Первые солнечные лучи блеснули, наконец, в слуховом оконце кабинки, когда граната понеслась над пустыней Калахари. Затем показались тонувшие в глубокой тени изрытые, как муравейник, пространства алмазных копей Кимберлея, а вдалеке вознесся могучий венец гор, колоссальным каменным валом отделяющих сушу исполинской части света от вечно напирающего моря.

Стэндертон-Квиль вел полет почти по прямой линии. Ковенкотту еле удавалось время от времени изменить направление взрывом. Когда в полдень редакторы „Африканского Герольда“ устало дремали на высокой, чуть не до самого неба, крыше своего дворца, именуемого „редакцией“, их разбудило гудение взрывов узамбаранита, и заспанные глаза увидели в отдалении блестящий снаряд. Спустя несколько минут граната Стэндертона снизилась у восточной части города за железной дорогой, где раскинулся аэродром всемирно известных заводов, представлявший чрезвычайно удобное место для спуска.

Готорн сидел у своего стола, заваленного бумагами когда услышал треск узамбаранитной гранаты. Без сомнения, это был Стэндертон-Квиль. Старый холостяк прибыл с аккуратностью, свойственной этой воплощенной машине. Готорн вступил на балкон, осененный кронами серебристых деревьев. Так оно и есть — к нему приближался блестящий предмет. По устройству он увидел, что это малый тип „Секундуса“. Довольная улыбка пробежала по его чертам. Трудный многолетний опыт и огромные расходы, наконец, принесли плоды! Его завод строил теперь экипаж 3000-го года — это было средство сообщения, которому принадлежало будущее, о котором говорили по всему земному шару. И если планам необыкновенного немца в самом деле было суждено осуществиться, если действительно с земли человек впервые полетит в звездное пространство… да, ведь, это начинается новая эпоха в истории человечества! И она станет возможною благодаря изобретению узамбаранитной гранаты, и имя Готорна будет блестеть до скончания веков…

В это мгновение его дочь вышла с интересным гостем на аллею. Готорн посмотрел вниз. Когда молодые люди шли рядом в оживленном разговоре, ему пришло в голову, что они превосходно подходят друг к другу. Ну… посмотрим, почему бы нет? Оба, кажется, питали друг к другу интерес, и что судьба соединяет, того человеку не разделить…

Элизабет размахивала газетой. Приблизившись на такое расстояние, что ее можно было слышать, она крикнула вверх: — Папа, очень серьезное дело! Баумгарт должен с тобой поговорить!

Этот последний шагал за нею с несколько унылой физиономией; он почтительно снял шляпу, но не подлежало сомнению, что во всем его существе была какая то сдержанность.

Готорн стал прислушиваться.

— Что это за серьезное дело, дитя мое?

— Нескромность, отец! Можно к тебе подняться? Дело требует немедленного выяснения!

Готорн вздрогнул. — Что это? Я в полном распоряжении твоем и Баумгарта; будьте добры подняться наверх!

Нескромность… Что бы это могло быть? Надо надеяться, неважное дело, касающееся его планов. Но разве Элизабет не говорила, что этот Баумгарт… он казался не в духе… Неужели же это стоит в связи с планом немца? Но он, во всяком случае, не имеет никакого отношения к этой нескромности! Кто посмел бы упрекнуть Готорна хотя бы в малейшей некорректности?

В дверь постучались.

— Милости просим! Здравствуй, папа!

— Здравствуй, дитя мое! Здравствуйте, милейший Баумгарт! Надеюсь, прогулка развлекла вас? Но я вижу, вы немножко не в духе. Садитесь, пожалуйста. В чем же дело, дитя мое, какая там нескромность?

— Вот, папа, смотри!

Готорн взял у дочери утренний выпуск „Африканского Герольда“ — в заголовке стояло аршинными буквами:

„Сенсационный план иностранного ученого по спасению человечества. — Поездка на луну. — Помощь от жителей луны. — Испрашивается содействие нашего правительства. — Исследователь прибыл в Капштадт“.

— Это что? — Готорн, наморщив лоб, опустился в свое кресло.

— Прочти же, папа! Баумгарт говорит, что вся негласная беседа, которую он имел с тобой в день своего первого посещения, изложена здесь сокращенно; правда, в искаженном виде и невежественно, но во всяком случае можно видеть, что источник этих широковещаний безусловно находится здесь!

Директор узамбаранитных заводов быстро пробежал газетные статьи. Складки на его лбу становились все толще, но когда он бросил газету и двинулся к своему гостю, на лице его было гордое, энергичное выражение.

— Баумгарт, для меня это загадка! Не нужно никаких уверений, раз я вам даю слово, что не имею представления, каким образом попал в эту газету план, который вы мне доверили! Разумеется, я никому ни слова не сказал о том, что вы мне сообщили, ни даже дочери своей! И даже в телефонном разговоре с Стэндертоном Квилем, который, кстати, только что прибыл, я избегал малейших намеков. С вас этого будет достаточно!

— С меня достаточно слова честного человека, м-р Готорн; но вы найдете естественным, что меня огорчает факт разглашения сам по себе, и его загадочная обстановка в особенности. Вы и ваша дочь единственные люди в этой части земного шара, имеющие некоторое представление о моих планах! В обоих своих друзьях, Готорн, я абсолютно уверен! Загадка действительно неприятная — и вам это не безразлично: ваши стены имеют уши, и вы, в конце концов, не можете чувствовать уверенности, что какая нибудь важная тайна вашего завода не сделается завтра достоянием улицы!

— Вы правы! Кто-то подслушал и использовал разговор, — и я произведу самое тщательное следствие по этому поводу. Мне так жаль, что вы понесли огорчение в моем доме; я сделаю все, что возможно, чтобы предотвратить его неприятные последствия. Прежде всего, мы должны поскорей выяснить, считаем ли мы возможным исполнение вашего плана с технической точки зрения; а затем, вы должны будете без малейшего промедления — если можно, даже сегодня! — сделать ваше предложение правительству.

Баумгарт встал и пожал старику руку. — Сердечно благодарю вас, — промолвил он. — В сущности, опубликование моей проблемы еще не принесло никакого вреда, но вашему правительству должно показаться бестактностью, что газеты раньше узнали о моем плане, нежели то правительство, которое должно оказать мне поддержку! С другой стороны, значительной части трезвой публики сенсационное и поверхностное изложение дела не может внушить большого доверия к моей идее!

— Это правда. В этом есть опасность. И мне пришлось пострадать в этом смысле, когда газеты распространили первые сведения о летучей гранате. Но мое слово все же кой-чего стоит в глазах правительства, — и мы очень скоро выясним там дело. Впрочем, к вам на защиту придут и законы нашей страны, карающие большими штрафами подобные нескромности. С другой стороны, не надо забывать, что „Африканский Герольд“ — великая держава, в лице которой не следует наживать себе врага!

В дверь постучались.

— Войдите!

Внушительная фигура Стэндертон-Квиля пока в рамке дверей. Увидя Элизабет и посторонее лицо, он поклонился.

— Милости просим, Стэндертон. Вот, уважаемый Баумгарт, перед вами человек, о котором я уже с вами говорил! От него в значительной степени зависит успех вашего великого замысла. Он является одним из конструкторов гранаты-дирижабля и одним из самых выдающихся инженеров нашей страны; в настоящее время он находится на службе правительства по исследованию подземных источников тепла!

Иоганнес Баумгарт посмотрел в холодное, энергичное лицо человека, стоявшего перед ним, как крепкий дубовый ствол. Ясный, проницательный взгляд, твердая решительная складка у рта, энергическая вертикальная складка над переносицей, спокойные размеренные движения обличали человека дела, который рассмотрев вещи без всяких сантиментов, с их деловой стороны, действует спокойно и решительно, если они выполнимы, и так же спокойно и решительно отклоняет, если сделать ничего нельзя.

Это впечатление обрадовало его. Таким и должен быть человек, создающий технические средства для выполнения его плана! Мечтатель, энтузиаст мог бы только повредить. Правда, его план с первого взгляд, фантастичен, но тем холодней и об'ективнее должны быть люди, которые возьмут на себя выполнить нечеловеческое, на первый взгляд, дело.