<p>
Но психологический крах был лишь началом. Физический мир реагировал на ее присутствие в лабораториях LILITH с отвращением.</p>
<p>
Компьютеры IBM давали сбои, выводя на экраны искаженные, психоделические узоры вместо данных. Диктофоны замедляли запись до жуткого гула или ускорялись до птичьего щебета. Лампы мерцали и перегорали с пугающей частотой.</p>
<p>
Обои в комнате для интервью за считанные дни выцвели до грязно-серого, а углы начали отклеиваться, будто стены потели от страха. Еда в автоматах – шоколадки, бутерброды – портилась невероятно быстро, покрываясь сизой плесенью или источая запах гниения уже на следующий день.</p>
<p>
Жалобы персонала росли как грибы. "Воздух становится густым, как сироп... Дышать невозможно". "Голова – вата. Не могу сложить двух мыслей. Полная прострация". "Чувствую себя идиотом. Тупость какая-то непреодолимая". "Паралич воли. Хочется просто сидеть и смотреть в стену, пока она не рассыплется". Атмосфера "непроходимой тупости" и "осязаемого воздуха" висела в комнатах с Селен как ядовитый туман. </p>
<p>
Когда старший научный консультант, доктор Артур Финч, человек с железными нервами и рациональным умом, просмотрел все данные, он побледнел. Он понял. Не девиация. Не психическое расстройство. Перед ними была онтологическая трещина. Существо, лишенное морального ядра, вины, стыда, внутреннего "Я" – фундаментальных атрибутов человека эпохи Модерна. Не человек, а природная сила, обернутая в дряблую плоть. Антипуританский кошмар, воплощенный. Его рациональный мир дал трещину.</p>
<p>
На следующей сессии присутствовал офицер ФБР Ричард Келлер, "серый человек" высокого ранга, присланный наблюдать. Селен сидела напротив психолога, спокойная, в своих коротких потертых шортах, майке, обнажающей "muffin top", дешевых шлепанцах. Она смотрела куда-то в пространство над головой психолога.</p>
<p>
Воздух сгустился. Стал липким, тяжелым, как ртуть. Доктор Финч почувствовал, как его мысль замедляется, превращаясь в тягучее месиво. Келлеру было хуже. Его голова налилась свинцом. Он видел не девушку. Он видел пустоту, обернутую в кожу. Видел трещину в самом фундаменте реальности, куда мог провалиться его упорядоченный мир. Экзистенциальный ужас, холодный и всесокрушающий, схватил его за горло. Разум, лишенный привычных опор – морали, логики, "Я" – не выдержал. В глазах Келлера вспыхнуло чистое, животное безумие.</p>
<p>
– Нет! – закричал он хрипло, не своим голосом. – Закрой ее! Закрой дыру!</p>
<p>
Его рука сама рванулась к кобуре. Резкий хлопок выстрела оглушил комнату. Пуля вошла точно в сердце Селен. Она даже не вздрогнула. Просто медленно осела на стул, потом соскользнула на пол, уронив голову на выцветший линолеум. На ее майке расплывалось алое пятно. В глазах застыло все то же безразлично-нейтральное выражение.</p>
<p>
Инцидент замяли. "Трагический несчастный случай". "Временное помешательство офицера под давлением работы". Селен Векс официально умерла. Тело кремировали без лишних вопросов.</p>
<p>
Но физическая оболочка – это всего лишь одежда. </p>
<p>
Спустя неделю по Буффало поползли слухи. Селен видели в "мусорном" баре на окраине. Она танцевала на столе, обнимая какого-то дрябловатого паренька с ножом за поясом. Ее смех был узнаваем.</p>
<p>
Некоторым ученым из LILITH она являлась как искаженный сигнал на экране домашнего телевизора во время вечерних новостей. Лицо Селен, бледное, с безразличными глазами, накладывалось на лицо диктора.</p>
<p>
Стенографистке Элен она явилась как промокашка в дверном проеме ее спальни, когда она включала свет. На мгновение – четкий силуэт в шортах и майке, потом – ничего.</p>
<p>
Охраннику на входе – как холодное дуновение и запах дешевого сладкого кофе в пустом лифте.</p>
<p>
Она не умерла. Она сбросила кожу, как змея. Онтологическая трещина не может быть залатана пулей.</p>
<p>
***</p>
<p>
София Миллер, журналистка с острым взглядом и степенью по антропологии из Беркли, копалась в руинах эпохи VHS. Ее интересовала программа LILITH – забытый эксперимент над "девиантными" девушками рейгановской эры. Она вытаскивала из архивов тысячи страниц: слезливые исповеди, полные вины и стыда; истории наркотиков, насилия, отчаяния; крики девушек, пытавшихся вписаться в мир, который их отвергал.</p>
<p>
И среди этого моря боли – кристально чистые монологи Селен Векс. Они выделялись, как алмаз в угольной шахте. Не вина. Не стыд. Не ненависть к себе. Чистый поток сознания:</p>
<p>
"Движение – это жизнь. Лежать – тоже движение, внутри."</p>
<p>
"Дерево умерло. Это больно. Как огонь в кости. Но из боли рождается новый росток. Это закон."</p>
<p>
"Мораль? Это как в фильме про Мэрри Поппинс? Том, старом?"</p>
<p>
"Мне нравятся мои 'мусорные мальчики'. Они мягкие. Как тесто. И в них есть огонь. Как в петарде."</p>
<p>
Это была не философия. Это была мудрость бодхисаттвы, проросшая сквозь фастфуд и телевизионный трэш, лишенная сантиментов, но полная странного, нечеловеческого принятия.</p>
<p>
София нашла оцифрованные VHS-записи. Запустила файл. На экране монитора ожила Селен конца 80-х. Самоуверенная. Дрябловатая, но излучающая силу. Невероятно красивая в своей "мусорной" эстетике: короткие потертые джинсовые шорты, обтягивающая майка, подчеркивающая "muffin top", дешевые пластиковые шлепанцы. Ее волосы были чуть растрепаны, кожа бледной. Но взгляд... Взгляд приковал Софию. Уверенный. Спокойный. Пустой. Ни ненависти к следователям ФБР, ни страха, ни кокетства. Безразлично-нейтральный. Как у буддийского монаха, созерцающего мимолетность облаков.</p>
