«Пред каждым дураком душа пылает гневом…»* Лучше встретить человеку медведицу, лишенную детей, нежели глупца с его глупостью. Кн. притч Соломоновых, гл. 15—17 Пред каждым дураком душа пылает гневом. Вот он — чудовище, владыка бытия! Проклятый граммофон с затасканным напевом, Безглазый судия… В любой квартире, развалясь беспечно, Он в сердце истины вбивает грубый кол — И вежливо в ответ мычишь: «Да-да, конечно…» А в горле вопль: «Осел!» В искусстве — прокурор, все смял он, кроме моды, В быту — надменный крот, обрел все «нет» и «да», И, словно саранча, зудит в садах природы Бессчетные года! Рак человечества, вовек неизлечимый,— Лишь он блажен в житейском кабаре. Стучится в дверь. Кипишь непримиримый,— И говоришь: «Entrez!» [29] <1922> ГОРЬКИЙ МЕД*
«Любовь должна быть счастливой…»* Любовь должна быть счастливой — Это право любви. Любовь должна быть красивой — Это мудрость любви. Где ты видел такую любовь? У господ писарей генерального штаба? На эстраде, — где бритый тенор, Прижимая к манишке перчатку, Взбивает сладкие сливки Из любви, соловья и луны? В лирических строчках поэтов, Где любовь рифмуется с кровью И почти всегда голодна?. . К ногам Прекрасной Любви Кладу этот жалкий венок из полыни, Которая сорвана мной в ее опустелых садах… <1911> ТАК СЕБЕ* Тридцать верст отшагав по квартире, От усталости плечи горбя, Бледный взрослый увидел себя Бесконечно затерянным в мире. Перебрал всех знакомых, вздохнул И поплелся, покорный, как мул. На углу покачался на месте И нырнул в темный ящик двора. Там жила та, с которою вместе Он не раз убивал вечера. Даже дружба меж ними была — Так знакомая близко жила. Он застал ее снова не в духе. Свесив ноги, брезгливо-скучна, И, крутя зубочисткою в ухе, В оттоманку вдавилась она. И белели сквозь дымку зефира Складки томно-ленивого жира. Мировые проблемы решая, Заскулил он, шагая, пред ней, А она потянулась, зевая, Так что бок обтянулся сильней — И, хребет выгибая дугой, По ковру застучала ногой. Сел. На плотные ноги сурово Покосился и гордо затих. Сколько раз он давал себе слово Не решать с ней проблем мировых! Отмахнул горьких дум вереницу И взглянул на ее поясницу. Засмотрелся с тупым любопытством, Поперхнулся и жадно вздохнул, Вдруг зарделся и с буйным бесстыдством Всю ее, как дикарь, оглянул. В сердце вгрызлись голодные волки, По спине заплясали иголки. Обернулась, зевая, сирена И невольно открыла зрачки: Любопытство и дерзость мгновенно Сплин и волю схватили в тиски, В сердце вгрызлись голодные щуки, И призывно раскинулись руки… ………………………………………………… Воротник поправляя измятый, Содрогаясь, печален и тих, В дверь, потупясь, шмыгнул воровато Разрешитель проблем мировых. На диване брезгливо-скучна, В потолок засмотрелась она. <1911> АМУР И ПСИХЕЯ* Пришла блондинка-девушка в военный лазарет, Спросила у привратника: «Где здесь Петров, корнет?» Взбежал солдат по лестнице, оправивши шинель: «Их благородье требует какая-то мамзель». Корнет уводит девушку в пустынный коридор, Не видя глаз, на грудь ее уставился в упор. Краснея, гладит девушка смешной его халат. Зловонье, гам и шарканье несется из палат. «Прошел ли скверный кашель твой? Гуляешь или нет? Я, видишь, принесла тебе малиновый шербет…» «Merci. Пустяк, покашляю недельки три еще». И больно щиплет девушку за нежное плечо. Невольно отодвинулась и, словно в первый раз, Глядит до боли ласково в зрачки красивых глаз. Корнет свистит и сердится. И скучно и смешно! По коридору шляются — и не совсем темно… Сказал блондинке-девушке, что ужинать пора, И проводил смущенную в молчанье до двора… В палате венерической бушует зычный смех, Корнет с шербетом носится и оделяет всех. Друзья по койкам хлопают корнета по плечу, Смеясь, грозят, что завтра же расскажут все врачу. Растут предположения, растет басистый вой, И гордо в подтверждение кивнул он головой… Идет блондинка-девушка вдоль лазаретных ив, Из глаз лучится преданность, и вера, и порыв. Несет блондинка-девушка в свой дом свой первый сон: В груди зарю желания, в ушах победный звон. <1910> |
