Со двора послышались голоса, и она бодро сказала: «Рыбак. Я попросила его зайти». Она вытерла руки о фартук. «Я с ним разберусь».

Оставшись снова наедине с Олдэй, Фергюсон сказал: «Она чудо, Джон».

«Знаю». Он огляделся, словно что-то искал. «Я пойду и приготовлю эль. Это займёт всего минуту. Посиди здесь и допей свой коктейль. Мне нужно немного подумать».

Фергюсон вздохнул. Следующим шагом Эллдей под каким-то предлогом поднимется в дом, чтобы просто поговорить с сэром Ричардом и сообщить ему, что он готов.

Он оглянулся, вздрогнув от глухого удара и чего-то похожего на кашель. Он быстро прошёл в соседнюю комнату, прохладное место, где были сложены бочки, готовые к вскрытию и установке на козлы. Одна бочка, четырёх с половиной галлонная, лежала у стены. Эллдей сидел, прислонившись к ней спиной, прижав руки к груди, дыша громко и прерывисто, словно человек, вытащенный из моря.

Фергюсон опустился на колени и обнял его.

«Полегче, Джон! Опять эта проклятая рана!» Он наблюдал, как его друг с трудом дышит, и гадал, как долго это продолжается. Когда Олдэй повернул голову, он был поражён, увидев, что его лицо было довольно бледным, серым под обветренным загаром.

Он сказал: «Я позову Униса».

Олдэй покачал головой и стиснул зубы. «Нет! Оставайся со мной!» Он тяжело кивнул и глубоко вздохнул. «Всё проходит. Со мной всё будет хорошо».

Фергюсон наблюдал, как на его огрубевшее лицо возвращается цвет, а дыхание становится ровнее.

Эллдей позволил ему помочь ему подняться на ноги, а затем хрипло сказал: «Ни слова, заметьте. Всё приходит и уходит». Он попытался улыбнуться. «Видишь? Яркий, как штык быка!»

Фергюсон покачал головой, смирившись. Он был побеждён; он должен был это знать. Аллдей и Болито, как хозяин и верный пёс, как кто-то однажды сказал, боялись друг друга.

Вместе они подняли бочку на козлы, и Олдэй сказал: «Мне нужно что-то покрепче эля, и это не ошибка!»

Унис нашла их сидящими у неразожжённого огня. Её муж держал свечу для глиняной трубки своего друга, словно им было всё равно. Она прикусила губу, чтобы сдержать отчаяние. Всё это было показушным, ради неё. Как и новая бочка на козлах. Об остальном она могла догадаться.

Фергюсон сказал: «Наверное, пора возвращаться. Нужно посмотреть книги». Эллдей последовал за ним во двор и наблюдал, как он запрыгивает на сиденье.

Он просто сказал: «Спасибо, Брайан». Он посмотрел через поля на блестящую за деревьями реку. «Тебя там не было, понимаешь? Сэр Ричард, полный адмирал, лучший из лучших, ведёт наших абордажников на палубу этого чёртового ренегата, словно какой-то сумасшедший лейтенант! Тебе следовало быть там. Мне кажется. Индомс!» Он покачал лохматой головой. «Теперь я ни за что его не брошу».

Он поднял руку и ухмыльнулся. Это было одно из самых печальных зрелищ, которые Фергюсон когда-либо видел.

И один из самых смелых.

Ричард Болито сидел в углу экипажа и смотрел на толпу и лошадей, а повозки всех размеров боролись за место, явно не обращая внимания друг на друга.

Несмотря на тёплый вечер, он надел плащ, скрывавший форму и звание. В пылу после капитуляции Наполеона любое напоминание об этом вызывало ликующую овацию и толпу простых людей, которые, вероятно, никогда не испытывали подобных чувств ни к кому, кроме Нельсона.

Долгий день; очень долгий день. Сначала Бетюн, а затем встреча с Первым лордом и его старшими советниками. Наполеон был отправлен в изгнание на остров Эльба; гигант, осквернитель целого континента, должен был быть брошен на произвол судьбы, забыт. Даже когда Первый лорд это сказал, Болито усомнился в целесообразности этого решения. Это было похоже на попытку запереть льва в вольере, и это было слишком близко, слишком близко… Первый лорд долго говорил об американской войне и об участии Болито с эскадрой под его командованием. Американцы испытывали дефицит торговли из-за активности британских эскадр и цепочки командования от Галифакса до Карибского моря. Было захвачено чуть меньше тысячи американских торговых судов, и, поскольку Франция больше не истощала ресурсы флота, теперь можно было отправить новые военные корабли, чтобы заделать последние бреши в блокаде.

Первый лорд закончил словами, что ни одну войну нельзя выиграть, загнав в тупик. Необходимо подать пример, предостережение на будущее.

Бетюн наблюдал за Болито и вставил несколько комментариев по поводу американского нападения на Йорк.

Первый Лорд был стар, но не глуп, и он распознал в этом попытку Бетюна отвлечь его.

«Что вы думаете, сэр Ричард? Я знаю, что вы придерживаетесь передовых взглядов на войну на море, и я слышал, как вы сами говорили в этом самом здании, что линия фронта осталась или должна остаться в прошлом?»

Болито повернул голову и увидел Темзу и ее ясное сияние, обещавшее прекрасный закат.

«Я согласна с этим, милорд. Я также считаю, что жажда мести — не причина для продолжения войны, в которой ни одна из сторон не может рассчитывать на победу».

Уже тогда он подозревал, что готовится какое-то нападение. Теперь, во время этого медленного путешествия из Адмиралтейства в Челси, имея время ещё раз всё обдумать, он был в этом уверен. Станцию принял сэр Александр Кокрейн; человек действия во всех смыслах, но вряд ли миротворец.

Оставшись наедине с Бетюном, он спросил о Валентайне Кине и о его племяннике. Бетюн осторожно ответил: «Контр-адмирал Кин вернётся в Англию в этом году. Его флагман, скорее всего, будет выплачен». Он поднял взгляд от стола, и на мгновение Болито снова увидел мичмана. Разница между ними была всего в несколько лет, и, несмотря на обаяние и уверенность, Бетюн был почти таким же. Прежде всего, он был честен. Верен. «Я уверен, что ваш племянник найдёт работу даже при сокращении флота, а это непременно произойдёт».

«Он, пожалуй, лучший капитан фрегата из всех, что у нас есть. Выбросить его на берег после всего, что он сделал и пережил, было бы невыносимо».

Вероятно, именно в этот момент Бетюн принял решение.

Он сказал: «Мы хорошие друзья, Ричард, и мне жаль, что наши пути пересекались лишь изредка». Он лишь слегка пожал плечами. «Как и велит нам наше призвание. Я никогда не забывал, что всем обязан тебе с того момента, как ты принял командование «Спэрроу». И было много таких, как я, кто получил всё от этого общения с тобой».

«И многие из-за этого пали, Грэм».

Он покачал головой, отмахиваясь от этой мысли. «Мы снова увидим Первого лорда, когда он вернётся после аудиенции у принца-регента. Их встречи обычно краткие». Он помолчал, и улыбка исчезла. «Должен сказать вам, что Первый лорд предложит вам Мальту, будет настаивать на том, что вы — очевидный выбор. Пока союзники окончательно не заключат мир, Средиземноморье должно служить напоминанием как друзьям, так и врагам, что никакие дальнейшие территориальные претензии на суше или на море недопустимы». Затем он молча смотрел на Болито. «Я подумал, что вам стоит сначала услышать это от меня».

«Это было очень мило с твоей стороны, Грэм». Он окинул взглядом просторную комнату. «Но здесь может быть опасно, так что будь осторожен!»

Он постучал по крыше кареты и сказал: «Отсюда я пойду пешком».

Кучер в адмиралтейской ливрее едва взглянул с козел. Возможно, он слишком привык к обычаям старших офицеров, чтобы сомневаться в их прихотях.

Он шёл вдоль реки. Лондон Кейт. Теперь он стал его Лондоном, или, по крайней мере, этой его небольшой частью.

Что мне сказать? Что мне ей сказать?

У Первого лорда не было никаких сомнений. «С тех пор, как Коллингвуд занял это командование, не было стабильности и лидерства. Ваша репутация, ваше чувство чести сейчас ценнее, чем на поле боя!» Он забыл упомянуть, что Коллингвуд, заместитель Нельсона при Трафальгаре, погиб в Средиземном море, так и не будучи отстранённым от командования, несмотря на его неоднократные просьбы о возвращении домой и болезнь, которая в конечном итоге и убила его.

Он пошел дальше, обеспокоенный своими мыслями.