1

…Пассажиры приглядывались друг к другу. Одни скрытно, летуче, оценочно; другие рассматривали спутников с каким-то удивлением: неужели еще кого-то угораздило ехать туда же, куда едут они сами; третьи и впрямь никем не интересовались, погруженные в свои мысли… Встречались и такие живчики, которые с первых же оборотов колес начинали тихую возню со своими вещами, бесцеремонно выкладывая их на что попало…

– Ну, бабушка, вы и понабрали, – со скрытым неудовольствием проговорил загорелый скрипач, когда на его коленях оказался сверток с пронзительным запахом аптеки. – А что, проводник все не появлялся? – спросил молодой человек из служебного купе. Он уперся подбородком в согнутую руку и, переводя взгляд узких голубых глаз с одного обитателя купе на другого, неизменно возвращался к Варваре Сергеевне.

– Дак ты же сам и позволил, милай, – скороговоркой ответила бабка. – Спрашиваю: подержишь ли? Ты и молчишь.

– Молчание – знак согласия, – с готовностью вставил солдатик и вновь уткнулся в книгу под ласковым взглядом матери.

Скрипач нервно усмехнулся. С каким удовольствием он поставил бы на место эту нахальную старушенцию, но нежный профиль матери солдатика смирял его боевой пыл.

– Подберу, не торопи, – старушка энергичней закопошилась в рыжем туристском рюкзаке. – Тебя как звать-то?

– Прохором Евгеньевичем назвали, – ответил скрипач и улыбнулся матери солдатика, как бы извиняясь за свое такое несовременное имя, и, не желая упускать момента, добавил: – А вас как нарекли?

– Варварой Сергеевной, – ответила женщина. – А его Виктором, – она погладила сына по спине.

– А меня зовут Дарьей Васильевной, – общительно объявила старая, извлекла из глубины мешка яблоко и протянула скрипачу. – Угощайся, Проша, за терпение.

Прохор Евгеньевич подумал было отказаться, но все же яблоко принял и протянул Варваре Сергеевне. Та с улыбкой покачала головой, но скрипач настойчиво тянулся со своим яблоком. И тут сверток упал на пол.

Дарья Васильевна обомлела.

– Ты что же, милай! – плаксиво загундела она. – Там же лекарств на двадцать пять рублей, больше, – и, опередив опешившего скрипача, резво подняла с пола сверток, торопливо расшебуршила, убедилась, что лекарства целы. – Слава тебе господи.

На иконописных ликах кавказцев, что свесились с полок, отразилось явное разочарование.

Варвара Сергеевна укоризненно указала скрипачу на яблоко, мол, видите, к чему приводит неуемная любезность.

– Какой неуклюжий, просто беда, – игриво ответил скрипач.

– Эх, бабушка… Нашла кому яблоки угощать, – не удержался тощий Чингиз. Он и его напарник с самого начала почувствовали неприязнь к Прохору Евгеньевичу. То ли их вывела из себя скрипка, что так несуразно выглядела среди коробок, то ли раздражал тихий голос самого скрипача… Глядя в упор на Прохора Евгеньевича черными яростными глазами, Чингиз что-то сказал своему товарищу на клокочущем языке, тот расхохотался и тоже принялся нагло рассматривать смутившегося соседа. Потом оба уснули и вот теперь, потревоженные шумом, вновь включились в купейную жизнь…

– Позвольте узнать, что вы читаете? – Прохор Евгеньевич пытался отвести внимание кавказцев от своей персоны.

– Что ты читаешь, Витюша? – проговорила мать. – Ответь дяде.

– Достоевского, – нехотя отозвался солдатик. – «Преступление и наказание».

– Там одна такая, – Чингиз повертел пальцем у виска, – деньги в огонь бросила. Понял? Деньги зажигала. Такую пачку в огонь бросила. В кино показали.

– Чего только в кино не покажут, – насторожилась Дарья Васильевна. – Кто ж такое придумал?

– Великий русский писатель Достоевский, – важно отозвался Прохор Евгеньевич. – Только это в другом романе деньги сжигают. «Идиот» называется.

– Чего только не напишут, – вздохнула Дарья Васильевна. – Видать, он и знать не знал, что такое деньги…

– Ну это вы зря, Дарья Васильевна, – снисходительно обронил Прохор Евгеньевич. – Дело там и не в деньгах вовсе…

Солдатик закрыл книгу и встал. Он был высок ростом, плечист и выглядел старше своего возраста, если бы не лицо – круглое, широкоскулое, нежная кожа легкий пушок на подбородке и вокруг мягких губ.

– Куда, Витюша? – спросила Варвара Сергеевна.

– Не беспокойтесь, мама, я постою в тамбуре, почитаю, – ответил солдатик.

– Ты бы переоделся, сынок. В костюм спортивный.

– Я потом, мама. Пусть люди располагаются, – он направился было в тамбур, но дорогу перегородил молодой человек из служебного купе.

– Проводника не видел? – спросил молодой человек.

Солдатик развел руками и, обойдя молодого человека, вышел в тамбур.

Молодой человек взглянул на Прохора Евгеньевича и повторил вопрос.

– Понятия не имею, – ответил Прохор Евгеньевич, с любопытством оглядывая пассажира, ехавшего с явной привилегией, в закрытом купе у которого имелась дверь.

– Черт знает что, чаю не дождаться, – молодой человек задержал взгляд на Варваре Сергеевне.

Дарья Васильевна перехватила его взгляд.

– Ишь ты, орел, с полки слетел – чаю захотел. Да с клубничкой.

– Вы, бабуля, глазастая, – молодой человек скрылся в купе и задвинул за собой дверь.

– Будешь глазастая, столько багажа везу, – Дарья Васильевна уже справилась со своими вещами и теперь сидела отдуваясь, сцепив руки на животе.

Прохор Евгеньевич почуял в пассажире служебного купе серьезного соперника, которому явно понравилась Варвара Сергеевна. Скрипач по-детски надул губы, отчего по щекам пошли бурые пятна, делая совершенно некрасивым и без того малопривлекательное лицо.

Варвара Сергеевна отвернулась к окну… Столбы, столбы, столбы. Пестрые птички на проводах. Речка, мелькнувшая в распадке, церквушка на холме…

Прохор Евгеньевич поерзал и усердно вытянул шею в сторону окна.

– Мне вот любой пейзаж за стеклом кажется мертвым. Как картина. Для восприятия мне нужен запах…

– Как для собаки, да? – обронил с полки Чингиз.

Прохор Евгеньевич сжался, но сделал вид, что не расслышал. Варвара Сергеевна молчала. С верхних полок вновь послышался орлиный клекот, и оба парня рассмеялись нарочито громко, вызывающе… Дарья Васильевна скучала. И уже прикидывала, как бы сподручней улечься на боковую, хоть и час был неподходящий: светлым-светло, уснешь, потом что ночью-то делать?… И верно, куда же запропастился проводник? Объявил, что отправляется в соседний вагон за чаем и пропал, точно от поезда отстал.