Я смотрел на неё. Это была невысокая, пухленькая женщина, считавшая себя привлекательной. Таковой она и была, если вам нравятся брови, выщипанные так густо, что на её белёном лице они казались всего лишь следами улиток. Если моё представление о красоте предполагало хотя бы намёк на отзывчивость, то её представление о красоте не дотягивало до ума. Разговаривать с ней было так же однообразно, как нанизывать нить одинаковых бус длиной в милю. Она была эгоцентричной, снобистской маленькой владелицей. Если бы она хорошо обращалась с нашими детьми, я бы, возможно, её простила.

Она могла бы быть хорошей няней. Мы этого никогда не узнаем. Джулия и Фавония не смогли вызвать у неё интереса.

Я скрестила руки на груди. Я всё ещё смотрела на освобождённую женщину. Это сокровище из теста нам подарила мать Елены. Юлия Юста была проницательной и расторопной женщиной; неужели она хотела переложить на нас бремя домашнего хозяйства? Она знала, что мы с Еленой справимся с чем угодно.

Елена обычно общалась с Гиспалом из-за семейных связей. Я обычно сдерживался, но будь мы в Риме, я бы отправил Гиспала прямиком домой к Камилли, не извинившись.

Обсуждение этого деликатного вопроса придётся подождать. Лучше даже не обсуждать его сейчас. Я был жёстким, но не настолько, чтобы бросить изнеженную незамужнюю женщину в дебрях жестокой новой провинции. Тем не менее, моё мрачное лицо должно было бы сказать ей: контракт на её услуги истёк.

Гиспэйл не понял моей мысли. Я был информатором. Она была любимой вольноотпущенницей из сенаторской семьи. Всаднического статуса и императорского титула было бы недостаточно, чтобы произвести на неё впечатление.

«Уберите все вещи обратно в сумки», — тихо сказал я.

«О, Маркус Дидий, я не могу снова столкнуться со всем этим прямо сейчас».

У меня отвисла челюсть. Моя дочь Джулия, более чувствительная к атмосфере, чем освобождённая женщина, с тревогой посмотрела на меня, затем запрокинула свою маленькую кудрявую головку и громко заплакала. Я ждала, пока Хисплей успокоит ребёнка. Ей это не пришло в голову.

Бросив на меня быстрый взгляд, Майя схватила Джулию и унесла её куда подальше. В целом, Майя отказывалась участвовать в этой поездке с моими детьми, словно в наказание за то, что её оторвали от собственных. Она делала вид, что мои могут кричать до потери сознания, и всё, чего я могла от неё ожидать, – это жалобы на шум. Но оставаясь с ними наедине, она позволяла себе быть идеальной тётей.

Гиспал разгневался. Майя, уходя, сердито приказала ей: «Делай, что тебе говорят, бездушная, неряшливая тварь!»

Идеально. Впервые с тех пор, как мы покинули Рим, мы с Майей обменялись мнениями.

Юстинус организовал наш транспорт, затем вернулся в дом и снова слонялся вокруг с недовольным видом.

«Тебе скучно. Это хорошо», — сказал я.

«О, спасибо».

«Я хочу, чтобы тебе было очень скучно».

«Слушаю и повинуюсь, Цезарь!»

«Постарайся сделать это более очевидным». Он счёл это замечание саркастическим.

«У меня есть для тебя работа. Не упоминай Елену Юстину; не упоминай меня. Если встретишь Авла или его спутника Секстия, можешь поговорить с ними, но не показывай, что Авл — твой брат. В противном случае можешь сыграть это в

Персонаж. Ты — скучающий племянник чиновника, застрявший в Новиомагус Регнензис, когда тебе бы хотелось отправиться на охоту. На самом деле, ты хочешь быть где угодно, только не там, где тебя бросили. Но у тебя нет ни лошадей, ни рабов, и совсем мало денег.

«Я, конечно, могу это сыграть».

«Вы оказались в тупике британского городка в одиночестве и ищете безобидных развлечений».

«Без денег?» — съязвил Джастин.

«Таким образом, у тебя его не украдут».

«Острые ощущения от Noviomagus Regnensis лучше бы стоили совсем недорого».

«Ты точно не можешь позволить себе их развратных женщин. Так что я могу с чистой совестью присматривать за твоей любимой Клаудией».

Он не стал комментировать свою любимую Клаудию. «Так чего же я добиваюсь, Маркус?»

«Узнай, что здесь. Я слышал, что у них обычное канабе, и это, должно быть, ужасно, но, в отличие от твоего брата, ты хотя бы можешь вернуться домой в чистую постель. Береги себя. Они используют ножи».

Он сглотнул. Юстин был храбр, хотя и ограничивал себя в этом. В одиночку он никогда не рисковал попадать в неловкие ситуации. Я был с ним в Германии, на его участке трибуном в Первом Вспомогательном легионе; он держался разрешённых военных питейных заведений, которые осторожно покидал, когда картежники и пьяницы начинали напиваться. Он знал, как справляться и в худших местах; я водил его…

на несколько из них. «Я ищу Глоккуса и Котту?»

«Мы все постоянно этим занимаемся. А пока я хочу узнать историю мёртвого галла по имени Дубнус. Недавно его зарезали в пьяной драке.

И остерегайтесь людей, выходящих из баров, чтобы купить ворованные материалы со стройки. Или продажных субподрядчиков, которые могут предлагать краденое начальству. Я также хочу выявить недовольных рабочих.

«Вы знаете, что такие люди могут существовать?»

«Кроме Дубнуса, это всего лишь догадки. Заметьте, я видел, какая дружелюбная атмосфера царит на месте! Большинство из них недолюбливают друг друга, и все они ненавидят руководителя проекта. А в Риме мне сообщили, что эта схема изобилует коррупционными схемами».

Юстин укусил большой палец. Он, вероятно, был взволнован предстоящей задачей. Даже самоуверен. Но эти глубокие карие глаза, чьи тёплые обещания увлекли Клавдию Рутину от Элиана, почти не заметив, о чём она думает, теперь размышляли, как подойти

Это. Он планировал свой гардероб и репетировал роль молодого аристократа, разочарованного жизнью, вдали от дома. Он также взвешивал риски.

Размышляя, осмелится ли он взять оружие, и если да, то где его спрятать.

Он понял, что, как только он забредет в местную канабу мрачным британским вечером, там не будет простого пути к отступлению и не будет никаких чиновников, к которым он мог бы обратиться за помощью.

Сидя с ним наедине, особенно без его вечно ссорящегося брата, я вспоминал, как уверенно я всегда чувствовал себя, работая с Джастином. У него были прекрасные качества. Например, тихий здравый смысл.

Ему это было нужно. То, о чём я его только что просил, не было пустой игрой. Было время, когда, если бы кому-то пришлось проникнуть в тёмные хижины туземного военного городка, выбора не было: я бы пошёл сам. Мне бы и в голову не пришло послать вместо себя парня.

Возможно, он прочитал мои мысли. «Я позабочусь».

«Если сомневаешься — отступи».

«Это твой девиз, да?» Улыбка легко мелькнула на его лице.

Была одна веская причина послать его вместо меня. Я уже был немолод и выглядел как женатый человек. Юстинусу было около двадцати четырёх; он легко относился к своему статусу женатого человека. Возможно, он и не считал себя красавцем, но был высоким, темноволосым, стройным и весьма самокритичным. Он казался незнакомцам лёгким в общении; женщины находили его чувствительным. Он мог втереться к любому человеку в доверие.

Наивные юные барменши выстраивались в очередь, чтобы поговорить с ним. Я знал, и, уверен, он помнил, что златовласые женщины северного мира легко поддадутся убеждению, что этот степенный молодой римлянин прекрасен.

Как бы моя совесть ни успокоила меня, когда я в следующий раз увижу его Клаудию (кстати, застенчивую брюнетку), с ней можно будет разобраться в свое время.

Гораздо сложнее было решить, как мне поступить с Еленой, если с ее любимым братом что-нибудь случится.

XVIII

Когда я заглянул в дверь его будки, мозаичник поднял взгляд от дымящейся кружки мульсума и тут же отчеканил: «Извините. Мы никого не берём». Должно быть, он подумал, что мне нужна работа.

Это был седовласый мужчина с аккуратно подстриженной седой бородой и бакенбардами, тихо разговаривавший с молодым человеком. Оба были одеты в одинаковые тёплые многослойные туники с поясом и длинными рукавами; вероятно, им было нелегко продрочь, проводя часы, сидя на корточках, за своей кропотливой работой.