— Вы не можете себе представить, как действуют на меня ваши слова! У меня такое чувство, словно вы держите в руках тончайшие волокна моего мироощущения. Да, только благодаря вам я начинаю понимать себя — и не странно-ли, что постороннему человеку нужно пересечь моря и пустыни, чтобы в несколько часов разрешить все загадки, с которыми другой ходит по земле целые годы, не подозревая даже их существования?

— Ну, это не так уже странно! — рассмеявшись, возразил Баумгарт. — Я с тем большей легкостью могу переселиться в ваш душевный мир, что я такой же несовременный человек, такой же мечтатель! Столь любимый вами Гете сказал: „Ты подобен тому духу, который постигнут тобою“. А я переиначу этот афоризм и скажу: ты постигаешь тот дух, которому ты подобен! Разница между мною и вами заключается лишь в том, что я обдумываю все эти вещи, исследую их причины, а вы смиренно удовольствовались тем, что замкнулись в тиши вашего дома и решили, что между миром ваших ощущений и холодным окружающим миром существуют неразрешимые диссонансы!

Элизабет не ответила. Ясные глаза ее были устремлены вдаль, но сердце ее было переполнено, и внутренне она на тысячи ладов обращалась к человеку, который шагал рядом с ней: — Да, мы одной души, мы искони друзья, мы принадлежим друг другу, и только странная раздвоенность жизни разделяла нас материками и океанами! Ты — метеор, светлым лучом промчавшийся по моему небосклону; он осветил все, что до сих пор было во мне облечено мраком, и скоро исчезнет в далеких пространствах! Но я еще долго буду чувствовать на себе отражение твоего света, может быть — всю жизнь…

Гуляющие тем временем достигли отлогих холмов, спускающихся к морю от так называемого „Львиного Туловища“. Они стояли под купой высоких пиний и смотрели на море, озаренное утренним солнцем. Зеркальная гладь Атлантического океана едва подергивалась рябью волны; как спящий великан, мирно раскинулось море, и утренний свет лег на него розоватым туманом. Справа возвышался каменный столп Старого Маяка, у Грин-Пойнта колыхался белый парус рыбачьей лодки, плывшей в Трех-якорную Бухту, а дальше в сияющее утреннее небо врезывались слегка затуманенные горные массивы.

Роса еще блестела на траве и в кустах, морские птицы носились по взморью, время от времени от города доносился шум пробуждающейся жизни — гудок большого завода, жужжание электрического трамвая.

Долго стояли так молодые люди, любуясь начинающимся днем и поглядывая на необ'ятное море, лишь в безмерно далеком расстоянии омывавшее другой материк — восточный берег Южной Америки.

Какое это странное чувство — стоять на последнем отростке огромного материка и знать, что кругом простирается неизмеримая водная пустыня, отделяющая нас от далеких частей света, с иными людьми и культурами! Не бывает-ли у вас желания, мисс Готорн, поехать в неведомые края, в Южную Америку или к полярным льдам, которые где нибудь далеко, на юге, серебрятся под лучами солнца?

— О, еще бы! Иногда мне так хочется помчаться вдаль, — но это скорей желание убежать от шумного, неугомонного, какого-то даже неестественного мира, окружающего меня, желание пристать к какому нибудь тихому берегу, к маленьким островкам с уединенными лесами и источниками, где люди живут еще первобытною жизнью. Да существуют-ли еще такие на нашей планете?

— Где нибудь существуют; но ужасно мало осталось райских островов со счастливым человечеством! Какая, однако, это была прекрасная пора — эпоха великих открытий и кругосветных путешественников! Как это было интересно — плыть в неизвестность, к едва подозреваемым далеким странам, к неслыханным приключениям, в ту пору, когда на картах земли нанесены были грубыми чертами лишь Европа, часть Азии и Север Африки, а воображение населяло неведомые дали страшными великанами, причудливыми карликами и сказочными уродами и страшилищами! Теперь мы даже не представляем себе, сколько мужества требовалось нашим предкам, чтобы отважиться плыть в утлых суденышках в неизведанный мир, полный опасностей!

— А как быстро все изменилось! Прошло всего полторы тысячи лет — и земной шар населился до самых потаенных уголков, он исследован, опутан паутиной культуры! Расстояний больше не существует; в несколько дней мы пересекаем океаны на электрических судах, вихрем проносимся по воздуху из страны в страну, говорим из нашей комнаты с людьми, находящимися в Индии и Америке, в телеэкране видим то, что происходит за тысячи миль от нас!

— И, главное, находим это все совершенно естественным, — ибо мы научились понимать все ничтожество земли, которая некогда казалась нам такой огромной! Ведь она — песчинка во вселенной, яблоко, населенное бактериями! Уже солнце в миллион с четвертью раз больше этой планетки, а ведь это солнце в сотни раз меньше других звезд, рассеянных в глубинах пространства; наши телескопы показывают нам на ночном небе свыше двухсот миллионов таких солнц и солнечных систем с планетами, подобными земле!

— Боюсь даже подумать об этом, — у меня кружится голова, и я кажусь себе микроскопическим созданием в капле воды, взятой из лужи! Это чувство головокружения перед бесконечностью! Знакома ли вам чудесная картина индийского живописца Ргаватами? Гений Вселенной в мантии! На этой колоссальной картине он парит в мировом пространстве. Широкая светящаяся мантия облекает его пышными складками, и полы ее уходят в недосягаемую даль, теряясь в ней. И эта мантия соткана из миллионов звезд, миллионов земель, живых и обитаемых!

Иоганнес Баумгарт задумчиво кивнул. Он смотрел с холма на море. Светлая точка вдали, на юге, привлекла его внимание. Это был не корабль и не парус. Медленно-медленно приближался мерцающий предмет, подгоняемый ветром и волнами. И вдруг он блеснул, как звезда.

— Смотрите вон туда! Это плавучая льдина, айсберг, приплывший из-за полярного круга, а вон, справа, другой! Еще один! За ними на солнце поблескивает целая цепь льдин! Вестники оледенения! Прежде они никогда не показывались в этих широтах…

Приставив руку к глазам, Элизабет всматривалась в морскую даль.

— Вы не туда смотрите. Вот куда надо! — Баумгарт вплотную подошел к ней, слегка коснулся ее плеча, его лицо приблизилось к ее голове, он протягивал руку, чтобы отвести ее взгляд от блестевшего вдали парусника, и слить его со своим.

Она чувствовала только мягкое давление его руки, ощутила прядь его волос, мазнувшую ее по щеке, и слегка вздрогнула.

Сделав усилие, она стряхнула с себя мгновенное оцепенение. Теперь и она увидела блестевшие глыбы льда. Баумгарт протянул ей подзорную трубку. Беловатые замки из льда, подернутые синезеленою тенью, плыли по океану. Они образовали причудливые гирлянды, воздушные колонны, балконы, зубчатые стены, высокие аркады. Морские птицы спускались на некоторые участки плавучих ледяных гор — и видно было, пригнанные течением с юга порождения мороза должны достигать огромной высоты. У подножия медленно плывших вперед крепостей пенилось море, временами огромный вал, налетев, приводил в содрагание льдину и она вертелась, поблескивая зеркальными боками.

— Подальше к югу море кишит этим жутко-красивыми волшебными замками, — заметил немец. — Холод медленно, но неуклонно подбирается и к этим берегам, и кто знает, на что похожа будет Капская земля через две-три тысячи лет?

— Теперь только видно, как мало обосновано утверждение, что человек покорил силы природы! Чья-то невидимая могучая рука положила яблоко с бактериями в холодильник, — и микроскопические выскочки вынуждены признаться, что все их искусство бессильно вынуть яблоко из льда! Завтра в Занзибаре открывается большая сессия Верховного Совета и собрания депутатов. Любопытно, что будет предпринято!

— И меня это сильно интересует — все мои дальнейшие планы зависят от этого.

— Неужели и в вашем деле играет роль вопрос о ледниковой эпохе?

— Только это и занимает меня десятки лет. Только по этому вопросу я и прибыл в ваши края!

— Отец намекнул мне, что у вас есть какая то изумительная идея. Он говорит, что весь мир займется вашими планами; но точнее не пояснил, в чем дело. Вы, кажется, просили его молчать до поры, до времени?