-- Зачем терпит Бог таких людей?...

 В нем закипала глухая ненависть к этим людям -- к тем двум панам и к этому живому каменному истукану...

 И те два пана казались ему тоже как каменные: без сердца, без сострадания, без жалости...

 Они казались ему тупыми и ограниченными, потому что думали только об одном -- о богатстве, и искали в жизни только одного этого богатства, сами не зная, зачем оно им... Оба упрямо шли вперед и вперед к этому богатству.

 Зачем?

 Невнятный, неопределенный звук донесся до него из леса.

 Будто кто-то что-то сказал или кашлянул, или треснул сухой: сук.

 Потом опять стало тихо.

 В его сознании остался только этот звук, неопределенный, смутный, не разбудивший тишины...

 Он стал смотреть, не шевелясь и насторожив слух, в ту сторону, где были ворота...

 Но он ничего не мог различить там; только гуща бурьяна стояла темно-зеленой, почти черной стеной.

 В лесу снова раздался будто человеческий: голос; будто кто-то отрывисто, сдерживая голос, крикнул, и звук, вначале громкий, потом потонул в тишине слился с ней:...

 Вдруг громко раздался звук сломанного сухого дерева...

 Кочерга вздрогнул и выпрямился.

 Опять все тихо.

 Только еще раз тихо-тихо, словно его доламывали, хрустнуло дерево.

 Прошло несколько минут.

 Кочерга напрягал слух, стараясь уловить малейший шорох, и ему казалось, что по временам он слышит то отдаленный разговор, то смех, то совсем близко шум шагов потраве, но слышит только смутно-смутно.

 Ему показалось даже, что в лесу заскрипели ворота...

 Но он знал, что в лесу никого не живет, и поэтому совсем спутался, смешался в звуках, раздававшихся вокруг него, и не знал, насколько доверять своему слуху.

 Он сидел неподвижно, не шевелясь, стараясь, чтобы даже его платье не шелохнулось, а вокруг него была мертвая тишина; но в этой тишине то там, то тут, в разных местах, по временам точно вспыхивала и просыпалась жизнь и скоро опять замирала.

 Вдруг он уже ясно, отчетливо и определенно услыхал треск сучьев в лесу и вслед затем человеческие шаги и голоса.

 Но он еще не мог разобрать тогда, о чем говорили эти люди в лесу, он слышал только звук сдержанных голосов...

 Люди, очевидно, шли и разговаривали.

 Потом голоса стихли, и он так и не разобрал, о чем. они говорили.

 Только звуки шагов раздавались по-прежнему.

 По временам слышно было, как трещали под ногами сучья. Но потому ли, что кругом была необыкновенная тишина, или его слух устал от непривычного напряжения, или же люди, которые были в лесу, замедляли шаги и ступали осторожней по мере приближения к замку только Кочерга не мог определить то место, где они находились, -- далеко ли, близко ли от замка...

 Ясно и отчетливо он слышал только их шаги и треск сучьев.

 Его сердце билось тревожно и быстро-быстро...

 Им овладело странное состояние.

 Ему захотелось, чтобы в этот час совсем не было этих людей, потому что, еще не видя их, он уже был уверен, что они идут в замок за тем же, зачем ходили сюда те два пана, а вместе с тем в нем было болезненное желание, чтобы они скорей, как можно скорей пришли сюда.

 Его сердце точно раздвоилось и мучительно больно сжималось.

 И он смотрел прямо перед собой в ту сторону, где были ворота, и думал:

 "Господи, хоть бы скорей... "

 Он испытывал даже жар, как в лихорадке: слюна в горле пересохла, губы были сухи, рот полуоткрыт.

 Вдруг в нескольких шагах от себя, в бурьяне, он увидел узкую красноватую полоску света, протянувшуюся через бурьян по его стеблям, казавшимся в тех местах, где их тронул свет, светло-зеленого цвета.

 Эта полоска колебалась в гуще бурьяна то вправо, то влево, прорезывая его в разных направлениях; потом она скользнула кверху, расплывчатым отблеском легла по верхушкам бурьяна, и Кочерга различил над бурьяном поднятый в руке или на палке потайной фонарь.

 Потом фонарь снова скрылся в траве, и секунду спустя красноватый свет лег вдоль тропинки, которая вела от ворот к крыльцу.

 Затем, один за другим, раздались голоса:

 -- Здесь... Идите, идите сюда, пане!

 -- Нашел?

 -- Вот тут... Осторожней, тут камень!..

 -- О, дьявол!

 В освещенном пространстве мелькнула чья-то спина и опять скрылась.

 Кочерга поднялся с крыльца и крикнул:

 -- Кто там?

 Но он чувствовал, что голос его дрожит; он проглотил слюну и, стараясь сдержать свое волнение, опять сурово и громко крикнул:

 -- Кто там?

 А его сердце билось дробно, быстро... Вдруг оно словно остановилось, словно замерло в груди...

 Это пришли сюда те люди, те гонители бедных, упрямо ищущие богатства, готовые продать за него свою душу...

 До сих пор в нем словно спала эта мысль, а теперь она проснулась...

 И вместе с ней, с этой мыслью, в нем заклокотала прежняя злоба.

 -- Стойте, панове, -- крикнул он вдруг зазвеневшим голосом, -- а то убью!

 Он быстро взошел на верхнюю ступеньку крыльца, откуда было удобнее целить, и поднял пистолет, направляя его на огонь фонаря.

 Все его существо вдруг охватило страстное желание сейчас же, сию же минуту убить хоть одного из этих людей.

 Но он сдержался.

 Не опуская пистолета и не сводя прицела с круглого окошечка фонаря, он крикнул еще раз:

 -- Кто вы и зачем пришли сюда?

 В ответ он услыхал только разговор нескольких человек между собою.

 Хотя говорили, спрашивали и отвечали тихо, но теперь он ясно слышал почти каждое слово.

 Разговор шел о том, что сегодня пятница и что сегодня нужно, непременно нужно...

 Он знал, что нужно.

 -- Если вы пришли к каменному пану, -- крикнул он, -- то я не пущу вас, я буду стрелять.

 Опять послышался разговор, теперь уже шопотом. Потом разговор затих... Только еле-еле слышался шорох в бурьяне.

 Кочерга ясно слышал этот шорох: будто кто-то пробирался к крыльцу по бурьяну, осторожно раздвигая стебли.

 Вдруг из бурьяна выскочил человек и перебежав площадку перед крыльцом, схватился рукой за колонну, сразу перепрыгнув через две ступени...

 Он бежал вверх по ступенькам, чуть-чуть согнув спину подняв левую руку, согнутую в локте и загораживая ею нижнюю часть лица. В правой руке он держал саблю.

 Когда он вскочил на крыльцо, застучав сапогами по ступенькам и забренчав ножнами сабли, из бурьяна раздался голос:

 -- Не разговаривай с ним долго, Кукушка!

 В то же время почти одновременно грянули два выстрела...

 Кочерга выстрелил сразу из обоих пистолетов. Из одного он целил по Кукушке, из другого -- по фонарю...

 Он стрелял из двух рук разом.

 Потом он увидел, как Кукушка покатился вниз по ступеням...

 -- Спрячьте, пане, фонарь, спрячьте фонарь! Разве вы не видите, что он целит по огню? -- услыхал он вслед затем голос в бурьяне.

 А через минуту тот же голос спросил с тревогой:

 -- Что?.. Вы ранены?

 -- Убью! -- крикнул Кочерга с крыльца, -- слышите -- уходите прочь!

 -- Домой... -- донесся до него из бурьяна слабый голос. -- В плечо...

 А другой голос сказал громко:

 -- Ну, постой же ты, дид скаженный!

 -- Убью! -- опять крикнул Кочерга, -- сам ты скаженный, -- добавил он, -- а душа у тебя уж давно у вельзевула в кармане.

 Он прислушивался, не ответят ли ему чего-нибудь, и решил стрелять, если его выругают. Но теперь голоса слышались уже за стеной глухо и неясно...

 Он подождал, пока стихли голоса и шаги, и подошел к Кукушке.

 Кукушка был мертв.

 Кочерга отнес его тело в тень, чтобы утром не напали на него мухи, и покрыл его ветками бурьяна.

 Потом он зарядил пистолеты, для чего сходил в свою комнату, и хотел было опять выйти на крыльцо, но вместо того только постоял перед окошком, поглядел на двор, на лес, на то место, где мертвым сном спал Кукушка, и, тихо повернувшись, вышел из комнаты и пошел по замку из залы в залу.