XXVI

Пока мы устраивались на новых позициях, я заметил, что мальчишка Серторий прячется за колонной, словно притворяясь, что преследует нас. Затем я заметил и девочку, которая старалась быть незаметной. Сама она бы сбежала. Хельвия взяла на себя задачу прогнать их. Инд, парень пониже ростом, сказал, что эти мальчишки представляли угрозу с самого первого дня.

Однажды он застал мальчика, роющегося в его вещах. Выражение лица Индуса, когда он вспоминал этот случай, казалось, подтверждало, что он был беглецом, боящимся обнаружения.

Нас было пятеро, и мы естественным образом разделились на две подгруппы. Хелена привязалась к вдове и вскоре уже обсуждала путешествие Хельвии.

Мы знали, что для путешествия за море ей нужны средства, пусть и не такие щедрые, как у Клеонима и Клеонима. Её сопровождала порядочная подруга, женщина её возраста, говорившая на нескольких языках, но после неудачного опыта на базаре в Александрии всё это закончилось. Теперь Хельвия взяла с собой маленькую рабыню, которая всегда первой в любой компании страдала от чужеземной еды и теряла багаж Хельвии каждый раз, когда они заходили в новый порт.

Хельвия решила путешествовать с «Семью достопримечательностями», потому что хотела познакомиться с новыми мужчинами. Она прямо об этом и заявила. Хелена подумала, не станут ли проблемой женатые или те, кто путешествует в одиночку, но женат, но не упоминает об этом? Хельвия, казалось, была удивлена этим предложением. Когда она с тревогой взглянула на Инда и Маринуса, они были очень удивлены. Я догадался, что уже в этой поездке каждый из них ясно дал Хельвии понять, что она ему неинтересна (или кажется, что интересует). Выяснив это, они убедили себя, что дружить с вдовой безопасно. Я бы не чувствовал себя так уверенно.

Маринус вообразил себе, что у него есть шанс стать рассказчиком. Это было настоящей неприятностью. Мы пытались вытянуть сухие факты из людей, не привыкших к вопросам, а моя болтовня была направлена на то, чтобы помешать им лгать. Мне было труднее прерывать этот поток анекдотов о заблудившихся участниках (встали поздно, опоздали на караван мулов, опоздали на корабль, просто заблудились), местных жителях, дающих неверную информацию, невежественных, оскорбительных, слишком навязчивых проводниках или тех, кто отступал и бросал несчастных путников одних посреди пустынь, землетрясений, гражданских войн или просто…

в самом сердце Аркадии, которая, несмотря на свою репутацию богатой храмами и пасторальной атмосферой, по-видимому, не содержит ничего интересного.

Мы уже усвоили массу информации и пообедали морепродуктами; я был бессилен. Вскоре Маринус даже сам отвлекся, рассказав длинную, шокирующую историю о том, как невинную семью, никогда раньше не бывавшую за границей, похитил психопат (естественно, тёмной ночью на удалённом горном перевале). Когда он завёл разговор о крокодиле, к нему присоединился даже Инд. Это был сгорбленный человек с длинными, гладкими волосами и тёмными ранами на коже. До этого момента он молчал, возможно, из-за клеветы, которую на него набросил Авл. Если он скрывался из-за какого-то мошенничества или политического позора, он вряд ли хотел привлекать моё внимание. Но теперь и он погрузился в воспоминания.

Хуже всего, что я видел, – это кормление в Крокодилополисе. Бедный главный крокодил там считается богом. Ему приносят корзины с едой – хлеб, лепёшки и вино, чтобы запить всё это. Он выходит, ковыляя, весь в духах и украшениях, хотя, на мой взгляд, выглядит напуганным. Смотрители раздвигают ему челюсти и силой навязывают лакомства – и иногда он едва успевает проглотить одну порцию, как прибывают новые и приносят ему ещё. Когда я его увидел, он был таким толстым, что едва мог двигаться.

«Не могу сказать, что священники были особенно стройными!»

«Конечно, у них вырваны зубы», — заявил Маринус.

«Ты имеешь в виду священников?» — Хелена, сидевшая рядом с Хельвией, взглянула на неё и, обретя дар речи, прервала поток историй этой невозмутимой шуткой.

«Марк, были ли у Инда и Марина какие-либо интимные беседы со Статианом? Удалось ли им что-либо из него вытянуть?»

«К сожалению, соблазнить особо нечем», — извинился Маринус, сдаваясь и возвращаясь к нашей главной теме. «Хороший мальчик, но когда в этой семье раздавали ум и дух, они, должно быть, прошли мимо него».

«Грустно из-за Валерии?» — спросила Елена Хельвию.

«Нет, на мой взгляд, они были прекрасной парой. Валерия была милой девочкой, но капризной».

«Немного не хватает рассудительности?»

«Вот именно. Она только что из детского сада, Хелена. Не думаю, что её мать когда-либо могла взять её с собой хотя бы на утреннюю прогулку, чтобы встретиться с подругой и выпить мятного чая».

«Её родители умерли. У неё была опекунша, Хельвия, но вы же знаете, как это бывает – зачастую это просто формальность. Подозреваю, её воспитывали исключительно рабыни и, возможно, вольноотпущенницы».

Хельвия вздохнула. «Оглядываясь назад, я чувствую себя ужасно, что так и не взяла её под своё крыло». Более резко она добавила: «Ну, она бы меня не хотела. В её глазах она была замужней женщиной, путешествующей с мужем; она ничего не знала, но думала, что знает всё».

«Она была груба с тобой? Не оказала тебе должного уважения, как вдове?»

«Немного пренебрежительно.

«Она была груба с тобой, Хельвия!» — разъяснил Индус. «Она бывала груба, время от времени, с большинством людей».

«Но, вероятно, она и не подозревала об этом», — защищал Валерию Маринус. Эта легкомысленная девчонка, должно быть, была в его вкусе, подумал я. Имело ли это значение? «Она была откровенна даже с мужем. У неё был острый язык. Если бы убийца приставал к ней, она бы тут же дала отпор».

«Может быть, это помогло ему сойти с ума?» — предположил я.

«Она могла бы стать превосходной маленькой мадам», — согласился Индус. «Кем она была?

Девятнадцать, без прошлого и без настоящих денег. Ни у одного из них не было никакого влияния. Будучи молодожёнами, они привлекали к себе много внимания; мы суетились вокруг них. Они могли бы расслабиться и наслаждаться жизнью, и отлично провести время.

Вместо этого они вели себя неподобающе: оскорбляли гидов, раздражали нас и ссорились друг с другом. Ничего особенного, но именно этого и не хочется, когда находишься в дороге в некомфортных условиях.

«Итак, — сказал я, — они отдалили людей друг от друга. Когда девушка впервые пропала, Статиану пришлось искать её самому; а потом, когда его обвинили в её убийстве...?»

«Вот тогда мы и сплотились. Он не виноват. Этому идиоту-судье нужно было дать пинка под зад».

«Так вы знаете, куда сейчас делся Статиан?» — спросила Елена, всё ещё надеясь получить известия и о своём брате. Но все они покачали головами.

Похоже, мы выудили из них всё, что могли, поэтому расспросили их самих. Маринус сразу признался, что он вдовец и ищет новую жену. Мы пошутили, что, раз уж Хельвия в таком же положении, многие сочтут это изящным решением.

«О Маринусе и речи быть не может. Он слишком много говорит!» Несмотря на свои растрёпанные волосы и непослушную драпировку, Хельвия была совершенно прямолинейна.

«Да, — без злобы признался Маринус. — И я надеюсь на девушку, которой принадлежит половина Кампании!» Хельвия опустила глаза, словно побеждённая.

«А ты, Индус?» — вставила Хелена. «Ты что, богатую жену ищешь или через плечо оглядываешься на какого-нибудь назойливого аудитора?» Она с юмором это сказала. Индус, видимо, так и воспринял.

«О, мне нравится быть загадочным человеком, дорогая леди».

«Мы все думаем, что он беглый двоеженец!» — хихикнула Хельвия. Так что слухи об Индусе ходили открыто — и он любил позволять этим слухам витать в воздухе.

«Знаете старую истину: никогда не признавайся — и никогда не пожалеешь».

«Отрицай — получишь синяк под глазом!» — ответил я.

После нескольких мгновений молчания Елена слегка выпрямилась. «Статиан и Элиан пропали; пропал и кто-то ещё», — сказала она. «Нам сказали, что у вас есть третий человек, путешествующий в одиночку, о котором никто не упоминал».