Его ревность едва не привела к фатальным последствиям, а я бы, если бы представилась такая возможность, с радостью привязал его к столбу на вершине маяка, разложил бы под ним самый большой костер из дров и поджег бы его.

Возможно, мне следовало уйти, но из упрямства я вошел в комнату вслед за Лаэтой.

Анакрит, казалось, ошеломлён. Поскольку мы теоретически были коллегами по службе, он, должно быть, счёл себя обязанным соблюдать вежливость и предложил мне свободное место рядом с собой. Вместо того чтобы откинуться на кушетке, я жестом велел рабам поставить амфору туда, положив её край на подлокотник. Анакрита отвращала вся эта эксцентричность. Брата Елены тоже. В этот момент на соседней кушетке кипел от ярости прославленный Камилл Элиан.

Это было более привычно. Я поднял бокал с вином, предложенный мне внимательным слугой, и театрально произнес тост. Затем, не обращая ни на кого внимания, я пересёк комнату вслед за Лаэтой, которая звала меня, чтобы с кем-то познакомить.

III

Чтобы добраться до Лаэты, мне пришлось пробираться сквозь странную толпу, заполнившую зал. Я пришёл на собрание, надеясь, что мне не придётся изображать профессиональный интерес, но подозрения относительно мотивов главного секретаря, пригласившего меня, не давали мне расслабиться. К тому же, для меня было естественным оценивать своих спутников. Хотя Лаэта изначально привела меня к группе постоянных посетителей этих банкетов, похоже, на этот раз мужчины, среди которых я оказался, едва знали друг друга, что они собрались здесь, потому что нашли пустые диваны и теперь были вынуждены провести вечер вместе. Я чувствовал царившую там атмосферу тревоги.

Но, возможно, я ошибался. В мире информаторов риск ошибиться — обычное дело.

Архитектор задумал эту комнату как главную столовую: чёрно-белая мозаика под девятью массивными и чопорными диванами выглядела скромно, но в центре её располагался более сложный геометрический узор. В этот момент мы с Лаэтой проходили через центральную зону, где всё ещё стояли приставные столики для подачи блюд, но которые вскоре должны были превратиться в сцену для выступления танцовщицы.

Мы с Лаэтой подошли к человеку, занимавшему центральное место, словно щедрый хозяин. Создавалось впечатление, что он считает себя хозяином всего зала.

–Фалько, представляю вам одного из наших самых энтузиастов: Квинсио Атракто.

Имя показалось знакомым. Это был тот самый человек, на которого жаловались остальные за то, что он привёл в бар группу ярых фанатов «Бетиса».

Мужчина заворчал и повернулся к Лаэте, раздраженный тем, что его беспокоят.

Это был крепкий сенатор, ему было уже за шестьдесят, с крепкими руками и толстыми пальцами.

умеренно склонен к разврату, но видно было, что умеет жить хорошо.

Волосы, которые у него остались, были черными и кудрявыми, а кожа загорела на солнце, как будто он все еще цеплялся за свою старую привычку лично выходить осматривать свои четыреста гектаров виноградников всякий раз, когда хотел убедиться в своей привязанности к земле.

Возможно, он также получал хорошие доходы от оливковых рощ.

Было ясно, что мне не нужно было поддерживать разговор, поскольку сенатор не проявил ко мне никакого интереса. Инициативу проявила Лаэта:

–Сегодня вечером он привел еще одну из своих маленьких групп, да?

«Кажется, сейчас самое время развлечь моих гостей!»

Квинсио ответил с насмешкой. В принципе я с ним согласился, но его поведение заставило меня отказаться от комментариев.

«Будем надеяться, что они получат прибыль!» — сказала Лаэта и улыбнулась с невозмутимой дерзостью бюрократа, сделавшего неприятное замечание.

Я не понял, что он имел в виду, но и у меня был повод для радости. Войдя, я обнаружил Анакрита полностью увлечённым. Теперь, когда я снова взглянул на него, он лежал, растянувшись на диване во весь рост и совершенно неподвижно. Вуаль скрывала его странные, бледно-серые глаза, а выражение лица оставалось непроницаемым. Из весёлого гостя на вечеринке, с гладко зачесанными назад волосами и в тунике с изысканной вышивкой, он превратился в человека, более напряжённого, чем дева, ускользающая из виду, чтобы встретиться с первым пастухом в роще. Очевидно, моё присутствие испортило ему вечер.

И, судя по ее взгляду (который она старалась не подавать), я сделал вывод, что ей не понравилось, что Лаэта общалась с Квинсио Атракто в таком тоне.

Я бросил быстрый взгляд на кушетки, сгруппированные по трём сторонам комнаты. Узнать бетиков, чьё присутствие так растревожило коллег Лаэты, было несложно. У некоторых из них была отчётливо латиноамериканская внешность: широкоплечие и коротконогие. Двое сидели по обе стороны от Квинтия, образуя центральный ряд на почётных местах, и ещё двое – в ряду кушеток справа. Все они носили одинаковые нашивки на туниках и сандалии на прочной подошве из эспарто.

Было неясно, хорошо ли знали друг друга жители Бетики. Они говорили на латыни, что гармонировало с богатыми тканями их одежды, но, если они приехали в Рим продавать масло, то вели себя довольно сдержанно и не…

Они демонстрировали непринужденную уверенность, которая могла очаровать розничных покупателей.

«Почему бы тебе не познакомить нас со своими друзьями из Бетиса?» — спросила Лаэта Кинсио. Он посмотрел на неё так, словно хотел послать к чёрту, но на этом сборище мы все считались кровными братьями, поэтому ему пришлось сдержаться и кивнул.

Двое гостей в ряду справа, которых она кратко представила как Кизака и Норбама, уже некоторое время оживлённо беседовали. Хотя они кивнули нам, они находились слишком далеко, чтобы принять участие в разговоре. Двое ближайших к ней, занимавшие лучшие ложа рядом с Квинкцием, молчали, пока говорила Лаэта, и с вежливым беспокойством следили за обменом остротами между Лаэтой и сенатором, хотя и не проявляли никакого интереса. Похоже, знакомство с главным секретарём императора произвело на них гораздо большее впечатление, чем на их спутников. Возможно, они рассчитывали, что сам Веспасиан явится узнать, есть ли у Лаэты список публичных мероприятий на следующий день.

«Анней Максим и Лициний Руфий», — резко произнёс имена Квинкций Атракт. Сенатор был хозяином этой группы, но его интерес к бетикам носил лишь отеческий оттенок. Тем не менее, он добавил более любезным тоном: «Два крупнейших производителя оливкового масла в Кордубе».

«Аннео!» — тут же вмешалась Лаэта. Она обращалась к младшему из них, мужчине с широкими плечами и солидным видом, на вид лет пятидесяти. «Может быть, вы родственник Сенеки?»

Мужчина кивнул в знак согласия, но, похоже, не воспринял комментарий с энтузиазмом. Возможно, это связано с тем, что Сенека, влиятельный наставник Нерона, покончил с собой, когда Нерон устал от его влияния. Крайний пример подростковой неблагодарности.

Лаэта, человек сдержанный, не стал настаивать. Он повернулся к другому болельщику «Бетиса» и спросил его:

– А что привело вас в Рим, сэр?

Нет, не нефть, конечно.

«Я приобщаю своего внука к общественной жизни», — ответил Лициний Руфий. Этот выходец из Бетики был на поколение старше своего товарища, но оставался таким же твёрдым и решительным, как сталь воина.

«Обзорная экскурсия по Золотому городу!» В этот момент Лаэта разыграла один из своих самых лицемерных спектаклей, изображая восхищение такой космополитичной инициативой. Мне хотелось спрятаться под столик и разразиться смехом. «Какой лучший старт мог быть у мальчишки? И есть ли среди нас сегодня этот счастливчик?»

«Нет, он в городе, с другом», — перебил его сенатор Квинсио, едва сдерживая нетерпение.

Присаживайся, Лаэта, музыканты уже настраиваются. Некоторые из нас заплатили, чтобы послушать их, и мы хотим получить удовольствие от своих денег!

Лаэта была довольна. Она, конечно же, потревожила сенатора, как и намеревалась. Когда мы возвращались через зал, среди рабов, уносивших столы с едой, чтобы освободить место в центре, она прошептала мне: