Впрочем, и четвертые революции, в чем мы убедились, приносят с собой лишь демократизацию, но не полнокровную демократию, либерализацию, но не либеральный режим. Франция времен Третьей республики, послевоенные Германия и Италия, современная Россия – иллюстрации этого положения. После автократического, тоталитарного строя приходится в сущности заново начинать процесс гражданской эмансипации, внедрения свободных и ответственных норм поведения – как некогда при разрушении абсолютизма, в ходе первых революций. Чем более яркой и длительной была тоталитарная стадия, тем сложнее выходить из нее. По признаку "полусвободы" четвертые бифуркации напоминают первые. Чтобы избежать голословности, обратимся к примерам.

Четвертая революция в России началась с "перестройки", и этот первый этап заставил целый ряд аналитиков вспомнить о революции первой. "Горбачевская перестройка эквивалентна революции 1905 – 07 годов. Тогда, как и теперь, все начиналось с гласности", – констатирует проф. В.И.Старцев [308] . Гласность не совпадала со свободой печати, представляя собой плановый, регулируемый процесс, и кремлевский политический механизм подразумевал глухую борьбу "под ковром", отголоски которой доносились до общества в искаженном, "подправленном" виде. В статье "Первый апокалипсис двадцатого века" [280] А.А.Савельев фиксирует более точные родственные черты. "Так, деятельный участник ряда сатирических журналов 1905 – 07 гг. Е.Е.Лансере уже в советское время вспоминал: "Мы тогда революцию не воспринимали еще как борьбу класса против класса, а как борьбу "всего народа" против самодержавного строя"". "Какие же идеи объединяли тогда русское общество? – задает вопрос А.А.Савельев. – Основная тема журналов – сатира на "тысячеголовую гидру " русскую бюрократию- – от городового до премьер-министра и самого императора. – И продолжает цитатой: "Вся Россия объединилась в одном чувстве, – пишет В.В.Розанов, – Это чувство – негодование, презрение к бюрократии"". Центральная проблематика "перестройки", сходным образом, сводилась к борьбе всего общества с "номенклатурой", "административно-командной системой", той же "бюрократией".

Не только на своем начальном этапе четвертая революция ассоциируется с первой, но и на нынешнем – после событий сентября – декабря 1993 г. Вместо "всесильного" Верховного Совета, согласно Конституции 1993 г., создается Государственная Дума – не только тезка русского парламента начала ХХ в. (после революции 1905 – 07), но и его преемник. Новая Дума по сути столь же бесправна, как и ее прототип (в ее распоряжении опять лишь два варианта: принимать угодные исполнительной власти решения или оказаться под угрозой разгона). Как и девяносто лет назад, Дума времен правления Ельцина требует создания "правительства национального доверия, или согласия", настаивает на необходимости учета общественного мнения, в чем ей неизменно отказывается. Почти вся полнота власти принадлежит президенту (по внутрикремлевскому жаргону, "царю"), и дефиниция "вялый авторитаризм" [415] в равной мере относится как к режиму после Манифеста 1905, так и к новейшей России. Запомним эпитет "полусвободы", так или иначе подходящий ко всем четвертым революциям.

Волна пятых революций – см. Франция периода IV республики, сегодняшние Италия, Германия, Австрия – приносит всесторонне либерально-демократический режим. По этому признаку пятые бифуркации ассоциируются со вторыми. Насколько можно судить по пока единственному прецеденту революции шестой – переходу от IV республики к V во Франции, на этом этапе общественные системы избавляются от "эксцессов" либерализма, вновь востребуя известные авторитарные принципы. В 1958 г. парламентская республика во Франции заменена президентской, или президентско-парламентской. Таким образом, по крайней мере в тенденции, наблюдается перекличка с опытом третьих революций. Президент де Голль апеллирует к оскорбленному чувству величия французского народа (ср. с за сто лет до него Наполеоном III), но восстановление национального достоинства он видит уже не в удержании и, тем более, не в реставрации колониалистского прошлого, а в настоящем и будущем. По мере возможности Франция занимает независимую позицию по отношению к США, выдвигается идея "Европы от Атлантики до Урала", с тех пор страна превращается в стартовый механизм и главный мотор европейской интеграции, призванной качественно повысить международный вес и влияние континента и Франции в нем.

Итак, четвертые революции напоминают по смыслу первые, пятые – вторые, шестые – третьи. Подобное повторение свойств расположенных в ряд элементов через два заставляет еще раз вспомнить о значимости кватерниорных паттернов, М = 4, на сей раз в диахронии. Последнее звено каждой из четверок (1 – 2 – 3 – 4), (2 – 3 – 4 – 5), (3 – 4 – 5 – 6) возвращает к началу, по-своему замыкает последовательность.(29) Чуть иначе: указанный факт корреляции позволяет представить цепочку из шести бифуркаций в виде двух циклов:

Каждый из них – путь от достигнутой "полусвободы" через либеральный этап к утверждению авторитарных начал. Первые революции эпохи масс, открывающие и первый цикл, представляют собой отказ от предшествующего абсолютистского состояния и лишь частично преуспевают в этом. Четвертые революции отталкиваются от предыдущего тоталитарного режима и, аналогично, добиваются лишь ограниченного успеха. Таким образом, "задачи" двух циклов перекликаются, закономерно повторяются и свойства их последовательных ключевых компонентов. Замечание Ф.Броделя: "Даже революции не бывают полным разрывом с прошлым" [62, c. 56] , – уместно дополнить: сами революции во многом и составляют наше прошлое. В качестве организующих вех, задающих "систему координат", они формируют коллективное представление о нем и тем самым не столько отделяют нас от предшествующего, сколько психологически соединяют с ним в рамках общей ментальной, логической структуры.