«Здравствуй, бронзовый кабан,— Помнишь сказку Андерсена?» Я погладил скользкий стан, Преклонив в душе колено… Ступеньки, — за ними веселенький ад: Соломенный рынок в тени колоннад. Соблазнительнейший рынок,— Даже мутно в голове: Вееров, панам, корзинок! А в кармане… лиры две. Дородные донны зовут к ларькам: «Что, милый синьор, угодно вам?» Мне угодно? Боже мой… Ничего. Вот смех, ей-богу,— Ведь в России, там, зимой Так желаний было много! Насупились донны. Без четверти час… Налево иль вправо пойти мне сейчас? II Здесь обед торжественней мистерии, Здесь я принц за два четвертака. У хозяйки крошечной остерии От усердия волнуются бока. За окном, как чудо, Ponte Vecchio. Зеленеет мутное Арно. Мыслю. Ем. Смотрю. «Эй, человекио, Отчего сегодня пьяное вино?» Хмель — смычок. Грудь стала легкой скрипкою, Струны из моих горячих жил… Не с кем чокнуться… Я вспомнил вдруг с улыбкою Всех богинь, которым я служил. Если б их сюда, на Ponte Vecchio. Парами построить и гулять… Вот бы было счастье!.. «Человекио, Помоги-ка мне, голубчик, встать». Ill Лег на прохладный подоконник. Над маленькою площадью — луна… Прошел, шурша сутаною, каноник. И скрылся. Тишина. Напротив, под старинною колонной, Мигают над тележкою рожки: Белеет мальчик, резко освещенный. Алеют сочные арбузные кружки… Как бабочка ночная, замираю… Смотрю голодными глазами за окно И радость жизни медленно впиваю, Как редкое, бесценное вино. <1913> В СТАРОМ КРЫМУ*
Над головой белеют сакли, Ай-Петри — глаз не отвести! Ряд кипарисов в пыльной пакле Торчит вдоль знойного пути. Над сизой чащей винограда Сверкает известью ограда. Сижу и жарюсь… Вот и всё. Бока — обломовское тесто… Зной расплавляет горизонт. Лениво, не вставая с места, Влюбляюсь в каждый дамский зонт. Глотаю бусы виноградин, Бью комаров, свирепых гадин. Смотрю на море… Вот и всё. Рычит сирена… Меркнет море. Дым томно к облаку плывет. Пузатый шмель — и тот в Мисхоре Испанским тенором поет… Съел виноград. Вздремнул немножко. Ем дыню роговою ложкой… Курю и мыслю… Вот и всё. Зире! Лукавая татарка! Раздвинь-ка над верандой тент. Смеется… Дьявол! Ей не жарко… Скрипит натянутый брезент. Освобождаю тыл из кресла. В халат запахиваю чресла… Иду купаться… Вот и всё. <<1911>>? <1923> НОЙ* (поэма) ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1. Они кричали: «Эй, старик! Смотри, как знойны наши жены! Завидно, правда? Иль отвык? Что ж ты молчишь, петух бессонный?» Но Ной, полузакрыв глаза, Шел мимо, скорбно и сурово, И не гремело, как гроза, В ответ бичующее слово. Дивились люди: Ной умолк! Давно ли, гневный, на закате Он, обходя шатры, как волк, Метал в них молнии проклятий… Глупец! Лишь Иафет и Сим Страшились старческого лая, Да дети бегали за ним, Его проклятья повторяя… Помет летел ему в лицо, А жены, тешась пляской смелой, Сплетались вкруг него в кольцо И с визгом обнажали тело… Когда в смущенье перед ним Смолкали песни и тимпаны? Лишь Иафет и толстый Сим Бегут веселья, как бараны… Но Ной замолк — и в первый раз, Хоть вслед хула летела градом,— Печаль полузакрытых глаз Влилась в их души темным ядом. 2. Народ собрался у колодца, Где Хам за камнем сладко спал. «Хам, Хам, вставай!» Хам встал, смеется: «Пришли? Ха-ха! Я вас не звал». Передний пнул его ногою: «Послушай, что со стариком?» Лениво выгнув грудь дугою, Хам звонко щелкнул языком: «С отцом? Ага, теперь скучнее! Ной перестал совать свой нос? Сменяем жен! Твоя тучнее… Тогда отвечу на вопрос». Тот молча взял его за глотку. «Что ты спешишь? — закаркал Хам,— Сим что-то говорил про лодку, Да он не знает толком сам… Подите к Ною — мне не жалко! Я сам сказал бы, если б знал…» Передний замахнулся палкой, Хам дико взвизгнул и удрал. «Эй, Хам, вернись!» Но сук колючий Попал обидчику в висок. Пошли к шатрам. Клубились тучи. Темнел в вечерней мгле песок… А Хам разрыл у камня яму И у колодца лег опять. «Ага, ушли! Вернетесь к Хаму! Да только Хам хитер, как тать…» |
