Примешь их – выиграешь безбедную жизнь, откажешься – упустишь удачу.

– Но мой батюшка еще может очнуться, – возразил Твердислав.

– Даже если он и очнется, то останется немощным до конца своих дней. Очистить кровь от змеиного яда уже не удастся – волхвы так говорят. Народу ранов нужен защитник, а таким могу быть только я. Решайся, отрок. Если ты не со мной – значит, ты против меня.

– Я не отрок, – резко сказал Твердислав. – Из ребячьего возраста я давно уже вышел. И покушаться на отчий стол, пока мой отец еще дышит, я не позволю.

– Тогда я разделаюсь с тобой, как со щенком, который только и умеет, что путаться под ногами, – рассвирепел воевода. – Не хочешь решить дело по-хорошему? Не надо, я могу и по-плохому. Учти: у меня за плечом моя собственная дружина, и она слушается только меня. Не тебя и не князя, не старейшину Будогоста и даже не волхва. Для своих людей я один – царь и бог. Захочешь стать моим человеком – и я дам тебе больше, чем любому другому. Не захочешь – сотру в порошок!

В приступе ярости воевода схватил Твердислава за горло, поднял ввысь и прижал к забору. Глаза княжича налились гневом. Он не сомневался, что его сил хватит на то, чтобы отбросить противника, забывшего, как подобает приличному гостю вести себя в чужом владении. Но Твердислав вспомнил, что воевода старше его и по возрасту, и по чину. Поднять руку на старшего для воспитанного рана было делом из ряда вон выходящим, и он не решился.

Неожиданно кто-то дернул Мечислава за плечи так резко, что тот выпустил свою жертву из рук. Княжич опустился на землю и отдышался.

– Ах ты, грязный холоп! Ты посмел меня тронуть? – заходясь от ярости, выкрикнул Мечислав.

– Еще как посмел! – не стесняясь, ответил Нездила, появившийся у него за спиной.

Без лишних церемоний он схватил воеводу за шиворот и оттащил от робеющего княжича.

– Раб безродный! Ты забыл, на чьем ты берегу, – возмутился Мечислав.

– Это ты забыл, что порядочный гость на нападет на хозяев в их доме.

– Попридержи свой холопский язык! Я могу убить тебя прямо на этом месте, и это даже не будет считаться убийством – просто порчей чужого имущества.

– Кто бы сомневался! – ничуть не испугавшись, оскалился в улыбке закуп. – Но тогда тебе придется заплатить за это имущество его полную цену, а это четыре гривны серебром. Сначала пойди к моему хозяину, Властимилу, и отдай ему плату, а уж после за мной приходи.

Услышав про Властимила и про цену, которую придется заплатить за убийство холопа, Мечислав мигом остыл. Он направил на Твердислава толстый палец с нечищеным ногтем и хмуро бросил:

– Встанешь у меня на пути – вырву хвост твоему волку и затолкаю тебе в глотку!

– Проваливай! – скаля зубы, Нездила швырнул ком земли ему вслед.

Мечислав злобно рыкнул на него, развернулся и стремительно зашагал к воротам. Твердислав дружески потрепал закупа по плечу и проговорил:

– Благодарствую, выручил. Я и не знал, что делать с таким наглецом. Ты показал, как надо с ним обходиться.

– Я могу дать еще много уроков, – посмеялся Нездила. – Но сейчас не до них. Хозяин прислал меня сказать, что вече соберется завтра с утра на площади перед храмом. Будогост требует, чтобы ты принес пояс. Деваться некуда, этот пояс принадлежит Святовиту, но кому попало его не давай. Хозяин просил передать, что он не даст в обиду семью своего брата. Только и ты уж, будь добр, его не забудь.

– Мы – одна семья, мы стоим за одно, – заверил его Твердислав.

После полудня пришли дружинники Ярополка, служившие гребцами на его ладье: пожилой кормчий Хотовит, уже четыре десятка лет бороздивший просторы Варяжского моря, юный и задиристый Страхиня, и ровесники княжича, близнецы Мирослав со Славомиром, похожие друг на друга, как два весла из одной пары.

Хотовит чинно раскланялся с хозяйкой дома и расспросил о здоровье князя. По тому, как молодежь навострила ушки, выслушивая ответ, Твердислав догадался, что спрашивают не ради вежливости: от князя зависело, будет ли его дружина и дальше пользоваться славой самой удачливой на Руяне. Узнав, что князь все еще дышит, гребцы с ладьи переглянулись: они явно хотели услышать, что он пришел в себя, но и то, что он жив, было хорошей новостью.

– Твердислав Ярополчич, старейшина Будогост приглашает тебя на вече, – неловко переминаясь с ноги на ногу, проговорил Хотовит. – Он просит принести Святовитов пояс. Говорят, будто нового князя собрались опоясывать.

– Еще прежний князь веки не смежил, а им уже нового подавай, – вздохнула княгиня. – Чего ж им не терпится?

Хотовит не нашел, что ответить, он и сам был не рад тому, что первенство перейдет к чужакам.

Твердислав метнулся в свою светлицу и торопливо натянул шерстяные портки и льняную рубаху, но вошла мать, оглядела его и укорила:

– Не позорь семью! На тебя весь честной народ глазеть будет. Оденься, как к празднику. Встречают-то по одежке!

Она повела его в кладовую, открыла старые сундуки, и сама выбрала ему тонкую рубаху из дорогого шелка, сапфирово-синюю, с золотой вышивкой, изображающей лося, поднявшего на рогах солнечное колесо. Тот же лось с колесом, катящимся по небесам, оказался вышит и на пурпурном корзне – плаще с одним рукавом, с подбоем из куньего меха. Этот лось служил родовым символом еще деду Твердислава, старому Гостомыслу, пришедшему на Руяну со своей дружиной полвека назад. К рубахе мать добавила портки, светло-серые, тоже шелковые, и сапоги из выделанного сафьяна, зеленые, с желтой волной.