Адам сказал: «Я сейчас сойду на берег». И улыбнулся, чему-то непонятному Гэлбрейту. «Чтобы подписать свою судьбу». Он посмотрел вдоль своей команды, и Гэлбрейт задумался, как он её видит. Ответить мог только капитан, и Болито ни с кем этим не поделится. Разве что… «Когда я вернусь в море, ты присоединишься ко мне за бокалом». Снова эта редкая, заразительная улыбка. «Не кларет, кажется».

Затем настроение так же быстро улетучилось, и он сказал: «Этот мужчина, Уиллис. Его жена умерла». Он помолчал, всколыхнувшееся воспоминание. «В Пензансе».

«Я не знал, сэр».

«Зачем? Но Мэсси — его заместитель. Он должен был знать и позаботиться о том, чтобы предотвратить это ненужное оскорбление».

Беллэрс спешил к ним, но дождался ухода капитана, прежде чем предоставить список вещей, которые ему было велено собрать для предполагаемой десантной группы.

Гэлбрейт положил руку на плечо молодого человека. «Позже, но не сейчас, мой мальчик». Он нежно потряс его за плечо. «Жаль, что тебя сейчас здесь не было. Ты бы узнал что-то такое, что вызвало бы восхищение у членов комиссии по повышению». Он вспомнил выражение лица капитана, достоинство и огонь в тихом голосе. «Об истинных качествах, которые делают королевского офицера. Я, конечно, знал, поверь мне!»

Он знал, что Беллэрс всё ещё смотрел ему вслед, когда он пошёл позвать команду. И он был рад, что поделился этим с ним.

Адам выбрал тот же неторопливый подход к дому Бетюна, сам толком не зная почему. Узкая улочка теперь была в тени, и большинство лавок были закрыты или заброшены на ночь. Он посмотрел в сторону лавки с низким навесом, где разговаривал с серебряных дел мастером, но и там было пусто. Словно ему почудилось.

Он оставил гичку на пристани один и почувствовал неодобрение Джаго; тот даже рискнул предложить ему составить ему компанию. Здесь, наверное, полно головорезов и воров. Но он остался с командой, хотя Адам сказал ему, что к его возвращению там не останется ни одного человека, ни избранного, ни случайного.

Как и в этом рукопожатии; Яго все еще прошел лишь половину пути к тому, чтобы поделиться своими самыми сокровенными мыслями.

Но старый меч у него на поясе все равно был вытащен из ножен.

Там было несколько просящих милостыню мальчишек и сторожевая собака с диким видом, но в остальном его прогулка была спокойной.

Воздух стал прохладнее, поскольку вечер удлинил тени, но ненамного. Он без удовольствия вспомнил приём в штабе Бетюна, представил себе толпу потных тел и вино. «Непревзойдённый» выйдет в море утром. Ему нужно было сохранять ясность мысли, чтобы разобраться с оставшимися проблемами до того, как два фрегата будут задействованы.

Он свернул за угол и увидел бледные ворота, вырисовывающиеся в сумерках. Казалось, каждое окно было залито светом. Он учуял запах готовящейся еды и почувствовал, как сжался желудок. Он ничего не ел с самого завтрака; Яго, вероятно, тоже об этом знал.

Он прикоснулся к шляпе часового и вышел во двор, слыша неясные тени, бормотание инструкций и непрерывный стук тарелок и стеклянной посуды.

Он вспомнил небрежный вопрос Бетюна о переходе через Гибралтар. Видел ли он в своём нежеланном госте обузу или возможную ступеньку к новому назначению? Его ждали. Адам никогда не знал этого мира и не раз говорил себе, что никогда добровольно не поделится им.

Звучала музыка, поначалу неуверенная, скрипки, казалось бы, несогласные друг с другом, а затем внезапно разнеслись по двору единым аккордом.

Он остановился и прислушался, как музыка стихла, и кто-то позвал, привлекая внимание. Внезапно. Бетюн тоже не одобрил этого.

«А, капитан Болито, разве нет? Стоишь один и такой задумчивый. Ты очень рано!»

Он обернулся и увидел её в изогнутом проходе, которого не заметил в прошлый раз. В сгущающихся тенях её платье казалось синим, возможно, подобранным под цвет её глаз. Тёмные волосы были собраны над ушами – работа Хильды, подумал он, – а серьги сверкали, словно капли огня в последних лучах солнца.

Он снял шляпу и поклонился.

«Миледи, я посетитель, а не гость. Я отправлюсь в путь, как только встречусь с сэром Грэмом или его помощником».

«А, понятно. Значит, ещё больше обязанностей?» Она рассмеялась и раскрыла маленький веер, висявший на шнурке у неё на запястье. «Я думала, мы будем видеть вас чаще».

Он присоединился к ней у мощёного входа и почувствовал её аромат, её тепло. Та же женщина, и всё же такая непохожая на ту, которую он обнимал и удерживал в момент тошноты и отчаяния.

«Кажется, о вас хорошо заботятся, миледи». Он посмотрел мимо неё, и музыка снова заиграла. «Надеюсь, приём пройдёт с большим успехом».

Она внезапно и намеренно взяла его за руку, повернув его к музыке, к себе, пока они не оказались всего в нескольких дюймах друг от друга.

«Мне плевать на приём, капитан! Я видела так много, слишком много… Меня беспокоит, что вы решили обвинить меня из-за такого…» Она казалась настолько рассерженной, что не могла найти слов, чтобы выразить своё недовольство.

«Предметы первой необходимости, миледи?»

«Нет, никогда этого!» Она успокоилась; он чувствовал, как ее пальцы сжимают его руку, как в ту ночь, когда Нейпир привел его к ней.

Она сказала: «Пойдем со мной. С другой стороны открывается вид на гавань». Ее пальцы сжались, словно пытаясь прогнать его сопротивление. «Никто нас не увидит. Всем будет все равно».

«Я не думаю, что вы понимаете…»

Она снова потрясла его руку. «О, конечно, я знаю, капитан! Я прекрасно знаю правила, этикет королевских офицеров. Никаких разговоров о женщинах в кают-компании. Но многозначительный кивок и быстрое подмигивание выдают такую галантность!» Она рассмеялась, и звук эхом разнесся по изогнутой арке. «Слушайте! Вы слышите?»

Они вышли на мощеный парапет, за которым Адам увидел море, закат, уже окрашенный в бронзовый цвет, огни фар и маленькие движущиеся суда, создававшие свои собственные узоры.

Скрытый оркестр уже играл, а остальные звуки подготовки, казалось, затихли, как будто слуги и санитары остановились, чтобы послушать.

Она почти шёпотом сказала: «Как красиво», — и повернулась к нему. «Ты согласен?»

Он положил ей руку на плечо и почувствовал, как она напряглась. В один момент – женщина, в следующий – ребёнок. Или он снова обманывает себя?

«Как вы заметили, миледи, я несколько растерян, когда дело касается тонкостей этикета».

Она не ответила, но через мгновение, словно не расслышав, сказала: «Вальс. Знаете ли вы, что некоторые до сих пор утверждают, что это слишком рискованно, слишком смело для публичного исполнения?»

Он улыбнулся. Она его дразнила.

«Я благодарен, что меня избавили от таких опасностей!»

Она снова повернулась к нему и высвободила его руку, словно собираясь уйти. Затем она снова взяла его за руки и стояла, глядя на него, слегка склонив голову набок, словно размышляя, не зашла ли она уже слишком далеко.

«Слушай. Ты слышишь это сейчас? Пусть оно возьмёт над тобой верх».

Она положила его правую руку себе на талию и прижала ее к себе, как в ту ночь, когда она отказалась отпустить его.

«Теперь держи меня, направляй левой рукой, вот так».

Адам сжал её хватку крепче и почувствовал, как она прижалась к нему. Даже в неясном свете он видел обнажённые плечи, тёмную тень между грудями. Сердце колотилось, словно безумие, боль тоски. И это было безумие. В любой момент кто-нибудь мог их обнаружить; слухи могли разлететься быстрее ветра. А ревность могла сравняться с любым чувством благоразумия и затмить его.

Но она двигалась, прижимая его ближе, и его ноги следовали за ее ногами, как будто они всегда ждали этого момента.

Она сказала: «Ты веди», — и откинулась назад, опираясь на его руку, широко раскрыв глаза. «Тогда я уступлю».

И снова засмеялся. Музыка стихла, словно хлопнула дверь.

Сколько они простояли в одном положении, было невозможно определить. Она не шевелилась, даже когда он сильнее прижался к её бёдрам, пока не почувствовал жар её тела, её потрясённое осознание происходящего.