Я отстранилась, проводя ладонями по его широкой груди, наслаждаясь рельефом мышц под пальцами и рассматривая татуировки, которые он обычно скрывал. Его кожа была как головоломка — рисунок переходил в рисунок, переплетаясь, сливаясь, образуя единое целое. И чем дальше я смотрела, тем больше находила знакомых символов, спрятанных в этом хаосе.

И тут я поняла, почему он никогда не ходил без рубашки. Ни в спортзале, ни даже на днях у бассейна у Коупа. Он всегда отшучивался, мол, солнце портит краску, но теперь я знала правду.

Дело было не только в воробье за ухом или в клубнике на предплечье. На груди у него распускались цветы дерена. Моё ожерелье — стрела — обвивалось вокруг реалистичного сердца, бьющегося прямо под этим местом. А чуть ниже я увидела пачку клубничных Sour Patch Kids и мармелада мишек.

На его коже было всё. Маленькая аптечка — точь-в-точь такая, какую я каждый день носила с собой в школу, чтобы обрабатывать его ссадины. А на ребрах — крошечные пластыри, будто разбросанные случайно. На правой стороне груди — губы, сложенные в форму лука. И множество других скрытых деталей, на поиски которых, я понимала, уйдут недели — если не месяцы.

А потом я застыла. На его боку была татуировка — мой портрет. Голова запрокинута, глаза закрыты, будто я подставляю лицо солнцу.

— Кайлер, — выдохнула я, пересохшими губами.

— Мне нужно было чувствовать тебя рядом. Даже когда ты была не моя. Когда я не мог к тебе прикоснуться, не мог держать тебя. Но всё равно — должен был чувствовать. — Он взял мою руку и опустил ее к своему бедру.

Наши пальцы вместе провели по чернильной полосе, опоясывающей его мускулы. Я сразу узнала почерк. Свой почерк. Моё имя — снова и снова, по кругу, вокруг его бедра.

— Ты всегда владела мной, Воробышек. Я просто хотел помнить это. Хотел, чтобы твое имя было на мне навсегда.

Я провела пальцами по его коже, по буквам, которые сама когда-то писала, по своему имени.

— Когда? — прошептала я.

— В день, когда мне исполнилось восемнадцать.

Я подняла взгляд.

— Кайлер...

— Я люблю тебя. Всегда любил.

Боль и счастье сошлись в одно пламя.

— Я тоже тебя люблю. Всегда только ты.

Мои пальцы обхватили его член, скользя вверх и вниз. Кай закрыл глаза, откинул голову.

— Ты сведешь меня с ума.

Я поцеловала ямку у его горла.

— А ты — меня.

Я сжала сильнее, и он застонал:

— Воробышек, если продолжишь, всё закончится раньше, чем начнется.

Я улыбнулась, прижимаясь к его шее:

— Привыкаю к тому, что обладаю такой силой.

Рука Кая легла мне на талию, заставляя отпустить его. Он приподнял меня и, двигаясь назад, уселся на каменную скамью у задней стенки душевой кабины. Посадил меня на себя, чтобы я оседлала его. Его пальцы нашли мою щель, а взгляд — мое лицо.

— Самое прекрасное создание на свете. Гибкое, мягкое, совершенное.

Он поднял руку и сжал мою грудь, большим пальцем проводя по напряженному соску.

— Буду изучать все способы, как ты реагируешь на мои прикосновения. Запоминать, как ты изгибаешься и замираешь.

— Кайлер... — прошептала я, когда его пальцы обвели мой вход.

— Никто никогда не произносил мое имя с любовью, пока ты не превратила его в музыку, которая принадлежит только тебе.

Глаза защипало, дыхание сбилось.

— Пожалуйста.

— Ты готова, Воробышек? Узнать, что мы создаем вместе?

— Я ждала этого больше половины жизни, — ответила я, и, произнеся это, вдруг поняла, что это не только радость, но и горечь — ведь мы могли потерять это навсегда. Но я не позволила себе думать о потерянном. Я хотела жить этим мгновением — каждым его даром, потому что мы слишком долго были без них.

Я оперлась одной рукой на его плечо, а другую подняла к его губам, проведя пальцами по нижней, чтобы запомнить ощущение, когда мы наконец закрепим то, что всегда было между нами.

— Ты ведешь, — прохрипел Кай. — Сама говоришь, чего хочешь, что нужно. Если станет слишком — остановим. У нас впереди вся жизнь.

Слезы застлали глаза, когда он направил себя к моему входу. Кончик уперся туда, но Кай не спешил — дал мне решать.

— Не торопись. Мы никуда не спешим.

Это было почти невозможно — при всей жажде, что копилась годами. Но я не хотела пропустить ни секунды. Провела кончиками пальцев по его губам, когда медленно опустилась на него. Почувствовала всё — натяжение, легкую боль, наполненность. И то самое ощущение, что бывало всегда, когда он рядом, — будто я чувствую весь мир.

Его янтарные глаза не отрывались от моих, пока он полностью не вошел в меня.

— Никогда в жизни я не чувствовал большего, чем сейчас. Когда знаю, что мы связаны всеми возможными способами. Воробышек...

Я накрыла его губы своими и начала двигаться. Боль и напряжение растворились в жаре, кровь вспыхнула, тело загорелось от огня, что он разжег во мне.

Я брала и брала, пока не пришлось оторваться от его губ, чтобы вдохнуть. Спина выгнулась, и я опустилась глубже, впуская его целиком.

— Вот она, моя девочка. Находит именно то, что ей нужно… и возвращает это мне, — выдохнул он и наклонился, захватывая губами сосок. Новая, ослепительная волна ощущений вспыхнула внутри меня.

Искры пробежали по каждой нервной клетке, когда я ускорила движения. Кай подстроился под меня, и мы нашли общий ритм — отдавая и принимая, создавая между собой идеальное равновесие. Всё во мне натягивалось, скручивалось в плотный узел.

— Как ты двигаешься... — выдохнул Кай, хрипло, прерывисто. — Будто мы созданы танцевать именно так.

— Потому что… мы… и есть, — выдавила я, задыхаясь от накатывающего жара. Ощущения становились слишком сильными, почти болезненными.

— Воробышек, — простонал он, — найди это со мной. Отпусти.

Его большой палец провел по моему клитору — раз, другой… и на третьем касании всё во мне разлетелось на осколки. Я, он, мы — все части нас сплелись и рассыпались, как свет, разбивающийся на тысячи бликов.

Кай выгнулся, вжимаясь в меня глубже, и я почувствовала, как он кончает. Мы растворились друг в друге, теряя всё, кроме этого момента. Но то, что нашли, было новым.

Это были мы.

Как объектив камеры, наконец сфокусировавшийся на единственном, что имеет значение. Как калейдоскоп, щелкнувший в идеальном узоре. Мир изменился в одно мгновение и осталась только красота.

35 Кай

— Смотрите на меня! — закричала Грейси, бросаясь на Джерико, который был полностью экипирован в защитные бойцовские накладки. Губы у Джерико дрогнули, когда она нанесла ему серию — джеб, апперкот, боковой удар.

— У этой маленькой воительницы характер что надо, — заметил Матео, снимая перчатки и тяжело дыша после тренировки.

Клем сузила глаза:

— Мы обе такие. Не забудь это.

Я с трудом удержался, чтобы не рассмеяться.

Хейден наклонилась к Фэллон:

— И все-таки, почему мои сестры терпеть не могут этого парня?

— Потому что он строил глазки Фэл, — с готовностью выдала Грейси. — Он на ее сиськи смотрел.

Эван издал сдавленный смешок, скрестив руки на груди:

— Эти двое тебя точно прикончат.

— Да понял я, понял, — буркнул Матео. — Фэллон занята. — И, закрыв глаза ладонью, добавил: — Всё, отныне я монах в её присутствии.

— Монах, ага, — усмехнулся Джерико. — Скорее уж евнухом станешь, чтоб это стало правдой.

Грейси нахмурилась:

— А кто такой ев... евнух?

Фэллон одарила Джерико выразительным взглядом:

— Спасибо тебе большое. — Потом повернулась к Грейси: — Неважно, малышка Джи. Не ломай голову.

— Не переживай, — вмешалась Клем. — Я в библиотеке посмотрю.

Я прикрыл лицо руками.

— Жди звонка от директора.

Хейден засмеялась:

— Удачи объяснить, как это вообще произошло.

Эван провел рукой по лицу: