— Маленькая я?

Джерико усмехнулся.

— Ты сведёшь какого-нибудь мужика в могилу.

— И он ещё спасибо скажет, — парировала Пенелопа, подойдя к моему рабочему месту и запрыгнув на столешницу. Она закинула ногу на ногу, покачивая ими, и подняла мой альбом. — Выглядит круто.

Я с трудом удержался, чтобы не вырвать рисунок из её рук. Только один человек имел право видеть мои работы до того, как они закончены, и это точно была не Пенелопа. Я подошёл к мусорке и высыпал туда осколки кружки.

Пенелопа сморщила нос.

— Сегодня ты особенно ворчлив. Не выспался? Я могла бы помочь.

На этот раз я всё-таки выхватил альбом. Она становилась всё настойчивее, и пора было пресечь это к чёрту.

— Неинтересно. И, по-моему, я дал это понять.

На лице Пенелопы мелькнула боль. Она спрыгнула со стола.

— Чёрт, — выдохнул я. — Я…

— Не надо. Всё ясно. Послание получено.

Я сжал зубы, наблюдая, как она уходит по коридору.

— Я, кажется, самый большой придурок на свете.

— Иногда, — согласился Джерико.

Беар покачал головой.

— Это должно было случиться. Лучше один раз больно, чем вечно тянуть резину.

— Я никого не тянул, — возразил я.

Беар поднял бровь.

— Ты мастер уклонения. Не любишь причинять боль, поэтому просто уворачиваешься.

— Он не мастер, а святой покровитель избегания, — уточнил Джерико.

— Да пошёл ты, — буркнул я. Но именно он был одним из немногих, кто знал, как пусто было в моей постели последние пятнадцать лет.

Звонок над дверью звякнул и в студию вошла женщина, из-за которой я почувствовал себя всё, что угодно, только не святым. У Фэллон волосы были собраны в небрежный пучок, отдельные пряди падали на лицо. Мне до боли хотелось сорвать резинку и увидеть, как они рассыплются по плечам.

На ней были широкие черные брюки и рубашка, выглядывающая из-под бежевого свитера, но настоящая Фэллон проявлялась в деталях — в обуви и браслетах: белые кеды с розовыми сердечками и десятки разноцветных бусин на запястье, которые, я знал, сплела для неё Кили.

Она — клубок противоречий, и именно это притягивало. Но стоило приглядеться, и я заметил усталость — тёмные круги под глазами, напряжённую хватку за ремень сумки.

— Фэл, — приветствовал её Беар, расплывшись в улыбке.

Она улыбнулась в ответ, хоть и с натянутыми уголками губ, наклонилась через стойку и чмокнула его в бородатую щеку.

— Я скучала.

— Если хочешь, у меня есть имбирное печенье, — радостно сообщил он.

— Серьёзно? И где моё? — тут же возмутился Джерико.

Беар посмотрел на него.

— Варвары вроде тебя бы уже всё сожрали, не оставив ни крошки.

— Обожаю имбирные, — призналась Фэллон, уголки губ дрогнули.

Беар достал из ящика пакет с застёжкой и протянул ей.

— Держи.

— Ты лучший.

— Это жестокое обращение, — простонал Джерико.

Беар усмехнулся и вытащил ещё один пакет.

— Только чтобы не слушать твои стоны весь день.

Джерико тут же вцепился в него, будто неделю не ел.

— Господи, — пробормотал я.

Фэллон отломила кусочек печенья и сунула в рот.

— Не осуждаю. Оно того стоит.

Для Джерико это был максимум, на что могла пойти Фэллон — намёк на дружелюбие. В её глазах он навсегда остался частью той истории, что едва не стоила мне жизни. Она, может, и радовалась, что он выбрался, но простить его до конца — никогда.

Я подошёл ближе, будто невидимая сила тянула.

— Что-нибудь узнала? — спросил я тихо.

Она кивнула.

— Сзади поговорим?

Мне хотелось взять её за руку, но я просто положил ладонь ей на спину, направляя по коридору. От прикосновения будто обжёгся — тепло Фэллон прожигало одежду, кожу, сердце. Но я не убрал руку.

Дверь в кабинет Пенелопы была открыта, она подняла голову от контейнера с едой и уставилась на нас. На то, насколько близко я стоял к Фэллон. Я не отдёрнул руку.

Фэллон помахала ей, но Пенелопа даже не ответила. В голове пронеслась целая череда матерных слов. Я знал — теперь за утренний разговор придётся расплачиваться. А сил на драмы не было никаких.

— У неё всё в порядке? — спросила Фэллон, когда мы вышли на небольшую заднюю площадку. Там стоял стол, несколько стульев и пара осин.

— Всё нормально. Просто небольшой конфликт, — отмахнулся я.

Фэллон вопросительно приподняла бровь.

— Неважно. Что ты узнала?

Она сжала ремень сумки, и у меня внутри всё сжалось.

— Значит, плохие новости, — предположил я.

— Смешанные, — поспешно ответила она. — Биологический отец пока не перезвонил. Я подала запрос, чтобы ему официально вручили уведомление. Ждём ответа. Но нужно подождать установленный срок, прежде чем я смогу поговорить с ним напрямую.

— Но… — Я знал, что «но» будет. Оно всегда было. Моя жизнь состояла из одних «почти».

Фэллон сняла сумку с плеча и положила её на стул.

— Я говорила с Роуз. Она поддерживает твоё намерение подать на опеку, но считает, что при утверждении судом могут возникнуть проблемы.

Я сжал челюсти так, что заскрипели зубы.

— Из-за моей судимости?

Фэллон поморщилась, едва заметно.

— И это тоже. Она сказала прямо: некоторые могут посчитать твою работу недостаточно стабильной. Это глупо и предвзято, но кое-кто из судей у нас до сих пор живет прошлым.

Я начал метаться по террасе, подошвы мотоциклетных ботинок гулко стучали по камню. Провёл рукой по волосам. Все те глупости, что я когда-то натворил. Всё, во что меня втягивали. И теперь за это могут расплачиваться мои сестры.

Фэллон шагнула мне наперерез и остановила, положив ладони на мою грудь, где под футболкой колотилось сердце.

— Ты самый потрясающий человек, которого я знаю. И Хейден, Клем и Грейси невероятно повезёт, если ты будешь рядом и защищать их.

Каждое её слово жгло грудь, будто каленое железо проходило сквозь кожу. Её вера в меня. То, что она видела во мне то, чего никто больше не замечал…

— Если судья решит иначе, это не имеет значения. А мои ошибки могут стать причиной того, что их разлучат.

Произнести это вслух было больно. Словно признаться в очередном поражении.

Фэллон подняла руки и обхватила ладонями мои щеки. От прикосновения внутри всё вспыхнуло, расплавилось, словно под напором лавы. И я бы ни на что в мире не обменял это чувство.

— Ты делал то, что должен был, — сказала она тихо. — То, что считал правильным в тот момент.

Нет. Это было далеко от правильного — до смешного далеко.

— Скажи, что мне делать, Воробышек.

Она провела языком по нижней губе, опустила руки, и я не смог не проследить взглядом за движением. В памяти мгновенно всплыл её вкус — мята и свежий воздух. Будто одно прикосновение к ней могло очистить меня от всей грязи прошлого.

— У меня есть идея, — начала Фэллон. — Возможно, сработает. Но она абсолютно безумная.

Что-то похожее на надежду вспыхнуло внутри, как электрический разряд.

— Какая? Я сделаю всё. Хоть замажу татуировки тональником, хоть буду носить поло и играть в гольф. Всё, что угодно, лишь бы выглядел приличным в глазах суда.

Горло Фэллон дернулось, будто ей было трудно проглотить слова.

— Женись на мне.

9 Фэллон

Кай застыл. Не пошевелился, не вдохнул, и на миг мне показалось, что у него остановилось сердце.

— Жениться на тебе? — выдавил он сипло.

Его искреннее, полное шока изумление укололо сильнее, чем я хотела признать. Я понимала его реакцию умом, но какая-то часть меня всё ещё оставалась той четырнадцатилетней девчонкой, которой Кай подарил первый поцелуй. И, что больнее всего, другая часть — куда больше, чем я готова была признать, — всё ещё была влюблена в него.

Сколько бы я ни старалась двигаться дальше — свидания, парни, попытки начать заново, — ни один не ощущался «тем самым». В какой-то момент я просто перестала пытаться, потому что поняла: лучше быть одной, чем вечно искать то, что никогда не сравнится с тем, что у нас было, пусть всего на одно короткое мгновение.