– Не очень, также как всех.

– А был ли у неё молодой человек? Она же была красивая девушка, не так ли?

– Да. То есть, красивая, но я не знаю, был ли у неё кто-то.

– Её никто не встречал по вечерам?

– Я не видел, – покачал головой Степан. – А Вы считаете, это мог сделать её ухажер?

– Мы проверяем все возможности, – важно ответил Павлов. – Вам есть что ещё сообщить?

Сторож и заведующая переглянулись, и Екатерина Владимировна ответила за двоих:

– Нет.

Когда Павлов закончил допросы всех немногочисленных сотрудников библиотеки, на улице смеркалось. Он отправился на конке в Замоскворечье, куда переехал, поступив на службу в полицию. Квартиру он нашёл в том же доме, где жил Блохин. Хотя вернее будет сказать, что это его наставник и начальник предложил вариант в доме, где жил сам. Поэтому прежде, чем отправиться в свою микроскопическую квартиру, состоящую из одной комнаты во втором этаже, Илья решил проведать Блохина, в квартире которого царил холостяцкий беспорядок.

Старший агент открыл дверь, повернулся и, ковыляя, дошел до кровати, на которую тут же плюхнулся задом. Сломанную ногу в гипсовой лангете положил на стоявший рядом деревянный стул.

– Свозили меня в первоградскую больницу, – пояснил Блохин, глядя на гипс, – сказали: шесть недель покоя, наступать нельзя. Что за напасть? Столько дел, а тут это!

– Ничего, зато отдохнёте. Напишите список, я завтра схожу за продуктами, – сказал Павлов.

– Ты лучше с утра узнай кого назначили следователем, я-то не смогу. Рассказывай, что узнал.

Павлов начал рассказывать, стараясь не упускать деталей и тщательно подбирая слова, всё-таки первое настоящее дело, – ему не хотелось попасть впросак перед опытным агентом. Илья начал своё повествование с домов и дач рядом с Петровским парком, особенно выделив посещение дома Молчановых.

– С Лизой этой, дочкой мясника, нужно ещё раз поговорить. Ты прав, она может что-то знать, – задумчиво давал советы Блохин. – Подкарауль её одну на улице и надави. На отца тоже надо было надавить. Эх, меня не было! Убийство – это серьезное преступление, и нечего было цацкаться с ним. Сходи в лавку, допроси тех, кто там работает у него, узнай, откуда кровь. Не разделывает же он мясо в шубе! Запачкать, конечно, мог. Но узнай подробности. С подозрения пока его не снимай.

– У него сын в лавке и он, вдвоем они.

Сын – это плохо, договорятся. Уже договорились, если это Молчанов.

– Непохож он на убийцу: благопристойный такой, семья, – вставил Павлов.

– Ты что же думаешь, у убийцы на лбу написано: «Вот он, мол, я – душегуб»?

– Но какой мотив может быть у Молчанова? Они же соседи, Вера Александровна его дочку учила…

– Это тебе и надо выяснить, – заявил Блохин. – А ну как он соблазнил Погребову, а потом и убил, чтобы концы в воду, и никто не узнал? Что в библиотеке?

Илья вздохнул и начал рассказывать. Старший агент внимательно выслушал его и спросил:

– Значит, сторож глаз положил на девушку?

– Я разве так сказал? – удивился Павлов.

– Конечно, сказал, он же ей интересовался, подслушивал, отметил, что красивая. А потом, дескать, ничего не знает про неё. Что-то должен знать, раз интересуется. Возьми его адрес и навести дома, посмотри, как живёт, припугни. Может, что и скажет.

– Хорошо, – согласился молодой сыщик, подумав о том, что ему ещё учиться и учиться.

В Сенатском дворце Кремля, представлявшем собой здание, построенное в виде угла с цилиндрическим центром и куполом, увенчанном статуей Георгия Победоносца, сегодня царила суматоха. Стоит отметить, что для здания, где располагались Окружной суд Москвы, Судебная палата и ещё несколько учреждений, всегда была присуща некоторая суетливость, как среди чиновников, так и посетителей, в силу самого характера подобных заведений. Однако сегодня был особенный день. Весть о смерти Николая Александровича Алексеева, городского головы, раненого накануне психически больным пациентом по фамилии Андрианов, уже разлетелась по всей Москве и перестала быть новостью. Главной же темой обсуждения московской бюрократии, да и простых москвичей, стала кандидатура нового главы города. Спекуляции на эту тему доходили до самых экстравагантных, а порой уж и совсем абсурдных персон, коих и не стоит упоминать. При этом, знающие люди, более близкие к коридорам московских властей, называли только две фамилии, как наиболее вероятные: Ушакова Сергея Николаевича и Рукавишникова Константина Васильевича, женатого на двоюродной сестре известного мецената Саввы Ивановича Мамонтова. Оба были известными в Москве купцами. Но, безусловно, всё должно было решиться на предстоящих выборах.

Судебный следователь Иван Иванович Трегубов тоже в этот день находился в Сенатском дворце, поскольку обустраивал своё новое служебное помещение. Как следователя по особо важным делам, его перевели сюда из съемного помещения, где он работал ранее. Слух о новом назначении Трегубова разлетелся по зданию не менее быстро, чем слух о смерти городского главы по Москве. Иван Иванович уже успел встретиться в коридоре с Николаем Васильевичем Сахаровым, опытным и известным по многим громким делам следователем, с которым Трегубов с некоторых пор был на дружеской ноге.

– Смотрите, будьте осторожны, – предупредил Сахаров Трегубова, – внезапное повышение может вызвать зависть окружающих, а завистников среди наших коллег немало, как Вы понимаете.

Иван Трегубов понимал это очень хорошо, поскольку уже не первый год был на службе. Достаточно было вспомнить, как этим утром его окинул оценивающим взглядом Григорий Константинович Семякин, когда Трегубова представил Смирнов. Их встреча была очень короткой, Семякин куда-то торопился. Вместе с ним был юный господин с усами и запоминающимся острым взглядом карих глаз, который представился как Евгений Филиппович. «Наверное, агент», – предположил потом подполковник Смирнов. Семякин сказал, что он не занимается делом Канарейкина. Просто помог Стрельцову, который, возможно, уже приехал в Москву из Петербурга. Пропажа документа произошла в доме князя Бронского. Там сейчас полиция, которая никого не выпускает из дома, ввиду того, что пропавший документ ещё не найден. Командует на месте некий Алексей Алексеевич Коваль, все подробности у него. Со слов Коваля, вина Канарейкина не вызывает сомнения, ведётся дознание. Смирнов и Трегубов договорись, что поедут в дом Бронского во второй половине дня, когда будут подписаны все бумаги относительно назначения Трегубова. А пока суть да дело, Иван занимался обустройством небольшой комнаты, которую ему выделили под кабинет. Раскладывая вещи и бумаги, он размышлял об исчезнувших документах и Николае Канарейкине. Поверить в вину своего однокашника по гимназии было слишком сложно. С какой стати, скажите, Николаю красть документ?! С другой стороны, Трегубов хорошо понимал, что пропавшие бумаги были очень важными. Если они попадут не в те руки, Германия, зная намерения Франции и России, может попытаться разрушить их союз. Возможно, франко-русский союз будет событием, которое определит политику России в двадцатом веке. Если Трегубов раскроет это дело и найдет документы, он станет в каком-то смысле спасителем страны, и кто знает, может быть его наградят и начнут давать более серьезные и ответственные поручения. Он представил, как получает орден из рук самого императора. Мечты о великих свершениях продолжали основательно занимать голову Трегубова, когда в дверь осторожно постучали.

– Входите, не заперто, – Иван посмотрел на вошедшего, продолжая возиться с бумагами.

– Илья Петрович Павлов, – представился вошедший, сильно походивший на студента.

– Илья Петрович? – воскликнул Трегубов. – Вот так совпадение! Так звали моего первого начальника на службе в полиции, – пояснил он. – Чем обязан Вашему посещению, Илья Петрович?

– Вы – Иван Иванович Трегубов? – вместо ответа спросил вошедший Павлов.