– Была.

– Значит, он и есть, – продолжал милиционер. – В Аштараке и Талине заметили странную вещь – кто-то ночью косит на их полях, даже иной раз связывает сено в снопы. Предполагают, что Борода Каро, его рук дело. За все это время в горах пропала одна-единственная коса. У кого, скажи, рука на такого человека поднимется? Арестовать… Да по какому праву?.. В последнее время, Рашид, что-то не то у нас творится, не по сердцу мне все это и против заветов Ленина, так я думаю!

– Ему прощение было дано от правительства, Бороде-то. Разрешили поселиться в Армении и заниматься крестьянским трудом, – подтвердил председатель Рашид.

– Вот видишь! А некоторые личности приказали поймать его. Что поймают – это вне сомнения, но пусть хотя бы не моей рукой. Он ночью к тебе пришел, так ведь?

– Ночью, а ушел чуть свет, – подтвердил Рашид.

– Значит, так: у тебя такого человека не было, не видел ты его, понял? По-русски про такое говорят «сухой отказ». И жену предупреди, чтобы язык за зубами держала. Тяжелые дни наступают, Рашид, беречь нам друг друга надо, всего-то нашего народу горстка осталась. Помнишь, он сказал: «У караса спросили: чего ты боишься? Ответил: маленьких горшков».

С этими словами начальник милиции покинул дом Рашида. В деревне он допросил для виду нескольких крестьян, после чего отбыл в райцентр.

Живи с чистой совестью, ишхандзорская

Долго бродил в тот день Борода Каро.

Из головы не шел Большой Шариар. Много всякого приключалось с ним в жизни, но такого даже он себе представить не мог. Что за неосторожность, в самом деле, сидеть и пить вино с разыскивающим его милиционером… Теперь-то, конечно, Бороду в Большой Шариар никакими калачами не заманишь. Уже ясно, что его ищут, и начальник милиции именно поэтому и приходил в село.

Борода вспомнил случай, связанный с мельницей Воскетаса. Тогда он, помнится, даже избил жену. Нет, все уже, не будет он больше спускаться в села, особенно в те, что в низинах. В горных селениях в случае опасности еще можно захорониться, спрятаться за какой-нибудь утес, в пещерку какую-нибудь забраться, а в долине куда денешься, ежели что?

Он положил косу на том косогоре, откуда взял ее, и погнал коня к своему селу. На дороге показались люди. Справа было старое кладбище. Опустив голову, Борода приблизился к одной из могил и присел на могильную плиту с краешка – будто бы скорбит по безвозвратно ушедшему близкому человеку.

Он просидел так, пока не стемнело. С наступлением сумерек он снова оседлал коня и помчался в свое село. Вот гора Артени, а вот и село их. В полутьме он различил дома Мосе Имо, Тер-Каджа Адама, своего брата Огана, Габо, Папаза, Погоса и других сасунцев. А вон и его кровля.

Под луной заблестела дорога, по которой он поехал в первый раз в Ленинакан, – он тогда только-только перебрался жить в Восточную Армению. В Ленинакане он пошел представился молодому председателю исполкома.

Председатель спросил:

– Кто ты, мне твое лицо не знакомо.

– Слыхал про Бороду Каро? Я и есть тот самый Борода.

– Из Сасунского полка?

– Ну да.

– Откуда же ты взялся?

– Я подумал: сколько же можно по чужбинам шататься… Мохаммед сказал: я бы запретил скитания по чужбинам, если бы возвращение не было столь сладостно.

– Забудь про всех этих Мохаммедов и живи себе. Я и твою жену решил было отправить следом за тобой, но раз ты вернулся – ступай в село, паши свою землю, и все будет хорошо.

Борода поблагодарил председателя и, успокоенный, вернулся в село.

«Все будет хорошо»…

Какое же это хорошо, когда, как бродяга безродный, почуешь где попало и прячешься от людей, как дикий зверь. И почему, спрашивается, не можешь открыто пойти к себе домой и ждешь, пока стемнеет? Что ты такогo сделал, в чем твоя вина?

Ночью Каро пошел и снова перекрыл воду в большом ручье, и снова явился дядюшка Фадэ с лопатой на плече. И попросил Каро:

– Пойди позови моего брата Огана.

И старик Фадэ пошел в потемках к дому Огана.

– Вставай, Оган, иди, на гумне тебя человек дожидается.

И пошел ночью Оган из рода Муро на гумно. Один был, и на глазу повязка.

И сказал Борода:

– Я ухожу, Оган, мою семью оставляю на тебя. Жизнь, она такая штука, что не теряйся и не плошай. Одно только помни: в жизни мы больше потеряли, чем нашли.

Оган ушел, пришла Марта. Пришла и встала возле большого камня, на том месте, где стоял Оган.

– Ишхандзорская, камень и земля стерлись под моими ногами, – сказал Каро. – Я пришел сюда из Салоников, чтобы пахать землю, но злые люди не дали мне спокойно жить. Я устал прятаться по чужим хлевам и курятникам. И конь мой устал. И вот что я решил – ухожу я. Ухожу, чтобы ни на кого греха не навлекать. И ты после меня не подставляй голову под чужой грех. Живи с чистой совестью, ишхандзорская, как жила до сих пор. было время – Сасунские горы гремели из-за тебя, и я таскал тебя всюду, привязав себе за спину. За твою любовь дрался со всем белым светом. Из любви к тебе заставил бедную девушку из Мазры дать ложную клятву. – Замолчал Борода, вспомнил все, задумался. Потом снова заговорил: – До сих пор по широкой дороге шли мы рядом, а узкая попадалась тропинка – друг за дружкой шли, я впереди, ты за мной, всегда вместе и неразлучно. Но настала пора расстаться. Твоя тревога не напрасная была, ишхандзорская. Наша дверь перед нами закрылась навеки. И тот, кто перед нами ее закрыл, вряд ли снова откроет. Господь подарил нам трех дочек, но наследника не дал. У Огана двое парней. Старшего сына Огана возьмешь в наш дом и приучишь к книге.

И ушел.

И осталось стоять на своем месте село Ахагчи, и осталась стоять гора Артени с луной во лбу.

Я верю дыму у Масиса Стоит на высоком склоне Арагаца село Махда.

Погнал коня Каро, доехал до Махды.

Здесь жил Звонкий Пето, раньше его называли Орел Пето. Встал Каро возле родника за селом и кликнул Пето.

И пришел Пето.

Звонкий Пето был помоложе Каро, но более осмотрительный и рассудительный. Служил он в Сасунском полку и считался храбрым солдатом. С Каро вместе участвовал во взятии Талинской крепости и вместе с полком дошел до самого Гориса. Мстя за Фетара Манука и Ахо, он в числе 175 всадников напал со стороны Масиса на Кохб и занял соляные рудники Армении.

А теперь и Масис и Кохб остались по ту сторону границы.

И решили Каро с Пето перейти границу. Перейдут – найдут восставших курдов во главе с Шейхом Зиланом и присоединятся к ним. И если они не смогут освободить свой Сасун, то хотя бы будут бороться за свободу соседних малых народов.

Но с какой стороны подойти к Араксу?

Каро сказал, что был недавно в Ахмаханских краях и самое удобное – пройти пониже Коша и там спуститься к Черной Воде.

Согласился Пето.

– Я приду сюда в субботу, чуть раньше полуночи, – сказал Каро. – Как только приду, сразу же и пойдем.

– Буду ждать тебя дома готовый.

– Я в дом не войду. И сейчас не зайду, – предупредил Каро. – Встретимся здесь же.

Звонкий Пето принес Каро поесть. Каро спешился. Не выпуская из рук маузера, придерживая коня под уздцы, он торопливо ел хлеб с сыром.

– Положи револьвер на место и ешь спокойно, – обиделся Звонкий Пето, – мы же с тобой братья.

– Мой брат – этот маузер, – сказал Каро и, проглотив последний кусок, вскочил на коня.

Вечером Пето, отозвав жену в сторону, велел ей быстренько связать две пары носков.

Жена пожелала узнать, для кого же вторая пара.

– Не твое дело. Свяжешь из черных ниток. Чтобы к субботе было готово, – приказал Звонкий Пето.

Пять дней Аревик вязала носки. Днем выходила за село и пряла черную пряжу, а ночью вязала из нее носки.

Каро пришел точно в условленное время, в субботу, чуть раньше полуночи. Лошадь он оставил за горой у знакомого езида.

Пето ждал его у родника. У Пето с собой был узел с едой и две пары теплых носков.

Выпили воды родниковой, взяли в руки по палке и отправились в дорогу. Ночь была безлунная, зато утренняя звезда сияла особенно ярко. Аревик, скрестив руки на груди, печально приблизилась к ним, не решаясь заговорить первой.