Даже с точки зрения культурных особенностей вряд ли случайно, что первые успешные, закрепившиеся либеральные революции произошли в англосаксонских странах: вначале в Британии, позже в США. Стереотипное представление об англичанине – ходячее здравомыслие, за что он становится предметом постоянных насмешек со стороны жителей континента. Там же английский эмпиризм вызвал протесты, пока не был заслонен еще более "грубым" американским прагматизмом. По мнению Хёйзинги, повседневной английской культуре – затем, крещендо, и американской – в наибольшей мере присущи агональные мотивы (к примеру, именно Англии мы обязаны возрождению в Новейшее время спорта. Классический агон – две соревнующиеся стороны и судья – обладает той же структурой М = 3). На необходимости конкуренции во всех областях, как в экономике, так и в политике, настаивает и либерализм.

Независимо от причин (ранее они уже обсуждались), ряд стран остановился, по крайней мере пока, на двух революциях, что в немалой, по-видимому, степени обязано укорененности трехчастного паттерна (М = 3) в общественном сознании. Но так произошло далеко не везде.

Третьи по счету бифуркации – очередной шаг в модернизации, однако в политике – шаг прочь от либеральных стандартов. В связи с этим сторонники диалектического метода имеют основание вспомнить о гегелевской схеме "тезис – антитезис – синтезис", согласно которой третья историко-логическая ступень частично, "на более высоком уровне" воспроизводит черты первой. Во Франции империя Наполеона III открыто апеллирует к образцу Наполеона I. В Германии нацисты восстанавливают и "возводят в степень" империю Вильгельмов. "Советская империя" по территории почти не уступает империи Николая II, а по могуществу и развитию превосходит ее (модернизация продекларирована и во внутренне-политической области: принимаются отсутствовавшие ранее конституции; практически унитарное, губернское, устройство заменено федеративным – союзом суверенных республик, с зафиксированным в Конституции правом выхода из него; высшим органом государственной власти считается парламент, выборный Верховный Совет; всеобщим становится и избирательное право. Иное дело, как это работало в действительности, но ведь и после первой революции тогдашний парламент, Государственная Дума, был по существу отодвинут от процесса реального руководства). Подобное – более или менее артикулированное – повторение третьими бифуркациями качеств первых, похоже, есть отпечаток значимости трехчастного паттерна, М = 3, для общественного сознания, на сей раз в диахронической проекции. "Целостность", "завершенность" структуры М = 3 находит выражение и в укоренившихся представлениях, что третья революция должна быть окончательной и последней. "Третий рейх" – на тысячу лет, и после него "ничего не будет". Русский коммунизм навсегда открыл новую эру человечества и стал могильщиком капитализма. "Конец истории", "окончательная" победа западных принципов ныне, по стопам третьей мировой бифуркации, грезятся и апологетам нового мирового порядка. Как бы то ни было, третьи политические революции, согласно свидетельствам опыта, несут с собой укрепление автократических, тоталитарных тенденций.

Третьи радикальные повороты, или развилки, истории предполагают, кроме того, утверждение в различных областях четырехчастного ментально-политического поля, воплощение четырехчастных паттернов, М = 4, см. рис. 2-3. Так, в итоге Великой Октябрьской революции торжествуют большевики, эта авангардистская партия нового, четвертого типа – контрастная трем "пассеистическим": либералам, консерваторам, социалистам традиционного толка. В территориально-политическое устройство СССР – см. раздел 1.4.2- имплицитно закладывается логически четырехсоставная же модель. Европа, переживающая сейчас, вместе с мировым сообществом, также третью бифуркацию, структурируется согласно еще более последовательным кватерниорным началам, см. раздел 1.4.2--. Сама упомянутая третья глобальная бифуркация начинается в условиях, когда на фоне полувекового противостояния Востока и Запада последний расщепляется на три центра силы: США, объединяющаяся Европа, Япония, – т.е. всего М = 4 (М = 3 + 1).

Как можно было убедиться в разделе 1.4 , кватерниорный паттерн является не только устойчивым, самосогласованным, но и не менее характерным для общественного сознания и культуры, чем тринитарный. За каждым своя логика, свои резоны, свои идеалы. "Игра" двух соизмеримых по значимости целостных форм по существу исключает создание логически однородного мировоззрения, любое из них заведомо эклектично. Если фактический перевес в какой-то период на стороне одного из начал, то подспудно бродят и накапливаются силы и у "несправедливо забытого", "подавленного" другого. Поскольку главным творцом истории в рассматриваемую эпоху служат массы, постольку их представления, на почве которых и протекает упомянутая "игра", делают невозможной остановку в развитии. Эпоха масс – это и эпоха прогресса, эпоха революций. В частности поэтому социумам, вопреки декларациям, не удается навсегда остаться на этапе третьих революций, тоталитарных ступеней. Советский режим начинает постепенно разлагаться, отказавшись от последовательного образа мыслей, присущего третьей, "сталинской" подбифуркации, и перейдя к следующему, "хрущевско-брежневскому" периоду с более эклектичным и "здравомысленным" мировоззрением. Дальнейшее движение приводит к полноценной четвертой революции, закрывшей коммунистический режим вообще.

При этом любопытно: Россия отказывается от однопартийности, тоталитаризма, гомогенности общества, а ее недавний оппонент, Запад, десятилетиями жестко критиковавший СССР за подавление конкуренции в экономической и политической сферах, буквально окрыляется надеждой на свое монопольное господство в масштабах мирового сообщества. Принцип однополюсности превращается в idée fixe, мировое сообщество вплотную приближается к идеологической унификации (по крайней мере, теперь не стесняются выставлять ее как желательную). Уровень конкурентности скачкообразно снижается и в экономике, начинается эпидемия поглощений и слияний крупнейших мировых компаний, рождения сверхмонополий [227] , с чем не справиться созданным в прежние времена национальным законодательствам. История любит шутить, и если Россия под огнем яростной либерально-демократической критики недавно разрушила подавляющее большинство своих экономических монстров – централизованных отраслевых министерств, то на Западе – см. только что упомянутый бег наперегонки в сколачивании сверхмонополий – создаются сходные единицы.(28) С нашей позиции, такое положение объективно: Россия переживает либерализацию, четвертую революцию, тогда как мировое сообщество в целом – только третью.