— Хорошо, — Алрик глубоко вздохнул, смиряясь с неизбежным. Его «коэффициент риска» все так же показывал 100%. Но теперь это была цифра для одного-единственного варианта. — Значит, мы даем бой. Не за эти камни. Не за честь. Мы даем бой за него. Потому что другого выбора у нас все равно нет. И потому что… — он бросил взгляд на неподвижное личико Каэла. — ...возможно, именно в этом «другом» и заключен единственный шанс этого мира. Не на спасение. Старый мир не спасти. А на что-то новое. На семя, которое прорастет сквозь наш прах. И раз уж умирать, так хотя бы удобрить почву для чего-то, а не просто стать пылью.

Решение было принято. Не единодушно. Не с надеждой. Но с последним, отчаянным согласием обреченных. Они не выбирали эту войну. Но они выбрали, за что умирать. И в этом выборе, в этом хрупком союзе людей, орков, гоблинов и вампиров, защищающих лилового младенца с глазами старше мира, уже заключалось семя того нового, о чем говорил циник Алрик. Семя, которое предстояло прорасти в крови и пепле.

Глава 62: "Жертва"

Тишина в обсерватории стала иной. Раньше она была напряженной, густой, как смола, сотканной из усилия воли. Теперь она стала пустой. Разреженной. Как воздух на большой высоте, где уже нечем дышать. Эльта стояла, недвижимая, но ее стояние больше не было позой концентрации. Это была поза распада.

Ее связь с Щитом, некогда бывшая бурлящим каналом, по которому ее воля текла рекой, теперь истончилась до хрупкой серебряной нити. Она чувствовала каждое колебание барьера, каждое касание демонической энергии — не как удары, а как тихие щелчки, отсчитывающие последние мгновения ее существования. Ее физическое тело было лишь бледной тенью, пустой оболочкой. Плоть высохла, обтянув кости, как пергамент. Кожа стала полупрозрачной, и сквозь нее проступала призрачная голубая вуаль ментальной энергии — душа, вытекающая наружу.

Она не думала о мести. Не думала о Вейнаре. Не думала о власти. Все эти понятия, когда-то бывшие для нее всем, рассыпались в прах, как старая, ветхая ткань. Ее разум, отточенный годами вычислений и инженерной логики, работал теперь с одной-единственной задачей. Завершить формулу.

Стабилизатор Реальности был ее величайшим творением. Но он был несовершенен. Он требовал постоянной подпитки, внешнего управления. Он был инструментом, а не решением. И теперь, стоя на грани небытия, она наконец увидела путь к завершению. Не контролировать реальность. Стать ею.

Ее сознание, уже наполовину растворенное в астральной сети, которую она сама и создала, начало финальную перекалибровку. Это не был ритуал в привычном понимании — со свечами, заклинаниями, кругами. Это был акт чистой математики. Высшая форма инженерии, где чертежом стала карта ее сознания, а материалом — сама ткань ее души.

Она не пыталась укрепить Щит. Она начала вплетать саму себя в его структуру. Ее воспоминания, ее знания, ее личность — все, что составляло «Эльту», — превращалось в чистую информацию, в стабильные ментальные узлы, которые должны были навсегда запечатлеться в ткани реальности вокруг форта. Она не просто отдавала приказ. Она растворяла свое «я» в ментальной сети, становясь не оператором, а операционной системой. Вечным стражем. Ценой собственного существования.

Аэлин наблюдала за этим, застыв у входа. Она видела, как тело ее госпожи медленно светлеется, становясь почти невесомым, как бы готовясь исчезнуть. Она чувствовала, как меняется само пространство вокруг — воздух становился кристально чистым, неподвижным, будто в гигантском соборе. Далекие звуки битвы, доносившиеся снаружи, затихали, поглощаемые этой новой, абсолютной тишиной.

— Госпожа... — прошептала Аэлин, но слова застряли в горле. Она понимала. Процесс был необратим. Это был не упадок сил. Это был осознанный уход.

Эльта повернула голову. Движение было плавным, почти невещественным. Ее глаза, когда-то полные огня и ярости, а потом — ледяного расчета, теперь были подобны двум глубоким озерам, в которых отражалась не комната, а что-то иное — бесконечные ряды рунических последовательностей, сложнейшие схемы, танцующие в такт угасающему пульсу вселенной.

Взгляд ее упал на Аэлин. И в нем не было ни просьбы, ни приказа. Было лишь... признание. Передача эстафеты. Молчаливое благословение на то, чтобы нести бремя, которое она сама более не могла нести.

И тогда Эльта улыбнулась. Слабо, едва заметно. Это была не улыбка счастья или печали. Это была улыбка ученого, нашедшего решение задачи, над которой он бился всю жизнь.

Ее последняя мысль не была о мести. Не о потерянной любви. Не о сломленной гордости.

Она была о завершенной формуле.

...переменная «Я»... обнулена... интеграция в базу... параметры стабильны... система автономна... цикл вечен...

Ее физическое тело не рухнуло. Оно просто перестало быть плотным. Контуры его расплылись, стали прозрачными, как утренний туман, и затем окончательно растворились в воздухе. От Эльты не осталось ни праха, ни пепла. Лишь легкое, едва уловимое мерцание в самом центре обсерватории, похожее на тепловую дымку над раскаленным камнем.

И в тот же миг Щит над фортом, который уже начал дрожать и мерцать, внезапно обрел новую, невероятную прочность. Он не просто стабилизировался. Он стал частью ландшафта. Не магическим барьером, а непреложным законом природы этой локации. Воздух внутри него стал кристально чист, звуки — приглушенными и ясными. Демоны, яростно бьющиеся о невидимую стену, внезапно отшатнулись, обескураженные — их инстинкты больше не регистрировали здесь источник энергии, который можно поглотить. Они упирались в факт. В аксиому.

Аэлин стояла одна в центре пустой комнаты. Воздух все еще вибрировал от только что случившегося акта абсолютной воли. На полу, где секунду назад стояла Эльта, лежал лишь ее плащ — безжизненный, пустой.

Она сделала шаг вперед, потом другой. Ее пальцы дрожали. Она подняла плащ. Ткань была холодной. Никакого намека на тепло ушедшего тела.

И тогда Аэлин поняла. Все механизмы поместья, все рунические контуры, вся система управления — все это теперь было ее. Не потому, что Эльта приказала. А потому, что больше некому было это делать. Она была последним звеном в цепи.

Она вышла из обсерватории, плащ Эльты в руках. Ее шаги эхом отдавались в мертвой тишине коридоров. Она шла не как ассистент. Не как подмастерье. Она шла как мастер. Единственный мастер у механизма, обретшего душу. Наследница не власти, а долга, цена которого была только что уплачена.

И где-то далеко, в своем кабинете, лорд Вейнар, чье сознание было начисто стерто волей Эльты, вдруг замер. Его пустой взгляд устремился в стену, и по его идеальной, бесстрастной щеке скатилась единственная, абсолютно бесчувственная слеза. Марионетка почувствовала, что нитей больше нет. Но двигаться она могла теперь только по инерции, пока не остановится навсегда.

Жертва была принесена. Щит стал вечным. А Эльта... Эльта стала тишиной.

Глава 63: "Сердце Порчи и Песок"

Воздух под куполом вечного щита был подобен застывшему стеклу — прозрачному, хрупкому и обманчиво спокойному. Но за его пределами мир сходил с ума. Земля содрогалась в предсмертных судорогах, а небо почернело от демонической скверны, затмившей солнце. И в центре этого ада, прорубая себе путь сквозь орды своих же порождений, двигался он.

Малак.

Он не шел — он плыл, не касаясь земли, оставляя за собой выжженный след, где даже багровая порча затихала, склоняясь перед своим источником. Его форма, некогда бывшая подобием гуманоида, теперь была живым кошмаром из сплавленной плоти, сияющих багровых кристаллов и шевелящихся теней. Но самое ужасное были его глаза — две угольные дыры, в которых плясали отражения искаженных миров. И они были прикованы к цитадели. К ребенку.

Он чувствовал Каэла. Чувствовал его как сбой в собственной симфонии разрушения. Каэл был его творением — плотью от плоти Порчи, ее квинтэссенцией и идеальным сосудом. Но в нем зародилось нечто иное — семя иного порядка, кристаллизация хаоса, обретшая собственный, чуждый ему разум. Это была не ошибка, а ересь. И это бесило его яростью бога, чье творение не просто взбунтовалось, а создало внутри себя новую, конкурирующую религию.