Болито коснулся его руки, когда тот направился на другую сторону. «Хорошо. Это их право».

Тьяке понял. Что бы ты сделал на моём месте. Что многие бы не сделали.

Их взгляды встретились, и Болито тихо сказал: «Тогда десять минут? Думаю, этого будет достаточно».

Тьякке закрыл за собой дверь, и Йовелл тоже приготовился уходить.

Болито сказал: «Подожди минутку, Дэниел. Принеси мне ручку. А потом можешь положить это письмо в сейф».

Йовелл подошёл к столу, где хранил свои ручки. Трубы завизжали, и он удивился, что не боится.

«Всем! Очистите нижнюю палубу и ложитесь на корму!»

Он посмотрел на высокую фигуру у стола, вспоминая. Это их право. Затем он открыл ящик, его мысли были ясны. Он собирался взять Библию; она всегда приносила ему утешение. Он положил на стол чистую ручку и увидел, как Болито сжимает письмо в ладонях. Его профиль был спокоен, словно он смог отрешиться и отрешиться от шума бегущих ног и голосов, перекликающихся друг с другом. Голосов, вселяющих надежду и утешение, и они тронули его.

И затем снова наступила полная тишина; он подумал о флаг-лейтенанте, стоявшем на деревьях креста со своей подзорной трубой и, вероятно, смотревшем вниз на корабль и собравшихся моряков и морских пехотинцев, которых так редко можно было увидеть вместе.

Болито не поднял глаз, когда Йовелл тихо вышел из хижины. Он очень медленно прочитал первую часть письма, надеясь, что она услышит его голос, когда прочтёт его. Как он мог быть так уверен, что она вообще получит его или что они сегодня победят?

Ручка замерла над письмом, а затем он улыбнулся. Добавить было нечего.

Он написал: «Я люблю тебя, Кейт, моя роза». Затем он поцеловал её и бережно запечатал.

Он видел, что за дверью стоит часовой из Королевской морской пехоты, который переминается с ноги на ногу и, вероятно, пытается расслышать, что говорит капитан на палубе.

Соседняя дверь открылась, и вошёл Олдэй, остановившись лишь для того, чтобы закрыть световой люк. Его собственный способ держать в узде то, что он ненавидел. Он небрежно бросил: «Молодой мистер Синглтон говорит, что фрегатов два. Сэр Ричард». Он взглянул на восемнадцатифунтовое орудие рядом с собой. «Они мало что сделают, что бы они ни думали, и это не ошибка!»

Болито улыбнулся ему и понадеялся, что в его сердце нет печали.

Но мы знаем, что это не так, мой дорогой друг. Мы сами это сделали. Разве ты не помнишь?

Вместо этого он сказал: «У нас прекрасный день, старый друг». Он увидел, как взгляд Олдэя метнулся к мечам на стойке. «Так что давай займёмся этим!»

Оззард тоже был здесь, на его узком плече было пальто Болито. «Этот, сэр Ричард?»

"Да."

Это будет тяжёлый бой, что бы ни думал Олдэй. Компании Фробишера нужно было его увидеть. Чтобы понять, что они не одни, и что кто-то о них заботится.

Затем загрохотали барабаны, настойчиво и настойчиво.

«По местам! Готов к бою!»

Он просунул руки в рукава и взял у Оззард шляпу. Ту самую, которую она уговорила его купить в том другом, вечном магазине в Сент-Джеймсе.

Мой адмирал Англии.

Он протянул руки и ждал, пока Олдэй закрепит старый меч. Оззард возьмёт с собой сверкающий подарочный клинок, когда спустится на мундштук, где пушки заиграют свою смертоносную симфонию.

Эллдэй открыл ему дверь, и часовой-морпех хлопнул каблуками, ожидая, когда его освободят от этого долга, чтобы он мог быть со своими товарищами.

Эллдей по привычке закрыл дверь, хотя вскоре судно будет очищено от носа до кормы, экраны и каюты будут снесены, личные вещи спрятаны до тех пор, пока их не заберут владельцы или не продадут товарищам, если судьба отвернется от них.

Он нашел время заметить, что Болито не оглянулся.

Капитан Джеймс Тайак стоял у поручня квартердека, скрестив руки на груди, и оглядывал корабль, свой корабль, в этот момент инстинкта и опыта, когда ничто не могло быть упущено из виду. Он чувствовал, как первый лейтенант наблюдает за ним, возможно, ожидая одобрения или готовясь к резкой критике. Но он был хорошим офицером и хорошо справился. Цепные стропы были закреплены на реях, а сети растянуты для защиты людей на главной палубе от падающих обломков. Были также абордажные сети. Они не могли оценить силу или решимость противника. Если фанатики с чебека смогли прорубиться на борт, сейчас не время рисковать.

Он оглядел каждую линию орудий – восемнадцатифунтовые пушки, составлявшие половину артиллерии Фробишера. До начала боя каждое орудие оставалось самостоятельным подразделением, а командиры орудий перебирали ряды чёрных шаров в гирляндах. Хороший командир мог выбрать идеально отлитый снаряд, просто повернув его в руках.

Взгляните наверх, на маленькие алые гроздья на каждом марсе: морские стрелки и другие, кто мог целиться и стрелять из смертоносных вертлюжных орудий. Королевские особы называли их «маргаритками», они могли скосить всё, что превосходило дюйм в высоту, до земли или до палубы. Большинство моряков ненавидели вертлюжки; они были непредсказуемы и могли быть одинаково опасны как для друзей, так и для врагов.

Палубы были тщательно отшлифованы. Говорили, что это предотвратит скольжение в пылу сражения, хотя всем было известно истинное предназначение.

«Молодец, мистер Келлетт». Тьяк взял телескоп со стойки и поднёс его к глазу. Не глядя, он знал, что Келлетт улыбается своей обманчиво-ласковой улыбкой, довольный.

Он почувствовал, как сжались челюсти, когда первая пирамида парусов, словно призрак, поднялась из акульей синей воды. Он снова повернул подзорную трубу. Второй фрегат привёл в движение и отходил от своего спутника. Почти про себя он сказал: «Они надеются разделить наш огонь».

Он слегка опустил подзорную трубу и взглянул на раскинувшиеся паруса, марсели, фок-рейс и внешний стаксель Фробишера, с большим рулевым, наклонённым на корме, и белым флагом, развевающимся над пиком. Он знал, что Трегидго, штурман, наблюдает за ним. Он не обращал на него внимания. У каждого была своя важная роль, но он был капитаном. Он должен был принять решение.

Ветер, как и прежде, дул с северо-запада, не сильный, но устойчивый. Достаточный, чтобы при необходимости менять галс. Судно стало ещё лучше, когда был отдан приказ снять шлюпки с буксиров за кормой; без них главная палуба выглядела странно чистой и голой. Всегда тяжёлый момент для моряков, когда они видят, как их средства спасения брошены на произвол судьбы. Но риск разлетающихся осколков был гораздо выше.

Небо прояснялось, совсем не похожее на рассвет. Длинные гряды бледных облаков, но солнце уже светило сильнее и стояло выше. Он поморщился. Идеальная обстановка.

Он повернулся к Келлетту. «Хочу ясно заявить. Когда мы столкнёмся с этими ребятами, я хочу, чтобы каждый свободный человек был на своём посту. Если он может ходить, он мне нужен сегодня, и я не потерплю перевозки пассажиров! Нижняя орудийная палуба — ключ к любому бою с более быстрыми судами. Передайте мистеру Гейджу и мистеру Армистейджу, что я ожидаю от них постоянной стрельбы, что бы здесь ни происходило. Понятно?»

Келлетт кивнул. Он слышал об опыте Тайаке на «Ниле», когда тот находился на нижней орудийной палубе с большими тридцатидвухфунтовыми орудиями. Орудиями, которые при правильной стрельбе и наводке могли пробить почти три фута цельного дуба. По крайней мере, так утверждалось.

Келлетт служил на нижней орудийной палубе лишь однажды, будучи младшим лейтенантом. Шум, ад огня и дыма были настолько сильными, что некоторые люди впадали в панику. Это было место и время, где только дисциплина и суровая подготовка могли победить страх и безумие. Как, должно быть, чувствовал себя Тьяке… Он заметил: «Они не носят флагов, сэр». Это было что-то, что могло разрядить обстановку.

Тьяке снова поднял бокал. «Скоро они это сделают. И, ей-богу, потеряют их!»

Он сосредоточил внимание на головном фрегате. Его нос украшала изящная позолоченная резьба. Он невольно улыбнулся. Это была испанская фрегатка, или когда-то была. Он подумал о том, что случилось с «Охотницей»; возможно, её потопили после того, как не удалось заманить «Неутомимого» под бортовой залп. Он подумал о своей поредевшей роте. Он должен был держать противника на расстоянии, вывести из строя хотя бы одного из них.