Она сказала: «Я говорила с вашим капитаном Форбсом. Он рассказал мне о вас и вашей семье». Он почувствовал, как она повернулась к нему. «Ваш дядя. Я кое-что знала. Я даже кое-что догадалась, когда услышала, как вы говорили той ночью с такой убеждённостью, и когда вы разговаривали со своими людьми и не знали, что я там». Он почувствовал, как её рука сжала его руку. «А потом вы мне помогли».

«Когда ты заболел».

Она тихо рассмеялась. «Я была пьяна, как какая-то портовая шлюха!» Она ускорила шаг, и он почувствовал, как её мысли двигаются, снова исследуя что-то. «Он пришёл ко мне той ночью, ты знала? Он такой. Он не может поверить, что мне иногда нужно быть собой, человеком, а не чем-то, что пробудит его страсть!»

Он сказал: «Думаю, вам следует остановиться, миледи. Я пришёл сюда, потому что хотел вас увидеть. Даже если бы вы плюнули мне в лицо, я бы пришёл».

Она снова остановилась у парапета и посмотрела на суда, стоящие на якоре. Она пробормотала почти про себя: «Твой мир, Адам. То, чем я никогда не смогу поделиться». Она обернулась. «Я вышла замуж не по собственному выбору и не из жадности, а ради себя».

Не осознавая, что делает, он приложил палец к ее губам.

«Не нужно мне ничего говорить. Я не горжусь некоторыми своими поступками или тем, что я мог бы сделать, если бы моя жизнь сложилась иначе. Так что пусть это останется нашим секретом».

Она нежно и решительно отдернула его руку.

«Мой отец был прекрасным человеком, но когда моя мать умерла от лихорадки, он словно развалился на части. Сэр Льюис, каким он теперь стал, был его младшим партнёром, человеком амбиций. Он быстро пришёл ему на помощь». Она коснулась пуговиц на его пальто. «И он научил его снова получать удовольствие». Она рассмеялась, и тихий, горький звук разнёсся в неподвижном воздухе. «Познакомил его с другими, кто помог бы расширить бизнес – единственное, что его ещё волновало. Азартные игры, выпивка… он не желал слушать ни слова против Льюиса. Он не видел, как земля уходит у него из-под ног. Были долги, разорванные контракты с правительственными комиссиями, с армией и флотом. В конце концов, – она слегка пожала плечами, и Адам почувствовал это как удар, – тюрьма стала единственной реальностью. Мы бы остались нищими. Мои два брата тоже работают в этом бизнесе. У меня не было выбора. Вообще никакого».

Он едва осмеливался говорить, боясь испортить момент.

«Поэтому он попросил тебя выйти за него замуж, и тогда все долги будут погашены, а бизнес восстановлен».

«Вы знаете моего мужа, — сказала она. — Во что вы верите?»

«Я считаю, что мне пора идти. Уезжайте отсюда без промедления». Он почувствовал её движение, словно она тоже собиралась уйти, но не отпустил её. «Я знаю, что у меня нет права, и другие осудят меня…»

Она тихо спросила: «Но?» Только одно слово.

«Той ночью, на борту моего корабля, я хотел тебя». Он притянул её ближе, чувствуя её тепло, её близость. Её осознанность. «Я и сейчас хочу».

Она прислонилась к нему, уткнувшись лицом в его рубашку, возможно, давая себе время осознать опасность и глупость.

Она сказала: «Доблестный капитан Форбс вас не покормил. По крайней мере, с этим я могу что-то сделать». Она попыталась рассмеяться. «Я чувствую запах коньяка, значит, я была права насчёт вас обоих!»

Но когда он снова обнял ее, она вся дрожала.

«Мы войдем внутрь… а потом ты расскажешь мне все о себе». Она не могла продолжать. «Идем, сейчас же. Быстрее. Отбрось все сомнения!» Она остановилась, чтобы взглянуть на гавань. «Всё это может подождать, только один раз».

Хотя он никогда раньше не бывал здесь, он знал, что это то же самое место. Здесь Кэтрин провела свою последнюю ночь с Ричардом, в этих комнатах, которые Эвери было так трудно описать, и о которых Бетюн старательно избегал говорить, словно это было слишком мучительно даже для него.

Он подошел к окну, слегка приоткрыл ставню и посмотрел вниз, во двор, где теперь было темно, если не считать отраженного света медных сумерек.

Он слышал, как часовой у ворот топает ногами, и лязг металла, когда он перекладывал мушкет, зевая от тянущихся часов.

В окнах напротив не горел свет. Форбс отправился обедать с армией; штаб, вероятно, был предоставлен самому себе до возвращения Бетюна.

Он почувствовал, как напряглись его мышцы. Голоса стали очень тихими, звон бокалов. А когда он закрыл ставни и обернулся, то увидел её, стоящую перед ним с другой стороны комнаты, её глаза были очень ясны в свете свечей, которые, должно быть, были здесь раньше.

Она сказала: «Немного вина, Адам. Оно прохладное, насколько это возможно. Еду можно заказать позже».

Она смотрела, как он пересекает комнату, и слегка повернулась, так что серебряный кулон на её груди вдруг засиял, словно пламя. На ней было простое белое платье, закрывавшее её от шеи до ног, теперь обнажённых на мраморном полу.

Он положил руки ей на плечи и сказал: «Ты его сохранила. Я думал, ты его выбросила».

Он коснулся маленького серебряного меча и почувствовал, как она напряглась, когда ответила: «Я ношу его ради тебя. Как я могу не носить его?»

Он наклонился к ее плечу и поцеловал его, чувствуя гладкость ее кожи под платьем.

«Вино», — она оттолкнула его. «Пока оно прохладное».

Он взял стаканы со стола, поднес один к ее губам, и они посмотрели друг на друга поверх краев стаканов, все притворство исчезло, все рассудки рассеялись.

Она не сопротивлялась и не говорила, когда он снова поцеловал ее плечо и каждую грудь по очереди, пока она тихо не ахнула и не обняла его, прижимая к себе, ее голова моталась из стороны в сторону, как будто она больше не могла себя сдерживать.

Он встал и отстранил ее на расстояние вытянутой руки, разглядывая темные пятна на шелке там, где он целовал и возбуждал кончики ее грудей.

На стене висело высокое зеркало, и он повернул её к нему, обняв за талию, глядя на отражение её глаз в зеркале, затем неторопливо отстегнул маленький меч, распахнул и снял платье. Он заглянул ей через плечо, зарылся лицом в её волосы и наблюдал вместе с ней, словно они были сторонними наблюдателями, незнакомцами. Он исследовал её тело, ощущая каждый отклик, как свой собственный, пока она не повернулась в его объятиях и не сказала: «Поцелуй меня. Поцелуй меня».

Он поднял её, как в ту ночь на борту «Непревзойдённого», крепко прижал к себе, и они снова поцеловались. И снова. Он положил её на широкую кровать, сбросил пальто, и старый меч незаметно соскользнул на ковёр у его ног.

Она оперлась на локоть и сказала: «Нет! Иди ко мне сейчас же!»

Он опустился на колени рядом с ней, потеряв рассудок и рассудок, пока она пыталась освободить его от одежды, притягивая его к себе, чтобы он снова поцеловал ее в губы, пока они оба не задохнулись.

Он смотрел на нее, жаждущий ее, волосы разметались по подушкам, руки, внезапно ставшие сильными, схватили его за плечи, на мгновение удерживая его, а затем притягивая к своему телу, ее кожа была горячей и влажной, словно в лихорадке.

Он почувствовал, как её ногти впиваются в его кожу, когда он вошёл в неё, и она двинулась ещё дальше, выгнувшись, пока они почти не соединились. Затем она открыла глаза и прошептала: «Я сдаюсь!», и тихо вскрикнула, когда он нашёл её и вошёл в неё.

Это было похоже на падение или на то, как будто тебя уносит бесконечная, непрерывная волна.

Даже когда они лежали без сил, она не отпускала его. Они прижимались друг к другу, бездыханные, истощённые интенсивностью своего соития, своей потребностью.

Несколько часов спустя, после того как они исследовали все интимные области, она села на кровать, подтянув колени к подбородку, и наблюдала, как он натягивает бриджи и рубашку.

«Королевский офицер. Всем, кроме меня». Она порывисто протянула руку и снова коснулась его, обняла, пока он наклонялся, чтобы поцеловать её. Она нашла и коснулась старой раны, поцеловала рваный шрам, и страсть в ней вспыхнула с новой силой. Никаких секретов, Адам…