-- Ну думает -- спасибо тебе Корень!
Только смотрит: болван, который на носу, поворачивается к нему, поворачивается... повернулся совсем, -- как ляскнет зубами, гвозди-то вылезли из глаз почти на пол вершка, блеснули и опять спрятались...
Вон он какой болван был. Конечно, -- колдовской:
-- Хорошо, -- говорить Борода, -- не съешь. Поколдовал там что нужно: затих болван; только шипит: конечно, чует, что чужой...
Ну, чем ближе, тем больше видно; смотрит Борода: вскочила русалочка на ноги, совсем голубая на месяце вся светится, капли с волос, посыпались; монисты на шее из ракушек, и тоже все в каплях: дрожат как самоцветные камни.
Перестала только слезы блестят на ресницах... Смотрит на Бороду: глаза, голубые -- голубые... И ничего не говорит, а опять заныло у Бороды сердце: видит, что просить она его о чем-то глазами и жалуется, просить, а сказать не может. И будто не верит ему и боится, и будто ждет чего-то.
Да вдруг увидала болвана, затряслась вся, закрыла лицо руками.
-- Ну, думает Борода, -- не обошлось тут дело без; Кореня.
Подъехал совсем близко, остановил лодку.
-- Что говорит такое?
Молчит русалочка, дрожит вся. И видит Борода: совсем -- совсем маленькая, лет может двенадцати, не больше.
-- Ах ты, -- говорит, -- несчастная твоя доля... Не бойся, -- говорит. -- Я, -- говорит, -- добрый... Я этого болвана, я вот как...
Взял и ткнул его опять ногой в затылок, потому что видит -- как же ее утешить?
Зашипел болван.
Одна лягушка взобралась на болвана, прямо на темя, да как заквачет на весь пруд. Открыла лицо русалочка, глянула на лягушку, а лягушка сейчас:
-- Верно, -- говорит, -- добрый.
-- Добрый, -- говорит и Борода, смотрит на русалочку, смеется. -- Кто, говорит, тебя обидел? Может, дед за что наказал?.. А то, может, Корень?..
А дело, видите, как было. Был этот Корень, как вам сказать, жадный был, все ему мало.
Ну и как водилось у него в пруде много рыбы, (тогда, знаете, не то, что теперь): бывало, выйдешь на пруд: Господи ты мой Боже, -- щуки вот эдакие были, а сомы... плывет, бывало, -- прямо тебе теленок... А много было, страсть: -- стадами ходили.
Ну, Корень, чтобы рыба из пруда в реку не заходила, взял, да и заколдовал: что -- провел через весь пруд поперек межи.
Вы сейчас спросите, как?
А так -- веслом, и заколдовал: чтоб, где он веслом отметил, рыба за ту межу не переплывала...
А русалкам спокон веков такой зарок положен: пасет их ихний дедка по полям, лугам и болотам, -- играй сколько хочешь, а за межи переходить нельзя... Как межа, так сейчас и ищи, где ее обойти. Ну, значит, эта русалочка играла, играла с подругами по пруду (пруд-то большой был, в камышах весь, раздолье)... да... Играла -- играла, да и -- заплыла к самой мельнице, а Корень как раз тут и заколдовал межу; ей и нельзя.
Подруги ушли, а ей нельзя: горит водяная межа поперек через весь пруд.
Ну, взобралась она на купавки, значит, и плачет. Конечно, ребенок: скучно одной.
А Корень спит себе, ничего не слышит. Ему что? Рыба дома -- значит, и спи себе.
Расспросил это Борода обо всем русалочку, -- ах ты, -- говорит, горемычная...
Глянул по пруду: -- в самом деле, все равно как след от лодки через весь пруд, как медная струна протянута.
-- Дедушка, -- говорит, русалочка, -- перенеси ты меня через эту межу...
Сложила ручки, смотрит на Бороду, а глазами: морг-морг, и ресницы мокрые, мокрые от слез. Вздрогнула.
Вытаращились и лягушки на Бороду, смотрят, что скажет?
А нельзя, никак нельзя переходить русалкам межи; закон такой.
Что нельзя, то нельзя.
Хорошо. Вот взял Борода русалочку в лодку и повез вдоль межи. Едет, а она сидит напротив, глаз с него не спускает.
-- Дедушка, -- говорит, -- куда ты меня везешь?
-- Куда везу, туда везу, -- говорит Борода. Сам говорит, а сам думает; "как быть?"
Знаете, задал ему Корень задачу: поглядит -- поглядит на межу нет крепко сделано: уж как он колдун, так сразу видит, какое колдовство можно снять, какое нельзя. Все равно, как скажем, сделал слесарь замок, а ключ потеряли, позвали другого слесаря.
-- Можешь отомкнуть?
-- Нет, ваше-скородие, не могу-с.
Так и тут: и тот мастер, и тот мастер, да один дохитрился, а другой нет.
Задумался Борода, брови сдвинул, приставил палец ко лбу, крякает... Трудно дело.
И не то, что-б ему никак нельзя было русалочку из пруда вывести, а главное, подумает, подумает про Кореня: "ах ты думает этакой, сякой"... Обидно. И не то что обидно, а досадно.
Однако, под конец плюнул. Причалил к берегу, взял на руки русалочку, вышел на берег.
-- Вот что, -- говорит, -- у него свое, у меня свое, всякий свое знает... Попади он ко мне на огород, так я бы его еще не так оплел... (Все-таки, знаете, немножко стыдно, что он как будто дурей Кореня). Да. Нахмурился. -- "А ты, говорит, девочка, не бойся, все сделаю".
И понес он ее, по лозняку, по крапиве, -- где не было меж.
Темно это в ракитках. От месяца светлые пятна лежат на траве, роса кое-где блестит, только тусклая, не то, что на чистом месте. Сухие сучки хрустят под ногами...
Откуда-то медом пахнет. Теплая, теплая ночь.
А Борода идет -- идет, нет, нет и выругается:
-- Ах ты, будь тебе не ладно! -- Все не может забыт Кореня.
И сейчас-же возьмет и погладит русалочку, потому что, она знаете, дикая, пугливая: как выругается Борода, сейчас слышит: вздохнула.
-- Не, нет, -- говорит Борюда, -- ты у меня хорошая...
Возьмет, и погладит.
И слышит вдруг Борода, -- шепчет ему что-то русалочка на ухо...
-- Что ты? -- спрашивает. Остановился.
А она, должно, боится говорить громко.
Шепчет:
-- Дедушка, приходи к нам в гости; ты дедушка, добрый... Не сердись на Кореня, -- как придешь к нам, наши тебя всему научат...
Сама шепчет, а сама одной рукой за шею держится, а другой бороду ему пальцами перебирает.
-- Придешь, дедушка?
-- А куда? говорит...
-- На "Большое болото"...
-- Хорошо, хорошо, -- говорит Борода, взял ее половчей и понес дальше.
Ну, вынес он ее на прямо к мосту, пустил на траву.
-- Гуляй, -- говорит.
Прыгнула русалочка в воду, поплыла. Даже "прощай" не сказала: уж очень обрадовалась.
А Борода пошел домой.
А что было дальше, об этом в другой: раз.
Вечер второй
На чем мы вчера остановились? ... Да! Ну, слушайте.
Пришел, значит, Борода домой, лег спать, да все и заспал, что с ним в ту ночь было... То есть, не то, чтобы совсем заспал, а сам, говорит, не знаю, -- проснулся и не знаю: сон ли, правда ли, -- все перемешалось.
К вашему дедушке тогда приходил, так рассказывал. Любитель ваш дедушка были это послушать. Однако, не верят.
-- Врешь, -- говорят, -- Борода!
-- Ей Богу-с, -- говорит, и сейчас, знаете, -- верней всего, -- говорит, -- правда...
Ах, ты Господи! -- то сон, а то правда. Такой уж старик был.
-- И что ж, говорят, -- пойдешь на Большое Болото?
-- И пойду-с, -- говорит.
Под конец уперся на своем: правда и все тут.
-- Хорошо, -- говорит, -- батюшка, Николай Петрович, наша барышня, Александра Петровна, петь обучены, а только, куда же им до этой русалки.
