Уильямс мог бы давно добиться повышения, если бы не его любовь к азартным играм. У него это было как похоть, и, дисциплина или нет, ничто не могло его изменить. Игра в кости или просто ставки на самые обычные ежедневные события: сколько узлов будет пройдено за одну вахту или сколько рома будет выпито за одну неделю. У него была группа верных товарищей-игроков, его «клан», как он их называл, и, поскольку он умел читать и писать, именно он вёл учёт выигрышей и, что ещё вероятнее, проигрышей. Рист слышал, как некоторые из них говорили, что уже отдали Уильямсу свою награду – раба и приз – и даже ещё не получили её!

Уильямс был самостоятельным человеком. Если ты ему нравился, этого было достаточно. Если ты заходил слишком далеко, будь осторожен.

Всё произошло так быстро. Если бы этот чёртов мистер Сэнделл не шнырял между палубами, когда ему следовало стоять на вахте, этого бы не случилось. Может, мичман что-то услышал и решил проявить себя. Но он был там тем утром, когда Уильямс возвращался в свою кают-компанию после очередного тайного сеанса с муфтой.

Санделл, вероятно, пытался захватить список ставок или даже часть денег в качестве улики. Всё произошло так быстро, что никогда нельзя было сказать наверняка. Только что их было двое: Уильямс возвышался над разгневанным, жестикулирующим мичманом, а потом остался только Уильямс. Санделл откинулся на одну из карронад, ударившись головой о железный «сокрушитель». Мёртвый или без сознания, он был принят морем. И, чёрт возьми, скатертью дорога.

Он виновато обернулся, когда Уильямс крикнул: «Готово, Фрэнк! Перережь трос, и мы уходим!»

Рист поспешил вперёд и крикнул: «Снимайте, ребята!» Он смотрел вперёд, на перекрывающие друг друга силуэты стоящих на якоре судов. Вскоре они сделают то же самое, увидев приближающийся брандер.

Моряк крикнул: «Берегись!» Это был почти крик.

Один из вахтенных на якоре, должно быть, спрятался внизу, не замеченный, когда абордажная команда выскочила со шлюпок. Он словно вынырнул из палубы, из маленького люка, который никто не удосужился осмотреть.

Фист прицелился из пистолета; он даже не помнил, как вытащил его. Два выстрела прозвучали как один. Он бросился на помощь Уильямсу, упавшему на колени; тот даже вскрикнуть не успел, когда абордажная сабля вонзилась ему в череп.

«Где оно, Оуэн?» Другие помогали, но Рист и Уильямс были совершенно одни.

Уильямс хрипло проговорил: «Это серьёзно, Фрэнк. На этот раз, кажется…» Голова его запрокинулась, и он застонал, словно пытаясь сдержать боль. Рист чувствовал, как кровь стекает по запястью. Серьёзно. Он уже насмотрелся на них.

«Мы доставим вас к лодке».

Уильямс попытался возразить, но боль удержала его. Затем он сказал почти нормальным тоном: «Ты слишком занят, чтобы смотреть на ветер, парень? Он изменился. Ненамного. Но немного. Достаточно, понимаешь?»

Рист огляделся. «Мне плевать!»

Внезапно Уильямс с силой подтянулся к штурвалу шхуны. Задыхаясь от боли, он медленно обмотал и закрепил старый перевязочный ремень, который всегда носил, вокруг спиц, чтобы он принял на себя его вес.

«К шлюпкам, Фрэнк. Пора двигаться, понимаешь? Больше ничего не поделаешь. Ты сейчас понадобишься кораблю!»

Кто-то спросил: «Что вы скажете, мистер Рист?»

Ещё мгновение он смотрел на мачты и свободно хлопающий кливер. Его собственный приказ. То, чего он всегда хотел. Он пожал плечами, словно обращаясь ко всему миру. Того же хотел и Гэлбрейт, хотя никогда в этом не признался бы.

Он посмотрел вниз, и чья-то рука схватила его.

Рист опустил голову, и их лица почти соприкоснулись. Чувствуя боль и внезапную решимость.

«Что случилось, Оуэн?»

Уильямс крепче сжал его руку. «Ты видел меня, Фрэнк, тем утром. Я знал, что видел». Он подавил приступ кашля. На его рубашке была кровь. Рист услышал далёкие выстрелы. Так долго не могло продолжаться. Ему нужно было думать о других.

«Да, я видел это».

«И ты так и не сказал?» Он попытался улыбнуться, но это только усугубило ситуацию. «Спасайся, понимаешь? Пора идти, перерезать трос. Сейчас же». Он внезапно протянул руку, и Рист услышал резкий щелчок кремневого ружья. Осознание словно парализовало его, но он ясно и ясно видел это в своём сознании. Уильямс поджёг фитиль.

«Режь трос, Билли! Все остальные — в шлюпки!»

Палуба была пустынна, единственным звуком был ровный стук тяжёлого топора. Он услышал, как Уильямс пробормотал: «Жизнь за жизнь, понимаешь, Фрэнк? Так меня учили!»

«Снято!» Матрос уже бежал на корму к ожидающим шлюпкам.

Рист замер, наблюдая, как штурвал реагирует на движения рук, а кливер набирает силу, позволяя корпусу слегка качнуться. Судно дрейфовало, и в любую секунду могли перегореть предохранители.

Затем он побежал на корму, перекинув ногу через перила, как раз когда первый приглушенный взрыв выбил искры из носового люка.

Голоса кричали ему, чтобы он прыгал; ему показалось, что он слышал и Гэлбрейта, но он думал только о фигуре, привязанной к штурвалу шхуны. И о том, как сильно звучал его валлийский акцент перед лицом самой смерти.

Кто-то сунул ему в руки бутылку. Ром, словно огонь, обжег ему горло. Он снова поднял бутылку и пробормотал: «Всё, друг, ставки сделаны!»

А потом мир взорвался.

«Не стрелять!» Адаму пришлось дважды крикнуть, чтобы привлечь внимание Варло. Орудия дали три бортовых залпа, и разрушение на палубе другого фрегата было хорошо видно, несмотря на дым и неразбериху. Возможно, их команда на баке была уничтожена первым двойным натиском, когда «Непревзойденный» появился, чтобы продемонстрировать своё истинное намерение. Корабль теперь качался, держась только на носовом якоре, а кормовой якорь был перерезан, чтобы уйти от второго бортового залпа. Цель или паника – теперь это не имело значения, но пылающая шхуна, которую Гэлбрейт и его две шлюпки взяли на абордаж, оказалась достаточной для переполненного флота, полагавшегося на бортовые залпы пришвартованных военных кораблей.

Брандер столкнулся с другой шхуной, и теперь они оба дрейфовали, как один огромный факел.

Наблюдая, Адам увидел, как загорелось другое, меньшее судно. Пламя перекинулось на высушенный солнцем такелаж, превратив паруса в пепел. Он услышал предупреждающие крики с грот-мачты и увидел, как две вёсельные галеры пронеслись мимо других кораблей, как один повернув к «Непревзойденному» и набирая скорость под настойчивый барабанный бой.

Такая фанатичная отвага должна была привести к более благополучному исходу. Но бриг «Сорока» был готов и обстрелял головную галеру картечью и картечью, в мгновение ока превратив её в груду развалин. Второй же, не обращая внимания, встретил ещё больше картечи из карронад левого борта «Непревзойдённого».

Длинные гребни трещали, словно самшит, когда галера накренилась и затряслась. В следующее мгновение люди уже хлынули вверх по трапу и перелезли через него, но тут же столкнулись с абордажными сетями, с которыми, вероятно, никогда раньше не сталкивались.

Мужчины схватили сабли и топоры, а другие стащили со стоек смертоносные абордажные пики и пронзили ими кричащих, обезумевших нападавших еще до того, как им удалось прорваться через сети.

И всё же некоторым удалось прорваться сквозь оборону. Один из них, бородатый гигант, выделявшийся среди остальных алой мантией, добрался до трапа на шканцах, не сводя глаз с человека, в котором узнал капитана.

Адам держал меч в руке, небрежно балансируя, как могли подумать некоторые. Как будто ему уже всё равно…

Он увидел, как огромный клинок опустился, услышал чей-то крик, возможно, Нейпира, предупреждающий. Словно он был кем-то другим, способным оценить силу и вес удара. Он почувствовал, как он пронзил его руку, услышал скрежет стали, когда два клинка скрестились, и более тяжёлый клинок скользнул вниз, чтобы сомкнуться с рукоятью меча. Он даже почувствовал запах нападавшего, почувствовал всепоглощающую ненависть, которая вытеснила всё остальное.