Метон занял место отсутствующего носильщика, а Гиппарх встал напротив него впереди. Четверо мужчин подняли носилки и двинулись обратно по тому же пути, по которому шли утром. Мы с Цинной шли рядом. Из большой свиты, сопровождавшей Цезаря тем утром, остались только мы шестеро.

Мето смотрел прямо перед собой. Время от времени он вздрагивал, словно плакал, но не издавал ни звука.

Люди, которые утром с нетерпением ждали возможности подойти поближе и взглянуть на диктатора, теперь разбегались от нас, увидев приближающиеся носилки и поняв, что в них. Возможно, они боялись, что за ними последуют убийцы с кинжалами, а может быть, сама мысль о встрече с телом Цезаря наполняла их суеверным ужасом.

В какой-то момент одна из рук Цезаря задела и упала за занавески, повиснув снаружи ложи, безжизненная, вялая и измазанная кровью. Я смотрел, как она качается из стороны в сторону, с ужасом и странным очарованием. Я не осмелился прикоснуться к ней, как и Цинна, так и остался висеть там, через Марсово поле и через Форум. Молодые женщины, спешащие домой после аборта…

Прославляя Анну Перенну, я увидел окровавленную конечность и закричал. Мужчины увидели это и разрыдались, столкнувшись с реальностью того, что до этого момента было лишь слухом. Из окон и с крыш я слышал стоны и крики скорби.

Но некоторые, увидев безжизненную руку Цезаря, улыбались и кричали от радости.

«Это правда!» — воскликнул один мужчина. «Это правда! Тиран мёртв!

Новый день в Риме! Идите все за мной! Приходите послушать героев, совершивших это, — они скоро выступят на другом конце Форума. Приходите послушать, что скажут спасители Республики!

Мето проигнорировал мужчину. Он смотрел прямо перед собой и молчал. Носильщики продолжали идти, пока мы наконец не добрались до Регии.

Кэлпурния каким-то образом узнала о нашем приближении. Она выбежала из дома в сопровождении женщин-служанок. Когда носилки поставили на колодки, она оттолкнула Мето в сторону. Увидев свисающую руку, она издала сдавленный крик. Она отдернула занавески носилок, увидела тело мужа и заплакала от горя.

Я подошёл ближе, пытаясь её утешить. Она повернулась ко мне лицом и ударила меня кулаками в грудь.

«Ты должен был это остановить!» — закричала она. «Он рассчитывал на тебя. Я рассчитывала на тебя! Почему ты не удержал его сегодня утром? Как ты мог это допустить?»

«Кэлпурния, ты несправедлива», — тихо сказал Цинна. Он положил руку ей на плечо.

«Не трогай меня, грязная тварь! Я всё о тебе знаю!»

Она развернулась и ударила его по лицу.

Цинна отшатнулся. Его лицо стало ярко-красным. Он коснулся щеки. На протяжении всего долгого пути обратно в Регию он каждый миг был близок к слезам. Теперь они навернулись на глаза и полились рекой.

«Эй, ты!» — крикнула Кэлпурния, сердито глядя на троих носильщиков. «Не стой там и не хнычь. Забери своего хозяина».

Внутрь, немедленно! Я не позволю чужим глазеть на него здесь, на улице.

Она больше не обращала на нас внимания, наблюдая за доставкой тела мужа в Регию.

«Мне нужно немедленно пойти домой», — прошептал Цинна.

«И мне тоже», — сказал я. «Мето, ты остаёшься здесь… с Цезарем?»

Он покачал головой, не глядя на меня. «Теперь он работает на женщин».

«Тогда пойдём со мной. Мы понадобимся Бетесде и Диане…»

«Нет», — резко сказал он и решительно пошел обратно тем же путем, которым мы пришли.

«Но куда ты идешь, сын мой?»

Он остановился и повернул голову, наконец взглянув мне в глаза. «Ты слышал, что сказал этот дурак. Убийцы делают какое-то публичное обращение. Я хочу услышать, что они скажут».

«Но Мето — это опасность. Неизвестно, что может произойти».

«Хорошо! Если толпа разорвёт их на куски, я хочу быть там».

«А что, если они подстрекнут толпу присоединиться к ним и начать убивать сторонников Цезаря?»

«Тогда я буду сражаться достойно».

«Мето, ты даже не вооружён. И на твоих руках… и на тунике… кровь от того, что ты нес тело…»

«Его кровь», — произнёс Мето, и его строгий голос дрогнул. «Я ношу её с гордостью». Затем он повернулся и быстро пошёл прочь.

* * *

Несколько часов спустя, когда стемнело, Мето вернулся домой.

Он выглядел измученным заботами и совершенно измученным, настолько, что даже не мог говорить. На нем все еще была окровавленная одежда. Без возражений он позволил Бетесде и Диане натянуть тунику ему на голову, обмыть его мокрыми губками, а затем надеть на него старую тунику, подходящую для сна.

Он рухнул на стул возле пылающего жаровни в саду, слишком уставший, чтобы стоять ни минуты дольше.

Немного поев и выпив вина, он наконец заговорил.

«Они спустились с Капитолия…»

«Кто, Мето?»

«Убийцы. Большинство из них. Или некоторые из них. И среди них были те, кто не участвовал в заговоре, но теперь с радостью присоединяется к тем, кто убил Цезаря, и воспевает его. На Форуме собралась огромная толпа — люди, услышавшие слух и не верящие в него. Некоторые плакали. Некоторые танцевали от радости…»

«Было ли насилие?» — спросила Бетесда.

«Не в самом начале. Гладиаторы Децима были там, чтобы защищать ораторов. Я видел несколько кулачных боёв. Большинство людей пришли туда, чтобы узнать, что произошло на самом деле… и что может произойти дальше. Таковы римские обычаи, не правда ли, когда случается кризис? Граждане собираются и слушают речи.

Вот что отличает нас от варваров. Цезарь говорил, что любой может разграбить город, но только римлянин способен произнести достойную речь, чтобы оправдать это действие…

«Значит, они говорили? Убийцы?» — спросил я.

Метон вздрогнул и пожал плечами. «Кассий, Децим, братья Каска и ещё несколько. Все они по очереди хвастались и поздравляли друг друга».

«Хвастаешься?» — спросила Диана.

«Они спасли Республику, разве ты не знаешь? Убили тирана, ещё более злобного, чем прежние римские короли, чудовище, правившее с помощью страха и насилия. Теперь всё может вернуться к тому, как было раньше, когда… да, когда, интересно? Когда же был этот Золотой Век, о котором они вспоминают? Уж точно не с тех пор, как я родился, да и при твоей жизни тоже, папа. Всегда были насилие, беспорядок и подобные Бруту и Кассию, которые сражались друг с другом и правили нами. Вот чему положил конец Цезарь. Или пытался…»

«Что ещё они сказали? Как отреагировала толпа?» — спросил я.

«О, публике, похоже, понравилось. По крайней мере, какое-то время.

Кассий с особым тщанием пообещал восстановить свободные и открытые выборы — больше не будет такого, чтобы один человек решал, кому достанется какая магистратура и на какой срок. Было совершенно ясно, что он имел в виду: бесплатные обеды и гладиаторские бои, устраиваемые для избирателей кандидатами из горстки «лучших».

Семьи, которые смогут вернуться к разделу между собой реальной власти и богатства. Бесстыдное потакание черни, отвлечение её от того, что Кассий и остальные — убийцы, клятвопреступники, предавшие человека, которого поклялись защищать, пролившие кровь в священном месте…

«Никто не выступал против них?» — спросила Диана.

Ни одного человека. Они созвали собрание, как будто это были законные публичные дебаты, но высказаться разрешили только одной стороне. На трибуне были только враги Цезаря, люди, которые ненавидели его настолько, что были готовы убить. Долабелла был среди них, можете себе представить? Человек, которого Цезарь настоял назначить консулом, несмотря на возражения Антония. И он осмелился надеть консульскую тогу!

«Долабелла, конечно, не говорил», — сказал я.

«Да, он так и сделал. Ненадолго и без особого эффекта, но он хотел, чтобы все знали, что он на стороне убийц, теперь, когда дело сделано. Слишком трусливый, чтобы самому поднять кинжал, но улыбающийся каждому грязному слову, вырывающемуся из их уст. Что за гадюка!»

Мето на мгновение остановился, чтобы собраться с мыслями.