Синглтон снял подзорную трубу, довольный тем, что не запыхался. Он не собирался сообщать о нарушителе, зная, что моряк, опытный моряк, запомнит его. Он очень осторожно направил подзорную трубу, вспоминая слова адмирала, сказанные ему. Мои глаза.

Наконец появился горизонт, очень тонкий и твердый, как полированное серебро.

«Было бы странно покинуть этот корабль, – подумал он, – и сделать этот некогда немыслимый шаг из мичманской койки в кают-компанию. И иметь возможность открыто поговорить с товарищами-лейтенантами, которые до сих пор, казалось, стремились превратить жизнь каждого мичмана в настоящее мучение».

Старый моряк изучал его, и на его молодом лице отражалась серьезность.

С одним или двумя другими он бы промолчал, но сигнальный мичман всегда казался достаточно справедливым.

Он спокойно сказал: «Там корабль, мистер Синглтон».

Синглтон опустил тяжёлый стакан и уставился на него. «Если я не могу увидеть это, то я…» Он ухмыльнулся и снова поднял стакан. «Куда?»

«Нос по левому борту, очень хорошо».

Синглтон попробовал ещё раз. Ничего. Он знал о некоторых старых наблюдателях; кто-то ему сказал, что это было второе чувство.

Он затаил дыхание и ждал, когда Фробишер снова поднимется. И вот он. Как он мог этого не заметить?

Он прищурился и увидел, как изображение становится ярче. Откуда-то падает свет. Парус, отливающий жёлтым золотом, возвышается на тёмном горизонте; словно перышко, подумал он.

Он посмотрел на свою спутницу. «Вижу её». Он улыбнулся. «Благодарю».

На шканцах все подняли лица, услышав голос Синглтона, эхом доносившийся с грот-мачты.

«Палуба там! Паруса, отлично, по левому борту!»

Тьяке воскликнул: «Ну, черт меня побери!»

Келлетт спросил: «Должен ли я сообщить адмиралу, сэр?»

Тьяке посмотрел на него. «Когда мы узнаем немного больше». Когда Келлетт поспешил уйти, он добавил: «Ему не нужно будет ничего говорить».

Прошёл ещё час, прежде чем глава газеты узнал новоприбывшего. Тайак внимательно следил за лицом Болито, пока тот рассказывал ему.

«Неутомимый, Джеймс? Неужели Охотница?» Он улыбнулся, но настроение, казалось, ускользнуло от него. «Что ж, у неё могут быть для нас новости, хотя я сомневаюсь, что они придут оттуда».

Когда адмирал и флаг-лейтенант присоединились к остальным на шканцах, Тьяк заметил, что Болито был одет в чистую рубашку и бриджи. Он выглядел отдохнувшим и бодрым, хотя в его каюте всю ночную вахту горел свет.

Эвери спросил: «Может быть, Неутомимый не видел Охотницу, сэр Ричард?»

Болито не ответил, пытаясь оценить глубину своих чувств. Он не чувствовал ничего, кроме ощущения неизбежности, предопределенности. Как будто его нежелание возвращаться на Мальту было оправдано. Он видел, как Олдэй наблюдает за ним; даже Йовелл был здесь этим ясным утром.

Синглтон крикнул вниз: «Неутомимый поднял сигнал, сэр!»

Лейтенант Пеннингтон пробормотал: «Мы все взволнованы, сэр». Никто не засмеялся.

Синглтон, должно быть, прекрасно осознавал значение сигнала, хотя и не понимал его. Но его голос не дрогнул и не дрогнул.

«От Неутомимого. Враг в поле зрения!»

Болито посмотрел на Тьяке, игнорируя или отстраняясь от гула недоверия и изумления, разделявшего их.

«Теперь мы знаем, Джеймс. Ловушка захлопнулась. Всё остальное было заблуждением».

Он отвернулся, положив руку на рубашку, и Тьяке показалось, что он прошептал: «Не покидай меня».

Затем он улыбнулся, как будто услышал ее голос.

18. Последнее объятие

Болито прижался лицом к толстому стеклу кормовой галереи и наблюдал за искаженными очертаниями маленькой шхуны, прокладывающей себе путь сквозь ветер.

Обернувшись, он увидел пятна соленой воды на палубном покрытии, где стоял капитан «Неутомимого» после спешного перехода к флагманскому кораблю.

Такой молодой, такой серьёзный, возможно, неспособный осознать масштаб этих событий. Он почти умолял: «Я могу остаться с вами, сэр Ричард. Мы не сильны в ближнем бою, но, конечно, мы могли бы что-то сделать?»

Болито сказал: «Вы сделали достаточно. Например, сигнал».

Пенроуз выдавил улыбку. «Я слышал, что вы прибегли к той же уловке, чтобы обмануть более сильного противника, заставив его поверить, что вы заметили дружественные корабли».

Откуда Пенроуз мог знать? Теперь это уже было не просто мошенничество.

Болито сказал: «Они не побегут. Не посмеют. Слишком многое поставлено на карту». Он взял его за руку. «Отправляйтесь на Мальту как можно скорее. Сообщите старшему офицеру. Я на него рассчитываю».

Тьяке стоял у стола, а Эвери — у изысканного винного холодильника, касаясь его рукой, словно пытаясь успокоиться. За экраном царила полная тишина, нарушаемая лишь приглушённым шумом моря и такелажа. Корабль затаил дыхание.

Тьяке спросил: «Должен ли я продолжать следовать этим курсом, сэр Ричард?»

Болито подошёл к столу и приподнял уголок карты. Его незаконченное письмо всё ещё лежало там; оно было скрыто картой. Лейтенант Пенроуз мог бы поднять его, спрятать за свой забрызганный пылью мундир, прежде чем вернуться к своему маленькому подразделению. И рано или поздно она бы его прочитала… Он вспомнил, о чём его спросил Тьяке; он не стал его спрашивать и даже не усомнился в нём. Столько доверия. Это было похоже на предательство, и он внезапно разозлился.

Эти лондонские дураки, что они вообще знают и о чём вообще заботятся, пока вдруг не становится слишком поздно! Всё, о чём они могут думать, – это пышные приёмы, звания пэров и самовосхваление! Люди умирали из-за своего высокомерия и самодовольства! И будут умирать!

Эйвери отошёл от холодильника, его глаза ярко блестели в пробивающемся солнечном свете. Он никогда раньше не видел, чтобы Болито выражал свой гнев, хотя много раз подозревал его.

Болито сказал: «Охотница была взята, жизненно важное звено в цепи растянутой до предела эскадры! Чего ожидали их светлости? Может быть, того, что тиран останется пассивным, равнодушным? Это не просто человек, а колосс, который укротил и покорил все силы, что противостояли ему, от Египта до снегов России, от Индийского океана до Испанских островов. Чего, чёрт возьми, они ожидали?»

Он с трудом успокоился. «Сотни, а может быть, и тысячи людей обязаны своей властью и влиянием Наполеону. Без его руководства они ничто». Он снова подумал о Пенроузе и его сигнале. «О, они придут, и мы будем к ним готовы». Он сдернул с себя рубашку. «Но ловушка захлопнулась. Здесь нет места «может быть» и «если бы только».

Он посмотрел на Тьяке очень ясным взглядом. «Ты, наверное, думал, что только глупец бросит вызов линейному кораблю?»

Тьяке взглянул на диаграмму и увидел под ней букву.

«Фробишер их подаст, сэр Ричард, даю вам слово!»

Йовелл молча появился и спросил: «Значит, будет война, сэр Ричард?»

Болито сказал: «Скоро узнаем».

Все посмотрели на открытый световой люк, когда раздался голос впередсмотрящего: «На палубу! Плывите на северо-восток!»

Болито повернулся к Эйвери: «Выпей, Джордж. Мне сегодня нужен твой опыт».

Эйвери схватил шляпу. «Неужели это Охотница? Сэр Ричард?»

Из большой каюты донесся ещё один голос. На этот раз это был мичман Синглтон.

«Палуба! Еще один парус на северо-восток!»

Болито откинул прядь волос со лба. «Не думаю, Джордж». Затем он улыбнулся, и Эйвери ощутил теплоту в его улыбке. «И приведите мистера Синглтона, иначе у него не останется лёгких!»

Дверь закрылась, и Тьяке ждал, голубые глаза следили за каждым движением, за каждой переменой настроения, словно за отражениями на морской глади.

Болито медленно кивнул. «Да, Джеймс, те двое, которых мы видели в Алжире. Каперы, ренегаты, пираты, кто знает? Они будут сражаться. Они не могут позволить себе потерпеть неудачу».

Тьяке оглядел каюту, представив, как она лишена всего личного, дорогого этому несокрушимому человеку. Место войны.

«Я хотел бы поговорить с народом, сэр Ричард».